— А по дороге мы соберём достаточно бойцов из доминиона, чтобы пройти через оборону, — сказал герцог и поглядел на вора, прямо в его овальные зелёные глаза. — Бойцов вроде тебя. Зверелюди обладают физической мощью, которая позволяет держать древнее оружие. Ты поможешь нам, незнакомец? — Дрив протянул руку, блестящую от демоновой крови. — Без тебя мы бы остались валяться здесь трупами. Будешь ты сражаться вместе с нами?

Котяра посмотрел на протянутую руку, перекрещенную амулетом из кожи и покрытую сукровицей демона.

— Раньше, чем я приму твою руку, — сказал он, — я должен знать одну вещь.

Лорд Дрив откинул шлем, поднял голову и скрестил руки на рукояти меча, воткнутого в землю.

— Спрашивай.

Вор неуверенно переступил с ноги на ногу.

— Ты позвал меня сюда Чармом?

— Нет, — тут же ответил лорд Дрив. — Мы увидели тебя ночью Глазами Чарма. Но мы не звали тебя. Сама судьба свела нас в это страшное время.

— Тогда, — заговорил Котяра неуверенно, желая знать правду, но почти страшась спросить, — не ты тот колдун, который… который наложил на меня эти метки зверя?

Тёмные брови герцога приподнялись:

— Ты не из народа зверей?

— Я не знаю. — Голубая шерсть на бровях нахмурилась. — Я… у меня людские сны. Мне снится мир людей без звериного народа и даже без Чарма. Но я не знаю, как я стал таким, как вы меня видите.

— Я никогда ни на кого не накладывал меток зверя. Моих врагов я убивал или бросал в Залив. — Он с сожалением покачал головой. — Лучше бы я убивал их всех. Врэта бы теперь не было среди нас. — Он достал из-под плаща свиток золотой сети, усаженной целительными опалами. — Этим амулетом я могу снять с тебя любое сотворённое над тобой чародейство.

От вида золота с вплетёнными наговорными камнями Котяру охватил невероятный страх.

— А если я зверь, превращённый в человека другим волшебником или чародеем?

— Ты снова станешь зверем, — подтвердил герцог. — Я не смогу снова сделать тебя Котярой.

— Уберите ваш амулет, мой господин. — Котяра протянул руку. — Я смогу служить вам лучше таким, как я есть, чем таким, каким могу оказаться.

— Отлично сказано, Котяра! — Лорд Дрив стиснул его запястье, и его суровое лицо осветилось широкой улыбкой. — Ты смертельный боец. Имея тебя на своей стороне, мы понесём смерть Врэту и его змеедемонам.

Лебок снял маску и отбросил шлем, открыв резкое лицо, исполосованное шрамами и обрамлённое жёсткими бакенбардами. Хлопнув вора по спине, он улыбнулся с мрачной радостью:

— Ты — истребитель демонов, Котяра! Мы горды, что ты в наших рядах!

Дрив прочёл удивление на звериных чертах лица Котяры при виде шрамов Лебока и рассмеялся.

— Наш маршал носит шрамы как ордена.

— Зачем стирать Чармом добытое в бою? — объяснил Лебок. — Пусть мир видит, а враги боятся.

Гвардейцы Сокола откинули шлемы и предложили новому товарищу амулеты и оружие.

Котяра взял штык-нож. Его собственный нож был из рыбной лавки — с зазубренным лезвием и деревянной рукоятью, украденный в Заксаре для защиты от уличных собак. И Котяра с радостью заменил его зелёной сталью штыка, отточенного Чармом до бритвенной остроты лезвия и фасонной рукояткой, удобно ложащейся в руку.

Над трупами погибших солдат лорд Дрив произнёс траурное обращение к Извечной Звезде. Трупы пришлось оставить диким зверям, и остатки их унесёт ночной прилив, а герцог повёл своих бойцов через лес.

По пути бойцы очистили себя от грязи наговорными камнями. Котяра, измазанный вонючей кровью, не возражал. С момента выхода из Кафа он постоянно купался в ручьях, рискуя укусом водяных змей, и был рад снова ощутить прохладную электрическую вибрацию Чарма, когда талисман снимал накопленную за день грязь.

На закате Лебок дал Котяре жезл силы, чтобы отогнать усталость, и вор закрепил его у себя на поясе. Он уже устал от снов. От них он ожидал возвращения памяти и знания о своём прошлом, а получил только загадку и скорбь.

Если умершая женщина, возлюбленная в его сновидениях, не была его душой, как он надеялся, когда встретил лорда Дрива на перекрёстке жизни и смерти, значит, она — воспоминание? Но как можно кого-то любить так горячо, как он эту сумеречную женщину, и не знать имени? И если на то пошло, как он может помнить целый иной мир, набитый неповторимыми городами и машинами, дом, где он жил, и при этом не помнить своего имени?

Этими вопросами он поделился с герцогом по пути через ночной лес. Темнокожий человек поглядел на него искрами глаз и ответил:

— Первый урок чародейства — каждое проявление красоты несёт в себе эквивалентную дозу боли. Котяру это озадачило:

— Вы говорите, как один мой друг, философ.

— Я только хочу сказать, что, кем бы ни была эта женщина, плотью или сном, твоя глубокая любовь к ней уравновешена ценой смерти. — Дрив говорил тихо, чтобы слышал только Котяра. — Понимаешь, только глубочайшее предназначение достойно такой любви — потому что это предназначение уже полностью оплачено истиной нашего рождения, которое не что иное, как гарантия нашей смерти. Ты понимаешь? А всё прочее — сантименты. Только судьба может предложить истинную любовь.

— И эта женщина может быть моей судьбой?

— Ты сказал, что она убита. И убита в мире, не похожем на Ирт. Свою судьбу ты несёшь с собой, Котяра. Если бы она была жива и была бы в одном из этих доминионов, она вполне могла бы быть твоей судьбой. Я сам привязан к одной женщине подобным предназначением. — Герцог рассказал ему о Тиви, и человек-зверь остановился на ходу.

— Тиви? — Глаза Котяры расширились в темноте, и он поднял ладонь к плечу. — Она вот такого роста, и у неё волосы каштановые с оттенком горячей меди, неровные передние зубы и ямочка на подбородке…

— Ты её знаешь? — отшатнулся в удивлении лорд Дрив.

— Она фабричная нищенка из Заксара.

— Да!

— Мой напарник, Бульдог, философ, работал с ней в Заксаре. Мы её нашли потом в Кафе — она только одна выжила.

Лебок и солдаты шли за ними, рассыпавшись по лесу и вглядываясь в тени. Котяра рассказал, как Тиви чудом спаслась в бойне, устроенной змеедемонами армии Хазара и троллями, и как они все трое прошли выжженную территорию Кафа с коварным фабричным управляющим Вороньим Хлыстом.