Регина числилась в общежитии, а жила у Кати и Аллы Сергеевны. Она была веселая, шебутная. Маленькая, кругленькая, на толстых ножках. Страшненькая, но обаятельная. Алле Сергеевне она не нравилась, но Кате с Региной было весело. Хотя главную причину дружбы Катя никому не говорила и самой себе не признавалась. Регина была ниточкой, которая связывала ее с прошлым. С детскими годами. С отцом. Настоящим и тем, который по документам. С той жизнью, о которой они с матерью не вспоминали. Регина была для Кати как дальняя родственница, пропавшая на много лет и вдруг появившаяся.

Хотя связь с Орджоникидзе все-таки была. Их телефон иногда звонил – короткими настырными гудками. Межгород. Алла Сергеевна тянула шнур в комнату, закрывала дверь поплотнее, чтобы Катя не слышала. Но Катя слышала, что мать рассказывала про нее. Как учится, как выглядит. Иногда Катя обнаруживала пропажу фотографий. Она догадывалась, что мать отправляет ее фото в Орджоникидзе. Дяде Аслану.

Катя заканчивала учебу на курсах, когда дядя Аслан умер. Телефон зазвонил ночью. Ночные звонки всегда к несчастью. Алла Сергеевна потащила шнур в комнату. Но вышла очень быстро.

– Аслан умер, – сказала она Кате. – Твой отец. Нина звонила.

– Мы поедем туда?

– Поедем.

– А где мы там жить будем?

– Не знаю. Пошли спать. Надо выспаться. Утро вечера мудренее.

Утром Катя встала, зашла на кухню поставить варить кофе. На столе горел ночник. Видимо, Алла Сергеевна не ложилась. Из ванной выскочила Регина. Радостная. Шебутная.

– Ночью кто-то звонил или мне приснилось? Ты чего такая мрачная? – затараторила она.

– Отец умер, – сказала Катя.

– Какой отец? – опешила Регина.

– Мой отец. Который в Орджоникидзе живет. Точнее, жил.

– У тебя отец в Орджоникидзе? И ты молчала?

– Да. Он – осетин. Но у него там другая семья.

– Понятно. Поедете?

– Надо. Только там жить негде.

– Тоже мне проблема. У меня остановитесь. Да я с вами и поеду. Аллу Сергеевну надо поддержать.

Регина тут же развила бурную деятельность. Собирала вещи. Звонила в справочную – узнавала расписание поездов.

Она действительно все организовала: отпросила себя и Катю с курсов, билеты вырвала, чемоданы бечевкой перевязала, чтобы не развалились в дороге.

В Орджоникидзе приехали утром. На вокзале их встречала толпа. Съехались чуть ли не все родственники Регины. Катю и Аллу Сергеевну Регина знакомила с двоюродными братьями, сестрами, племянниками. Они стояли потерянные в этом круговороте незнакомых лиц. Их привезли в дом, где в двух комнатах были накрыты столы, как на ужин. Хотя на часах было только одиннадцать.

– Катя, пойдем погуляем, – тихо сказала Алла Сергеевна.

– Неудобно как-то.

– Скажи Регине, что нам нужно выйти.

Катя подошла к Регине и прошептала просьбу.

Регина немедленно подняла Аллу Сергеевну и увела. Отдохнуть якобы.

– Вот наш адрес и телефон. На всякий случай. Или позвоните из автомата, если заблудитесь, я вас встречу.

Они вышли, дошли до автобусной остановки, сели и поехали. Катя смотрела в окно и ничего не узнавала. Ни улиц, ни домов. Чужой город. А вот Алла Сергеевна, кажется, все помнила.

– Нам выходить на следующей, – сказала она Кате.

Катя вышла вслед за матерью. Алла Сергеевна шла по дорожке уверенным шагом. Катя семенила следом.

Они дошли до какого-то дома, поднялись на третий этаж. Алла Сергеевна позвонила в дверь. Дверь открыла молодая женщина с ребенком на руках.

– Здравствуйте, – сказала Алла Сергеевна, – а Андрей Андреевич здесь живет?

– Нет таких, – удивилась женщина и затрясла, укачивая, ребенка. – Никогда не было.

– А вы давно здесь живете?

– Давно. А вам что надо?

– Ничего. Спасибо. До свидания.

Они спустились во двор. Алла Сергеевна повернула направо и пошла по дороге. Катя плелась следом. Она устала. Куда они идут? Можно было отложить все до завтра. А сегодня отдохнуть. И вдруг она узнала эту дорогу. Справа палисадник, здесь – остановка. По этой дороге они бежали с мамой. Ночью. К дяде Аслану.

Дошли до дома. Алла Сергеевна постучала в дверь. Открыла молодая женщина, ненамного старше Кати, с черной повязкой на голове.

– Ниночка? – спросила Алла Сергеевна. Молодая женщина кивнула и повела их в комнату.

Катя вспомнила – Нина. Так звали дочь дяди Аслана.

В квартире черными полотнищами были завешаны все зеркала. В комнате со свежевымытыми полами сидела на стуле пожилая женщина во всем черном. Рядом с ней стоял еще один стул. Круглая спинка, потресканное деревянное сиденье. Около стены – высокая железная кровать. Покрывало без единой морщинки, две подушки, сложенные одна на другую – высокой горкой. Верхняя подушка закрыта связанной крючком салфеткой. На буфете – фотография мужчины. Перед фотографией – стакан водки и кусочек черного хлеба сверху.

Алла Сергеевна молча прошла и села на свободный стул. Катя так и осталась стоять на пороге. Подошла Нина и сделала знак Кате – «пойдем».

Они вышли, а две женщины – две жены одного мужа – так и сидели рядом, одинаковым жестом сложив руки на коленях. Сидели и молчали.

– А ты Катя? – спросила молодая женщина.

– Да, – ответила Катя.

– А меня ты помнишь? Ты у нас жила.

– Помню.

– Я не хотела, чтобы ты уезжала. Ты смешная была маленькая.

– А я хотела, чтобы ты была моей старшей сестрой.

– Вы где живете?

– У моей подруги. Она отсюда, из Орджоникидзе. Мы в Москве вместе учимся.

– Хорошо. Надолго приехали?

– Не знаю.

– У мамы ноги болят. Раньше еще ничего было. А три дня назад – после похорон – почти совсем отнялись. Еле-еле ходит. Не знаю, что делать, – пожаловалась Нина.

– Может, пройдет? А у моей мамы руки болят. Артрит. И нога. Во время войны ее ранило.

– Да, я знаю, а мой отец ей ногу спас. Никто не верил, что она ходить будет, а он – верил.

– А я ничего про это не знала.

– А ты работаешь или учишься?

– Курсы машинисток-стенографисток заканчиваю. Работаю. Дома печатаю. А ты?

– А я медсестрой работаю. В нашей больнице. Где отец работал.

– Мы опоздали на похороны…

– Ничего. Главное, что приехали. А похороны хорошо устроили. Людей много было. Из других городов приехали. Памятник обещали поставить. Нам деньгами помогли. Папины друзья и пациенты. А жених у тебя есть?

– Нет. Что ты! А у тебя?

– Есть. Посватался, когда еще отец жив был. Успел. Собирались свадьбу играть. А сейчас нельзя. Ну ничего, подождем.

Из комнаты вышла Алла Сергеевна:

– Ниночка, спасибо, что позвонила. Пусть Катя с тобой побудет, а я на кладбище съезжу, ладно?

– Мам, давай я с тобой? – попросилась Катя.

– Не надо. Я одна хочу. Я вернусь за тобой.

Алла Сергеевна ушла, а Катя, как в детстве, осталась с Ниной. Помогла ей приготовить, посуду помыла.

– Мамочка, пойдем обедать. Давай потихоньку. У нас Катя, дочь Аллы Сергеевны. Помнишь Катю? – Нина осторожно вела мать по коридору на кухню.

Катя встала, когда на кухню, тяжело ступая, вошла пожилая женщина. Она села на стул. Нина налила в тарелку суп и поставила перед матерью:

– Мамочка, давай поешь.

Женщина взяла кусок хлеба и накрошила в суп кусочками. Ложкой подцепила размокший мякиш и с усилием поднесла ложку ко рту.

– Мама, еще ложечку, – уговаривала мать Нина. – Ты тоже ешь, – сказала Нина Кате.

Сама Нина встала и поставила на плиту большую турку. Насыпала кофе, налила воды. Стояла и смотрела, как поднимается пенка. Поставила на стол три чашечки. Разлила кофе. Катя отхлебнула. Кофе был крепкий, горький и горячий. Катя обожгла язык и поморщилась. Вдруг женщина кивнула головой в сторону Кати.

– Что, мамочка? – подскочила Нина.

Женщина указательным пальцем показала на Катину чашку.

– Допьешь, переверни чашку на блюдце. От себя, – сказала Нина Кате.

– Зачем?

– Мама тебе что-то сказать хочет.