– Был герой, да весь вышел, – криво усмехнулся подьячий. – Да и был ли – то еще вопрос. Дважды в плену у нео побывал и при этом живой остался. Странно? Весьма. Воеводу убил. Хоть и на Божьем суде, а всё ж без должного следствия, что подозрительно тоже. Танк пригнал с оружием. Хорошо. А может, это все для того, чтобы вновь втереться в доверие? Крепость Бутырскую на северо-западе захватил, но при этом с нео сдружился. То есть с врагами лютыми. И другие нелюди, шам с кио, у него в друзьях закадычных. Сегодня вновь оружие привез с рынка, но при этом люди видели, как он с книжником Бориславом об чем-то шептался. Книжник же – в розыске по подозрению в измене. Намедни тот Борислав при побеге из застенка двоих опричников тяжко ранил, что само собой его измену доказывает. А кто с ворогом водится, тот сам ворог и есть. И наконец сегодня этот Данила избил чуть не до смертоубийства опричного десятника Федора Орясу. Мало, чтоб дознание провести по всем правилам?
– Мало, – степенно кивнул Филарет. – И знаешь почему?
– Почему? – прищурился подьячий.
– Потому, что у тебя лишь слова да домыслы, которыми любого человека можно как на постамент водрузить наподобие Царь-колокола, так и в землю вогнать по самую макушку. А у Данилы – дела. И результаты его дел сейчас в руках у твоих людей. И на стенах Кремля заряженные стоят они же. И танк у ворот на крайний случай заслуга того самого Данилы. А теперь вопрос: где ты сам был, подьячий, когда сегодня нео на стены лезли? Что-то не видал я тебя там.
– На княжьей службе был, – прошипел Савелий – и куда напускное спокойствие делось. – А ты, отче, никак стены оборонял?
– Оборонял, – прогудело из-под капюшона одного из опричников. – Отец Филарет со старинным штуцером на колокольне Спасской башни сидел и нео отстреливал. Я сам видел…
– Молчать, – прошипел подьячий. – Плетьми запорю…
– Меня? Запорешь? – раздалось из-под капюшона. – Да пошел ты!
Опричник швырнул автомат на землю, повернулся и пошел в сторону Большого дворца, то есть совсем в другую сторону от мрачного и величественного здания Сената. Остальные конвоиры нерешительно переминались на месте. Некоторые уже опустили автоматы стволами в землю…
Рука подьячего нырнула за пазуху. И вынырнула обратно, но уже с зажатым в ней пистолетом Ярыгина.
– Стоять!
Ствол пистолета был направлен в спину уходящему, палец Савелия плясал на спуске. Что ж, нервный срыв бывает у каждого, выходит, даже и у таких, как подьячий, случается. И главное при этом, чтоб никто не пострадал, придавленный чужими амбициями, рухнувшими в одночасье.
Данила качнулся было вперед, но его опередил отец Филарет, неожиданно быстро и сноровисто рубанувший своим посохом по вооруженной руке.
Пистолет упал на землю рядом с автоматом. Подьячий охнул, хватаясь за ушибленное, а может и сломанное, запястье.
– Ответишь, отче, – прошипел он, с ненавистью глядя на старика.
– Отвечу, – кивнул Филарет. – Перед Богом. За все. В свое время. А пока пошли, Данила, есть у меня для тебя одно дело, которое действительно Кремлю надобно.
Они шли молча. И куда вел его Филарет, было пока непонятно. Патриаршие палаты, где была келья отца Филарета, они миновали и сейчас явно направлялись к Грановитой палате. Интересно, что там забыл старик и какое в этом здании может быть надобное Кремлю дело?
При обстреле требучетами нео в палату попало два или три снаряда. Особого вреда не причинили, так, только крышу попортили, проломили изрядно. В принципе, починить за несколько дней можно, что, кстати, уже и делается. На крыше суетились мужики, спеша засветло подлатать хоть что-нибудь. Это и понятно, время дорого, и если можно его потратить с умом, то лучше не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
Данила не ошибся. Филарет неспешным шагом направился к Красному крыльцу, широкой лестнице, по которой, говорят, раньше князья да другие серьезные люди на коронацию ходили. Что такое «коронация», теперь, наверно, только книжники в Семинарии знают. Небось красивое что-то, серьезное и присутствия большого количества народу требующее, если для той коронации такую широченную лестницу построили.
Прямо посреди лестницы расплескалась кровавая лужа. Ее мужик в армяке собирал широкой деревянной лопатой, которой зимой снег чистят. Похоже, кого-то снарядом требучетным накрыло. Прямое попадание навесом. Большие шматки мяса уже прибрали, а мелкие обрывки плоти и осколки костей мужик ловко цеплял своей деревяшкой и скидывал в ведро.
Филарет обошел лужу – благо ширина лестницы позволяла, – вздохнул, прошептал что-то про себя. Данила расслышал только: «упокой душу…». Понятно. Попросил того, кого никто не видел, чтоб упокоил то, что тоже не видать, но вроде как есть в каждом. Сложно такое представить, дружинник даже и не пытался. С верой своей, кстати, Данила так и не определился. Храмы вроде вот они, но в себя и в свой меч верилось больше, чем в невидимого покровителя. И пословица «высшие силы помогают тем, кто сам себе может помочь» была как-то ближе длинных молитв Хранителей Веры, почитающих силу креста, на котором убили их бога. Может, как-нибудь сходить на собрание Говорящих с мечами? Но и тут сомнения. Уж больно Говорящие заносчивы и агрессивны где не надо. Вполне возможно, что опричники, конвоировавшие Данилу, как раз были из них. Повадки похожие. Ну да ладно, со временем определимся. Или не определимся. Это уж как получится…
Пока Данила гонял в голове сложные мысли, стараясь не наступить в кровь или на обрывок чужой плоти, отец Филарет уже дошел до тяжелой, высокой двери и распахнул ее неожиданно легко для его возраста. Откуда в глубоком старце столько сил – загадка, разгадать которую Данила даже не пытался. Как и то, почему Филарета не трогают хищные ветви плотоядных деревьев, а сухопутные осьминоги не боятся брать хлеб из его рук…
На полу Грановитой палаты валялся мусор – обломанные доски, осколки камня и кирпича, сломанная мебель. Оно и понятно. Снаряд требучетный не хухры-мухры. Похоже, нео целым куском стены запулили, вывороченным из руин старого здания. Может, и не одним…
– Нам туда, – кивнул отец Филарет на чудом не рухнувшую вниз лестницу, ведущую на верхний этаж, построенный совсем недавно. После того как люди вышли наверх из подземных убежищ, главным вопросом стала не красота отделки здания, а жилье. Потому громадный сводчатый зал Грановитой палаты сделали двухэтажным, а на каждом из этажей понаставили двухъярусных кроватей. Тесновато, конечно, но двести человек худо-бедно в здании разместились.
Во время штурма тяжеленный метательный снаряд угодил в край лестничного пролета, почти полностью разрушив несколько ступенек. Потому поднимались осторожно, вдоль стены, каждое мгновение рискуя полететь вниз вместе с жалкими остатками лестницы прямо на клубки смятой арматуры, торчащие под ними словно задравшие головы кверху стальные змеи. Но обошлось.
На втором этаже следов разрушений было несколько меньше. Снаряд лишь обвалил солидный кусок западной стены, пробил пол и, расколовшись от удара, кирпичной картечью ударил по первому этажу.
В полумраке, едва разгоняемом парой масляных светильников, висящих на стенах, Данила разглядел несколько дверей. Все закрыты, лишь одна сорвана с петель и на полу валяется. Но то беда небольшая. Дверной проем с разодранным в щепы косяком загораживала известная всему Кремлю массивная фигура схимника по имени Мал. Бывает имя говорящее, как, скажем, Недаш или Любомысл. Первый жадина редкостная, второй сильно до баб охочий. Назовут парня – оно и сбывается. Тут тоже назвали, да получилось наоборот. Два метра с лишним росту, и плечи шириной немногим меньше.
На черную рясу для Мала шло материи как на две обычных. Ручищами своими схимник свободно гнул подковы и сворачивал стальные лопаты трубочкой. Из оружия не признавал ничего, кроме булавы без шипов, которую не всякий дружинник поднять мог. Один взмах такой железякой – и лезущий на стену нео на довольно продолжительное время превращался в парящего рукокрыла. А без шипов сие оружие было потому, что, по версии Мала, такое орудие гуманно, ибо кровь не проливает. Н-да…
