— Я поняла, что вы правы, — сказала Диана, тоже снимая намокшую накидку, — как только вы предположили, что это проделка моей свекрови. Нам следует вернуться. — Ее последние слова заглушил громкий раскат грома.

— И испортить ей вечер? Это было бы непорядочно с нашей стороны, Диана.

Но, — ответила она, оглядываясь по сторонам и уже не впервые думая о том, как бессмысленно иметь посреди леса богато обставленный дом, — графиня, кажется, сыграла вам на руку, сэр. Разве не такого случая вы ждали эти две недели? — Она села на изящное кресло в стиле королевы Анны и взглянула, как она надеялась, с холодным равнодушием на собеседника.

— Вы несправедливы, Диана, несправедливы. — Он пересек небольшую комнату и опустился на удобный мягкий диван. — Я убежден, что вы, как и я, тоже ждали такого случая. Но я не собираюсь с вами спорить. Я удивлю вас и буду вести себя как истинный джентльмен. О чем бы нам поговорить?

Она смотрела на него, и ей ничего не приходило в голову.

— Это выглядит многообещающе, — сказал он, подняв бровь. — О погоде? Это безопасная тема и позволяет делать бесконечное количество глубокомысленных замечаний. Как вы полагаете, гроза будет короткой и сильной? Или ночью она перейдет в непрерывный дождь? Каково ваше драгоценное мнение?

— Дождь слишком силен, чтобы продолжаться долго. Думаю, через час он кончится.

— А, мы начинаем длительную дискуссию. Видите ли, я не согласен. Я предполагаю, что после молний и грома дождь уменьшится. Предсказываю типичную английскую изморось на две недели.

Диана снова не знала, что сказать. Лорд Кенвуд постучал пальцами по подлокотнику дивана.

— Вы не очень-то разговорчивы, Диана, не правда ли? Может, нам переменить тему? Или, возможно, вы хотели бы спеть? Будем петь по очереди или опять попробуем дуэтом? Жаль, мы не разучили весь репертуар, не так ли?

— Какая нелепица! — рассердилась Диана.

— Ах, какая неблагодарность! — подняв обе брови, ответил маркиз. — Я пытаюсь уберечь вас от судьбы, которая тяжелее смерти, развлекая вас, Диана, а вы обвиняете меня в глупости. Я смертельно оскорблен. Между прочим, вы боитесь грозы? У меня свободны обе руки, чтобы укрыть вас, если вам страшно.

— Нет, благодарю вас. Я не боюсь.

— Я и не думал, что боитесь. Жаль. Нет, возможно, не жаль. Если бы я дотронулся до вас, я мог бы не справиться с собой и хотя бы попытаться овладеть вами. Ужасная доля быть прославленным распутником, Диана. Мы так плохо владеем собой, когда оказываемся глубокой ночью в грозу в укромном месте наедине с прекрасными дамами.

Диана поджала губы.

— Вы всегда разговариваете таким шутливым тоном, — сказала она. — Для вас нет ничего серьезного?

Его губы скривились в насмешливой улыбке.

— Я воспринимаю наше положение более серьезно, чем вы, кажется, думаете, Диана. Я, дорогая моя, нарушаю молчание. А какова альтернатива? Вы знаете, как знаю и я, что, если мы замолчим, я подойду и поцелую вас. И мы оба знаем, к чему это, вполне вероятно, приведет нас. Вы этого хотите?

— Я удивлена, что вы вообще задаете такой вопрос, — с сарказмом ответила она. — Вы пытаетесь убедить меня, что вы этого не хотите?

— Ах, Диана, какая вы трусиха. Боитесь ответить на мой вопрос? Неужели вам нужно обязательно упрекнуть меня? — Он с усмешкой посмотрел на нее.

Сверкнула ослепительно яркая молния, за которой последовал грохочущий раскат грома, и Диана, вскочив, ухватилась за спинку кресла.

— Вам страшно? — Нет.

— Что вы собираетесь делать? Я имею в виду, когда торжества закончатся.

— Поеду домой.

— В дом вашего отца? Как же вы думаете найти другого мужа?

Она смотрела на него, чувствуя, что краснеет.

— Найти мужа — не главная цель моей жизни. И я думаю, что не смогу обсуждать эту тему с вами.

— Я буду скучать по вас. Улыбка мелькнула на ее лице.

— Сомневаюсь. Мир полон служанок и горничных, камеристок и дам, которых не удовлетворяет их жизнь.

Он облокотился на спинку дивана и, поднеся сжатую руку ко рту, пристально смотрел на нее.

— Вы не верите в красивые слова, не так ли? Однако мир не богат Дианами Ингрэм.

— Может быть, так лучше для вас. Если бы их было много, жизнь не казалась бы вам такой беззаботной. Или забавной.

Над их головами бушевала гроза. Молнии сверкали, и одновременно гремел гром, павильон сотрясался. Они не успели прийти в себя, как лорд Кенвуд встал и подошел к креслу Дианы. Его руки крепко сжали ее плечи.

— О, Диана, — сказал он, когда утихли звуки грома, — поверь мне, я пытался не делать этого. — Он наклонился и поцеловал ее в губы. Через мгновение он поднял голову, но не выпрямился. — Так мне продолжить? Или ты желаешь выдернуть руку и дать мне пощечину?

В его синих глазах она не видела насмешки, лишь какую-то настороженность. Диана не могла ни отвести от них взгляда, ни ответить на его вопросы.

— Мы сделали несколько туров вальса, — сказал он. — Я люблю вальс, а ты так хорошо его танцуешь. Давай вместе дотанцуем его до конца. — Он выпрямился и протянул ей руку.

— Здесь? Но здесь нет места. — Диана нервно рассмеялась. — И нет музыки.

— Достаточно места для одной пары, мы будем танцевать вокруг дивана. А музыкой займусь я, если ты не хочешь. Давай же, Диана.

Она подала ему руку и встала. Она положила руку на его плечо, он обнял ее за талию и улыбнулся. Она почувствовала, как ее охватывает волнение. Когда раскат грома затих, он начал напевать ту самую мелодию, под которую они танцевали, когда графиня Ротерхэм остановила их. Они кружились в тесном пространстве комнаты.

Но в тесноте было как-то удобнее, вместо того чтобы отвести ее руку в сторону, он положил ее себе на грудь, прикрыв своей ладонью. А вместо того чтобы соблюдать приличное расстояние, он прижал ее к себе. И чтобы не задеть что-нибудь локтем, она обняла его за шею. И его щеке не нашлось другого места, кроме как возле ее щеки. Спустя несколько минут он замолчал.

— Диана, — шепнул он ей на ухо, — ты должна очень сильно и сейчас же ударить меня, если не хочешь, чтобы случилось то, чего уже не избежать.

Она не шевельнулась. И не открывала глаза.

— Меня не волнует, — после недолгого молчания сказала она, — ни завтрашний день, ни приличия, ничего, кроме этой ночи и этого места. И тебя.

— Ты должна подумать. — Он начал легкими поцелуями покрывать ее висок, щеку. — Я совсем не подходящий для тебя человек, Диана.

— Джек, — сказала она. — Джек, не убеждай меня. Люби меня.

Он наклонил голову и нашел ее губы.

— Ты должна остановить меня, — прошептал он, готовясь поцеловать ее в губы. — Ты должна остановить меня, Диана.

Она должна остановить его. Он же не мог остановиться. Она была нежной, теплой и податливой. И она была с ним в этом освещенном теплым светом фонаря павильоне, а вокруг бушевала гроза. Ее губы манили его, а ее тело, такое прекрасное и женственное, было так близко. Он чувствовал упругость ее груди. Ее бедра прижимались к его бедрам. Ее пальцы перебирали его волосы. Тихие звуки предвкушения вырывались из ее горла.

И она просила взять ее.

Она не могла остановить его. Не хотела останавливать. Она знала, что у нее только одна эта ночь. Знала, кому отдает себя, и не питала иллюзий о будущем. Но это была ночь любви. И она любила его. Вопреки всему он оставался Джеком. Он был кем-то иным, а не просто распутником, покоряющим любую симпатичную женщину, попадавшуюся ему на глаза. Он был умен и остроумен, и он прятал свое истинное лицо под маской своего остроумия. Она постепенно полюбила этого человека, даже не очень хорошо зная его.

Она не хотела останавливать его. Она была не в силах это сделать, когда его губы целовали ее, а руки обнимали. Она хотела принадлежать ему. Она хотела его. Больше всего в жизни.

Она должна остановить его. Один он не может справиться с собой. Она так горяча. Так желанна. Так страстна.

Диана. Диана.

— Да. — Она откинула голову, подставляя шею его поцелуям. — Ода.