Она сказала с едва заметной насмешкой:

– Сочувствую вашему горю.

– Я потерял королевство, – отрезал я сердито, – а вам хи-хи? Потому и не знаю, как сказать лордам. Они привыкли, что у меня одни победы!

– Принц-консорт, – повторила она задумчиво. – Это не совсем настоящий брак, я думаю. А вот потеря королевства, да, понимаю. А второй ваш брак?

Я отмахнулся.

– У нас одна жена на двоих. С герцогом Мидлем, вы его видели. Так получилось, эта политика – сложная штука… Герцог Мидль оказался предельно корректным, не захотел оставаться с женой в мое отсутствие, это неблагородно, как он сказал, и тоже отправился в поход, хотя это и не в его натуре.

Она посмотрела на меня с интересом.

– Одна жена на двоих?

Я сказал с неудовольствием:

– Не понимаю, почему это вызывает такой нездоровый интерес! Это одна из норм здорового демократического общества: существование разных видов брака, в том числе и простейшей полиандрии. Хотя, конечно, полигамия интереснее.

Она сказала поспешно:

– Нет-нет, я о другом. В королевстве Бранденшир, насколько можно верить слухам, у королевы Юрги Великой четыре принца-консорта. И церковь не особо против, так как королевство процветает, а церковь кроме десятины получает еще и щедрые подарки

– Видимо, – пробормотал я, – ее мужья… члены Тайного Совета?

Она кивнула.

– Вы очень проницательны, ваше высочество. Именно потому она все еще на троне. А с этой половинной женой у вас… в порядке?

– Да, – ответил я. – По крайней мере, так было, когда отправлялся в поход.

Она подумала, сказала рассудительно:

– Ваше высочество, даже этот половинный ваш брак дает право на трон королевства Шателлен. Потому пусть остается в силе.

Я пробормотал в неловкости:

– Но это не совсем… как бы… этично… Когда смотрю на герцога Мидля, что из-за излишней щепетильности отправился в этот поход, хотя человек он очень не воинственный, а больше домоседный…

Она нахмурилась.

– Вы простолюдин?

– А что, заметно? – спросил я чуть задиристо.

Она покачала головой.

– Как раз у вас та особая простота, которая больше присуща настолько знатным и высокорожденным, что для них почти нет разницы между землепашцем, рыцарем или герцогом.

– Ого, – сказал я. – Вы таких знаете?

Она покачала головой.

– Таких вообще нет. Я говорю о том впечатлении, которое вы производите. Люди, не очень уверенные в себе, везде и всячески подчеркивают свою знатность, титул, древность рода, выставляют напоказ драгоценности… Это везде и со всеми! Только вы…

– Белая ворона, – сказал я. – Это хорошо.

– Что хорошего, – возразила она. – Белую ворону остальные дружно клюют…

– Но потеряв в цвете, – напомнил я, – ворона обретает что-то взамен! Либо острые когти, либо мощный клюв, либо стальные мускулы или непробиваемые перья…

Она сказала настойчиво:

– Какой бы особой вороной вы ни были, но у правителей другая этика, намного более строгая, чем у простолюдинов! Интересы государства вы должны ставить выше своих мелких…

– Мелких?

– Они всегда мельче, – ответила она твердо. – И если ваш брак с половинной женой велит посещать определенное число дней в год или в месяц постель дочери короля Шателлена, то обязаны это делать в интересах всех жителей королевства!

– И даже под наблюдением? – уточнил я язвительно.

Она ответила предельно серьезно:

– Что делать, у государей больше обязанностей, чем у простолюдинов. Иногда и перед свидетелями они должны доказывать, что выполняют супружеские обязанности. А отчеты уходят в Ватикан папе.

– Вот почему короли завидуют пастухам, – сказал я с досадой.

– Они не завидуют, – заверила она. – А говорить… можно всякое.

– Вряд ли, – буркнул я, – даже половинной жене понравятся наблюдатели.

– Жене может и не понравиться, – согласилась она, – но супруга… супруга мыслит другими категориями. Муж и жена – одно, супруг и супруга – другое. Государи – почти всегда супруги. У них даже детей нет…

– Как это?

– Одни наследники, – пояснила она. – Разной степени.

Я осекся, вдруг показалось, что произнесла эти вроде бы простые слова несколько невесело.

– Принцесса, – сказал я, – простите…

– За что?

– Не знаю, – ответил я. – Вдруг захотелось извиниться перед вами… и сделать вам что-нибудь приятное. Хотите мороженого?

Она взглянула искоса.

– Это то сладкое пирожное, что как снег, только сладкое и… нежнее?

– Да, принцесса.

Она подумала и ответила осторожно:

– Если только это вас совершенно не затруднит. Говоря откровенно, мне вовсе не хочется быть у вас в долгу даже в самой крохотной степени.

– Принцесса, – сказал я обиженно, – это я у вас в долгу!

Она спросила настороженно:

– Каким образом?

– Ну, ваше обаяние…

Она поморщилась.

– Перестаньте, принц. Вы меня терпеть не можете. Да и я, честно говоря, от вас не в восторге, если говорить очень мягко.

– Очень?

– Да, – подтвердила она, – очень. Так что банальности лучше оставим другим…

Я молча придвинул ей широкую хрустальную вазу на высокой ножке, там высится чудесный замок из сливочного мороженого, первый этаж отделан темным шоколадом, расчерченным на крохотные плитки, второй – белым, а еще там высокие башенки, эти поблескивают глазурью из чего-то вкусно пахнущего мармеладом, зубчики вырезаны из орешков, крыши празднично красные…

– Как вы это делаете? – спросила она. – Хотя нет, не нужно. Пусть это будет чудо.

– А это и есть чудо, – ответил я. – Всевышний сотворил мир, и больше никаких чудес, но возможность улучшать его дал людям.

Она сказала с сарказмом:

– Конечно, избранным.

– К счастью, – возразил я с достоинством, – у нас нет избранных вообще…

Она воззрилась в удивлении.

– Принц?

– В отличие от вашего мира, – пояснил я, – быть избранным – это унижение. Это позор для мужчины. Приходят к тебе и говорят, ты избранный, потому что родился от внебрачной связи короля с пастушкой, в тебе кровь короля, потому ты избран на трон. Или еще хуже, ты избран, говорят, потому что твой прадед был великим чародеем, в тебе пробудятся его умения, и хотя ты сам полное ничтожество и годен только свиней пасти…

Она возразила недовольно:

– Так никогда не говорят!

– Но подразумевают, – сказал я. – Разве не так?.. Нет уж, избранным быть – позор и унижение. Хотя да, дураки этого не понимают. Они сами никогда ничего добиться не могут, потому для них так важна удача, выигрыш, подарок судьбы… потому все мечтают оказаться этими избранными.

Она смотрела с интересом, глаза загадочно поблескивают, как и серебряная ложечка, которую облизывает всякий раз, отправляя в сочный алый рот порцию мороженого.

– Народ должен мечтать, – сообщила она, – и верить в лучшую жизнь, которая наступит вот-вот. Иначе взбунтуется. Вы в народе очень популярны, принц.

– Спасибо, – сказал я польщено.

– Правда-правда, – заверила она. – Даже здесь, в Сакранте.

– С какой стати здесь?

– Я же не сказала, – уточнила она, – что только здесь. Вообще популярны, даже здесь. Все наслышаны, что вы сами вышли из простых рыцарей, ваши полководцы тоже недавно были безбаннерными, вы раздаете несметные богатства своим людям, назначаете их правителями целых королевств…

– Это преувеличение, – пробормотал я, – хотя да, около сотни королевств я раздал… вон Максу даже вроде бы парочку, но он даже не посмотрел на них.

Она продолжала орудовать ложечкой в замке, как умелый завоеватель, что пробил ворота и теперь расширяет проход для вторжения. От холодного мороженого на щеках проступил нежнейший румянец, алые губы покраснели еще больше.

– Вы рассказываете сказки, – произнесла она, не глядя на меня, – но так умело, что я не могу почувствовать лжи…

– А вообще-то можете?

Она снова даже не повела взглядом в мою сторону.