– Конечно не можете.
– Я раскусил его с первого взгляда, сразу понял, что ему нельзя доверять. Это что-то невероятное. Вижу его насквозь, а все равно позволяю себя облапошивать. Есть, есть такие люди. Их потому и жалко, что они жалкие людишки, мошенники несчастные. Это же я его устроил на работу в страховую компанию – оставались у меня тогда кое-какие связи. И конечно, он там все дело загробил. Остолоп. Такие люди, наверное, всем на пути попадаются – остолопы от рождения.
– Это да, тут вы правы.
Жены сапожника, миссис Шульц, в тот день в мастерской не было. Обычно она стояла за прилавком, принимала обувь, уносила мужу, показывала, потом возвращалась назад и передавала клиенту сказанное мастером. Потом выписывала квитанцию, а плату принимала при выдаче заказчику починенной обуви. Тут мистеру Маккаули вспомнилось, что летом ей делали какую-то операцию.
– Что-то вашей жены сегодня нет. Она здорова?
– Решила сегодня чуток передохнуть. Вместо нее сейчас дочка. – Герман Шульц кивнул в направлении полок справа от прилавка, где на всеобщее обозрение были выставлены готовые башмаки.
Повернув голову, мистер Маккаули увидел Эдит, дочку мастера, которую почему-то не заметил, когда входил. По-детски тоненькая девчушка с прямыми черными волосами, стоя к нему спиной, перекладывала обувь. Точно таким же образом и у него в доме, куда она приходила в качестве подружки Сабиты, она умудрялась то вдруг являться, то совершенно исчезать из виду. Ни разу ему не удалось вглядеться в ее лицо.
– Ну что, собираешься и дальше помогать отцу? – спросил ее мистер Маккаули. – А как же школа? Побоку?
– Сегодня суббота, – с чуть заметной улыбкой проговорила Эдит, приобернувшись.
– А, и правда. Что ж, помочь отцу в любом случае дело хорошее. О родителях надо заботиться. Они хорошие люди, им приходится много трудиться. – Затем, чуть изменив тон, словно он извиняется за нравоучительное занудство, мистер Маккаули сказал: – Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои…
Тут Эдит что-то пробормотала себе под нос, так, чтобы он не услышал.
«…дни твои в мастерской по ремонту обуви» – вот что она сказала.
– Я отнимаю у вас время, – опечалился мистер Маккаули. – Вот тоже пристал-то! Вам ведь работать надо.
– И что ты все встреваешь с этим своим сарказмом? – попенял отец дочери, когда старик вышел. – Тебе больше всех надо?
За ужином он рассказал про мистера Маккаули матери Эдит.
– Старик прямо будто не в себе, – сказал он. – Что на него нашло?
– Может, какой-нибудь микроинсульт? – отозвалась та.
С тех пор как ей сделали операцию (удалили камни из желчного пузыря), упоминать о чужих болезнях она стала со знанием дела, спокойно и не без удовольствия.
Теперь, когда Сабита уехала, исчезла на пространствах жизни совсем иной, нежели та, что, может быть, навсегда уготована ей, Эдит вновь стала прежней, той Эдит, которой она была до того, как в поселке появилась Сабита. Не по возрасту взрослой, прилежной и разборчивой. Прошло всего три недели, как началась ее учеба в старших классах, но она уже знала, что у нее будут очень хорошие успехи по всем новым предметам – и по латыни, и по алгебре, и по литературе. Ей верилось, что ее способности рано или поздно распознают и одобрят и для нее откроется светлое, прекрасное будущее. А прошлый год, год глупых выходок и шалостей с Сабитой, куда-то сразу сгинул и исчез.
Но едва она вспоминала о том, что Джоанна уехала на запад, по спине у нее пробегали мурашки, прошлое словно догоняло ее, обдавая тревогой. Она пыталась прикрыть его какой-нибудь крышкой, спрятать от самой себя, но крышка соскакивала.
Помыв посуду, она сразу пошла в свою комнату с книгой, которую задали читать по литературе. «Дэвид Копперфильд» Чарльза Диккенса.
В детстве ее никогда не ругали и не наказывали, разве что мягко пожурят (она была поздним ребенком, а с поздними детьми, говорят, всегда так), но с Дэвидом во всех его злоключениях она чувствовала внутреннее единение. Чувствовала, что она такая же, как он, ведь и она, неровен час, может вдруг стать сиротой, потому что ей, видимо, придется бежать, где-нибудь прятаться, невесть как добывать себе пропитание, потому что рано или поздно правда выйдет наружу и прошлое навсегда перекроет ей всякий путь в будущее.
Все началось с того, что Сабита по пути в школу вдруг говорит:
– Нам надо зайти на почту. Я должна отослать письмо папе.
Каждый день они ходили в школу и из школы вместе. Иногда шли с закрытыми глазами, а то, бывало, задом наперед. Бывало, кого-нибудь встретив, принимались тихо переговариваться на тарабарском наречии, чтобы человек от удивления разинул рот. Самые плодотворные идеи исходили обычно от Эдит. Единственной идеей, которую предложила Сабита, было написать имя-фамилию какого-нибудь мальчика и рядом то же самое свое, а потом вычеркнуть буквы, встретившиеся дважды, и пересчитать оставшиеся. Дальше просто – по одному загибаешь пальцы по числу оставшихся букв, приговаривая: Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет, потом опять сначала, и чем процесс завершится, то, стало быть, и выйдет у тебя с тем мальчиком.
– Ого, толстое! – пощупав письмо, сказала Эдит. Она все замечала, все помнила, быстро выучивала наизусть целые страницы учебников, чем приводила других детей в священный трепет. – Тебе так много надо было рассказать папе? – удивленно спросила она, потому что ей с трудом в это верилось, вернее, ей не верилось в то, что Сабита может добровольно исписать так много бумаги.
– Да я написала-то всего страничку, – сказала Сабита, тоже щупая письмо.
– А-ха, – сказала Эдит. – А-ха-ха-а!
– Что значит «а-ха-ха»?
– Да то, что наверняка она туда еще что-нибудь сунула. Ну, эта ваша – как ее? – Джоанна.
Результатом обсуждения стало то, что прямо на почту они письмо не понесли, припрятали, чтобы после школы вскрыть дома у Эдит, подержав над паром. Дом Шульцев для таких делишек подходил как нельзя лучше, потому что мама у Эдит весь день работала в сапожной мастерской.
Уважаемый мистер Кен Будро!
Просто я подумала надо бы написать поблагодарить Вас за все хорошее что Вы говорите в Вашем письме своей дочери. Пожалуйста не жалейте что я уехала. Вы говорите я единственный человек кому Вы можете верить. Вот с этим я полностью согласна, как это есть чистая правда. Я благодарна Вам за то, что вы так говорите, потому что многие к таким как я людям не из какой-нибудь хорошей семьи относятся как будто это чужаки или невесть кто. И я поэтому решила лучше расскажу-ка я Вам кое-что о себе. Я родилась в Глазго, но моей матери надо было выйти замуж и пришлось от меня отказаться. И в возрасте пяти лет я попала в Приют. Я все ждала, что она за мной вернется, но она не вернулась, а я там привыкла и слишком уж Плохо там не было. Когда мне было одиннадцать, меня отправили в Канаду по Программе, я стала жить у Диксонов, работая у них на Овощных Полях. По Программе полагалось ходить в Школу, но мне как-то все не удавалось. В зимнее время я работала в доме, помогала его жене, но обстоятельства сложились так, что мне пришлось уносить ноги, но я была уже большая и сильная даже в том возрасте и меня взяли в Дом Престарелых ухаживать за стариками. А что работа как работа, но ради заработка я перешла работать на Фабрику где вяжут Метлы. У ее владельца мистера Уиллетса была старая мать, она приходила посмотреть как у нас дела на фабрике и мы с ней как-то так друг другу глянулись. В цеху там был такой воздух что я не могла задыхалась и она сказала брось ты это иди работать ко мне ну я и пошла. Я прожила с ней 12 лет на озере Морнинг-Дав это на севере. Мы были там только двое и я сама как хотела вела хозяйство в доме и на усадьбе, даже управляла моторной лодкой и водила машину. Я научилась бегло читать потому что ее зрение сдавало и ей нравилось когда я читаю ей вслух. В возрасте 96 лет она померла. Вы можете сказать ну и жизнь для юной девушки, но мне нравилось. Последние полтора года мы каждый раз вместе ели и я спала у ней в комнате. Но когда она померла ее дети дали мне неделю на сборы чтоб я выметалась. Она оставила мне немножко кое-каких денег, а им это видать не понравилось. Она хотела, чтобы я пустила их на Образование, да куда ж я пойду там за партами дети. Ну и как я увидела объявление мистера Маккаули в «Глоб энд мейл» сразу пришла спросить. Чтобы забыться и не так горевать по миссис Уиллетс мне нужна была работа. Ну я уже довольно утомила Вас долгим рассказом о моей Истории, так что к Вашей наверно радости я добралась до жизни Нынешней. Спасибо еще раз за доброе мнение обо мне и что взяли меня на Ярмарку. Насчет всяких прогулок и поездок я не очень и разносолы тамошние мне без разницы, но я была очень рада что Вы меня туда взяли вместе со всеми.
Ваш друг, Джоанна Парри.
