Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Все это глупость какая-то, мелодрама, дурацкий комплекс вины. Этого не случится.

Однако такое бывает. Человек гибнет, если ему вовремя не помогли. А если ему вообще никогда не помогали? Человек не выдерживает и срывается во тьму.

Но вдруг среди ночи включила свет В их спальне мадам Клавель. Она в испуге: Мадлен-то нет! И дыбом пустая постель.

– Мамочка, – раздался вдруг одинокий голосок Элизбет, – ты почему остановилась?

– Сейчас, – сказала Лорна. – Погоди минутку. Что-то в горле пересохло.

В Хопе поели гамбургеров с молочными коктейлями. И понеслись дальше со спящими на заднем сиденье детьми вниз по долине реки Фрейзер. Но долго еще ехать как! И вот наконец Чиллиуок, вот наконец Эбботсфорд, вот наконец впереди замаячили холмы Нью-Вестминстера, а потом другие холмы, уже застроенные домами, – это начался уже город. Впереди еще мосты через реку, развязки и повороты, улицы, которые надо проехать из конца в конец, пересечения и светофоры. И все это еще пока что «до». Но когда эти же места она увидит вновь, они будут уже «после».

Когда въезжали в Стэнли-парк, ей пришло в голову помолиться. Этакое, в общем-то, бесстыдство – едва безбожницу, что называется, приперло, она – здрасте пожалуйста! – прибегает к молитве. Которая состоит из набора слов и звучит бессмыслицей: пусть этого не случится… пусть этого не случится… Не дай, чтобы это произошло.

День стоял по-прежнему безоблачный. С моста Львиные Ворота открылся вид на пролив Джорджия.

– Интересно, виден сегодня остров Ванкувер? – сказал Брендан. – Приглядись-ка, а то мне никак.

Лорна, вытянув шею, устремила взгляд в окно машины.

– Далеко-далеко, – сказала она. – Еле-еле на горизонте, но виден.

И при виде этих голубоватых, все более туманных и словно растворяющихся в море комочков, она поняла, что в ее распоряжении остается еще кое-что. Сделка с судьбой. Надо заключить сделку и верить, что она еще возможна, что до последней минуты сделка все еще возможна.

Сделка должна быть серьезной и окончательной, а по условиям чтобы была тяжелой и даже мучительной. Я что-то отдаю. И что-то обещаю. Если можно, чтобы это оказалось неправдой, чтобы этого не случилось.

Нет, про детей не надо; она отсекла от себя эту мысль так, словно выхватывает детей из огня. И не про Брендана, но по причине противоположной. Она его недостаточно любит. Она может говорить, что любит его, и в какой-то мере сама может в это верить, и она хочет, чтобы он ее любил, но рядом с ее любовью то и дело слышится некий ропот ненависти, причем почти все время. Так что было бы несерьезно (а главное, бесполезно) предлагать судьбе в качестве жертвы Брендана.

Себя? Свою красоту? Свое здоровье?

Нет, этот путь показался ей неплодотворным. В случаях, подобных этому, самой выбирать что-либо, наверное, вообще неуместно. Ты же не можешь выдвигать условия. Но если тебе будет явлено, ты их узнаешь. И ты должна пообещать соблюдать их, даже не зная заранее, каковы они будут. Вот: обещаю.

Но чтобы это никак не затрагивало детей.

Теперь свернуть на Капилано-роуд, и они уже в своем районе города, – это их уголок мира, где их жизни по-настоящему значимы, а их поступки что-то меняют. А вот и вызывающе-деревянные конструкции их дома проглядывают между деревьев.

– Давай лучше войдем через парадную дверь, – сказала Лорна. – Там хоть ступенек нет.

– А что, – отозвался Брендан, – на пару ступенек тебе уже не подняться?

– А как же мост! – захныкала Элизбет, неожиданно проснувшись. – Мост мне так и не показали! Не могли, что ли, вовремя разбудить?

Ей никто не ответил.

– А у Дэниэла ручка на солнце обгорела, – чуть более благодушно продолжила она.

Слышались какие-то голоса; Лорне показалось, что они доносятся с соседнего участка. Идя за Бренданом, она завернула за угол дома. На ее плече лежал Дэниэл, все еще тяжелый и сонный. Еще она несла сумку с пеленками и другую с книжками, а Брендан нес чемодан.

Тут обнаружилось, что те, чьи голоса она слышала, сидят не где-нибудь, а на их собственном заднем дворе. Полли и Лайонел. Они вынесли во двор два шезлонга, чтобы отдохнуть в тенечке. К приехавшим они сидели спинами.

Лайонел. Господи, она же совершенно о нем забыла!

А он вскочил, бросился открывать дверь черного хода.

– Экспедиция возвратилась без потерь личного состава, – провозгласил он голосом, которого Лорна у него прежде как будто бы не замечала. Полным ненаигранной сердечности и без пережима раскованной уверенности в себе. Голос настоящего друга дома. А открывая для нее дверь, он смотрел ей прямо в глаза, чего раньше почти никогда не делал, и одарил улыбкой, в которой не было ничего скрытого, тайного, никаких иронических намеков на соучастие в чем-то преступном. Исчезли все осложнения, все понятные только им двоим намеки.

Она постаралась, чтобы ее голос звучал подобным же образом.

– Ну… а ты когда вернулся?

– В субботу, – ответил он. – Я и забыл, что вы уезжаете. Как приехал, сразу рванул сюда, а вас и нету. Зато дома была Полли, она мне, конечно, все рассказала, и я сразу вспомнил.

– О чем это Полли тебе рассказала? – вклинилась Полли, возникшая за его спиной. Это был не столько вопрос, сколько игривое поддразнивание женщины, которая знает, что любое ее выступление будет принято с восторгом. Краснота от солнечных ожогов у Полли прошла, превратившись в загар или как минимум в румянец, разлившийся по ее лбу и шее.

– Давай, – сказала она Лорне, освобождая сестру от обеих сумок, что висели у нее на сгибе локтя, и пустой бутылочки из-под сока, которую та сжимала в руке. – Давай, все у тебя заберу, кроме младенчика.

Нечесаные патлы Лайонела неожиданно оказались не черными, а темными с рыжиной, – конечно, ведь она впервые увидела его при свете солнца; он тоже успел загореть – по крайней мере, настолько, что его лоб уже не бросался в глаза своей бледностью. На парне были его обычные темные брюки, а вот рубашка была ей незнакома. Желтая рубашка с коротким рукавом из какой-то много раз глаженой, залоснившейся дешевой материи, да и в плечах она ему широковата, – возможно, куплена на распродаже церковных пожертвований.

Дэниэла Лорна отнесла в его комнату. Уложила в детскую кроватку и стояла над ним, поглаживая и баюкая.

Ей подумалось, что Лайонел, наверное, мстит за ее ошибку – зря она влезла к нему в комнату. Хозяйка ему, конечно, доложила. Лорне следовало бы заранее догадаться, но тогда она действовала по наитию и ни о чем таком даже не думала. Не остановилась и не поразмыслила, возможно, потому, что ей тогда казалось, будто все это не важно. Она тогда, может быть, даже сама собиралась ему рассказать.

Иду это я мимо по дороге на детскую площадку и вдруг думаю: а зайду-ка я, посижу у тебя в комнате посреди пола. Даже не знаю, как это объяснить. У меня было такое чувство, что это меня успокоит – вот так вот взять да и зайти, а там усесться посреди пола.

Она тогда думала (после того письма?), что между ними есть какая-то связь, трудновыразимая, но достаточно прочная. Это была ошибка, она испугала его. Слишком много себе нафантазировала. И он отшатнулся, а тут подвернулась Полли. Раз Лорны нет, ну, он и переметнулся к Полли.

А может быть, и нет. Может быть, он просто стал другим. Ей вспомнилась странная пустота его комнаты, блики света на стенах. Из такой комнаты можно запросто выйти другим человеком. Вдруг во мгновение ока и без малейшего усилия полностью переродиться. Это могло быть ответом на что-нибудь, что было слегка не по нем, или просто он понял, что взвалил на себя ношу, которая не по плечу. Или вообще без всякой определенной причины: раз! – и все.

Когда Дэниэл уснул по-настоящему, она спустилась на первый этаж. В ванной обнаружила, что пеленки Полли должным образом прополоскала и сложила в таз, замочив в синем дезинфицирующем растворе. Чемодан, стоявший посреди кухни, она подняла, унесла наверх и, положив на большую кровать, открыла, чтобы разобраться с одеждой – какую постирать, а какую можно просто убрать в шкаф.

54
{"b":"541300","o":1}