Шоссе долго лезло вверх на гору, где стоит больница – та самая, где Джинни делали операцию и где она проходила первый курс химиотерапии. А через дорогу от больницы – кладбище. Шоссе было междугородним, магистральным, и, проезжая здесь (в те добрые старые дни, когда в этот город они наведывались всего лишь за покупками или изредка развлечься в кино), Джинни всякий раз роняла что-нибудь вроде: «Ах, что за печальный пейзаж!» или «Да-а, удобно, конечно, но не слишком ли?».

В этот раз она промолчала. Кладбище ей не досаждало. Она поняла, что это как раз не важно.

Нил, должно быть, тоже это понял. Посмотрел вдруг на Элен в зеркало и говорит:

– Как думаешь, много на этом кладбище мертвецов?

Та замешкалась, молчит. Потом недовольным тоном:

– Да не знаю я.

– Они там все мертвецы!

– Он и меня поймал на этом же, – сказала Джинни. – Шутка на уровне четвертого класса школы.

Элен не ответила. Возможно, до четвертого класса девушка так и не добралась.

Подъехали к главному входу в больницу, но Элен показала, мол, нет, надо туда, туда, – и Нил подрулил к зданию сзади. Там толпились люди в больничных халатах, вышедшие на воздух покурить, некоторые прямо вместе с капельницами.

– Ты видел там скамейку? – спросила Джинни. – Да ладно, ладно, уже проехали. Просто на ней табличка: «СПАСИБО, ЧТО НЕ КУРИТЕ». Но ведь она поставлена для людей, которые выходят из здания больницы. А зачем выходят-то? Да покурить! И что, получается, если куришь, то не садись? Не понимаю.

– Сестра Элен работает в прачечной, – сказал Нил. – Как ее имя, Элен? Как твою сестру зовут?

– Лоис, – сказала Элен. – Здесь остановите. О’кей. Да, здесь.

Они были на парковочной площадке позади больничного корпуса. Никаких дверей, выходящих во двор, на первом этаже не наблюдалось, кроме наглухо запертого подвального люка. Двери других трех этажей выходили на площадки пожарной лестницы.

Элен открыла дверцу, вышла.

– А как ты внутрь отсюда попадешь? – сказал Нил.

– Да легко.

Пожарная лестница обрывалась футах в семи или восьми от земли, но Элен подпрыгнула, ухватилась за ступеньку, подтянулась, помогая себе ногой, упертой в выбоину кирпичной кладки, и через секунду была такова. Джинни даже не поняла, как она это сделала. Нил улыбнулся.

– Давай покажи им, детка! – с усмешкой сказал он.

– А что, другого пути разве нет? – удивилась Джинни.

Элен за это время вознеслась на третий этаж и там исчезла.

– Да если и есть, ей он впадлу, – объяснил муж.

– Какая шустрая, – заставила себя восхититься Джинни.

– Иначе бы она ни в жисть не вырвалась, – сказал он. – Небось всю шустрость ей пришлось, весь боевой задор употребить.

На Джинни была широкополая соломенная шляпа. Она ее сняла и принялась обмахиваться.

– Прости, – сказал Нил. – Здесь, похоже, вовсе нет тени, куда машину поставить. Но она скоро вернется.

– А что, у меня такой жуткий вид? – спросила Джинни.

Он уже привык к подобным ее вопросам.

– Да нормальный у тебя вид. Да и любоваться на тебя тут все равно некому.

– Мужик, который смотрел меня сегодня, был другой, не тот, что давеча. На мой взгляд, какой-то более важный. Самое смешное, что его лысина точь-в-точь похожа на мою. Может, он это специально, чтоб пациент к нему расположением проникся?

Она собиралась продолжить, рассказать ему, что говорил доктор, но он перебил:

– Эта ее сестра далеко не такая смышленая, как она. И Элен за ней вроде как присматривает и командует ею. Заморочка с туфлями очень типична. Она что, не может себе позволить купить собственные туфли? Она ведь и жильем своим не обзавелась – по-прежнему живет у тех людей, которые их приютили. Где-то за городом.

Возобновлять рассказ о визите к доктору Джинни не стала. Обмахивание забирало у нее почти всю энергию. Он смотрел на здание.

– Остается только молиться, чтобы ее не зацапали за то, что залезла неположенным способом, – сказал он. – Что нарушила правила. Она просто не та девчонка, для которой правила писаны.

Через несколько минут он присвистнул.

– А вот и она. Тут как тут. Вышла на финишную прямую. Ну-ка, ну-ка, ну-ка: сообразит остановиться, прежде чем соскакивать? Хоть поглядеть, куда прыгаешь? Ну-ка, ну-ка… не-ет. О-опаньки!

Никаких туфель в руках у Элен не было. Прыгнув в микроавтобус, она захлопнула дверцу и говорит:

– Тупые идиоты. Не успела подняться, на пути тупой засранец: где ваш пропуск? У вас на груди должна быть табличка-пропуск. Без пропуска сюда нельзя. Я видел, как вы лезли по пожарной лестнице, а это не разрешается. Хорошо, хорошо, но мне надо увидеться с сестрой. Сейчас вы не можете с ней увидеться, у нее еще нет перерыва. Да знаю я! Потому я и лезла по пожарной лестнице, мне и нужно-то всего лишь кое-что у нее забрать. Я не собираюсь с ней разговаривать, не собираюсь отнимать у нее время, мне надо только кое-что забрать. Нет, вы не можете. Нет, я могу. Нет, вы не можете. Тут я начинаю орать: Лоис! Лоис! А у них там все машины работают, температура, наверное, градусов двести, у всех по лицам пот течет, а я все: Лоис! Лоис! При этом понятия не имею, где она и может она меня слышать или нет. Но, смотрю, бежит, а как увидела меня: а, говорит, черт! А, черт, говорит, я пошла и забыла. Она забыла захватить с собой мои туфли. А я звонила ей вчера вечером и напоминала, а она – здрасте пожалуйста! – ой, говорит, черт, я забыла. Я чуть не прибила ее там. А этот говорит: ну вот, теперь на выход. По лестнице вниз и вон. Но только не по пожарной, потому что это запрещено. Да срать мне на него.

Нил смеялся, прямо хохотал и тряс головой.

– Так что, говоришь, она учудила? Забыла взять с собой твои туфли?

– Оставила у Джун и Мэта.

– Ну, это прямо трагедия.

– Может, уже поедем? – вклинилась Джинни. – Хоть воздух свежий подует. А то махаю, махаю, и все без толку.

– Конечно, – сказал Нил. Сдал задним ходом, развернулся, и снова поехали мимо знакомого фасада больницы, где те же или другие, но такие же курильщики все прохаживались в своих жутких больничных халатах и прямо с капельницами на штативах. – А куда ехать, нам сейчас подскажет Элен… Элен! – обращаясь к заднему сиденью, крикнул он.

– Что?

– Сейчас куда лучше свернуть, чтобы к дому тех людей?

– Каких людей?

– Ну, где твоя сестра живет. Где твои туфли. Подскажи, как туда лучше ехать.

– Мы туда не поедем, так что и подсказывать я не буду.

Нил вновь выехал на дорогу, по которой ехали сюда.

– Поеду старой дорогой, пока не надумаешь, куда тебе надо. А то, может, лучше выехать на шоссе? Или в центр города? Откуда плясать будем?

– Ниоткуда. Мы туда не поедем.

– Но ведь это же недалеко, правда? Почему ж не съездить?

– Вы мне уже пошли навстречу один раз, и хватит. – Элен сидела на самом краешке сиденья, изо всех сил подавшись вперед и просунув голову между сиденьями Нила и Джинни. – Вы свозили меня в больницу, разве этого мало? Вы же не собираетесь целый день ездить туда-сюда ради моих прихотей?

Поехали медленнее, свернули в переулок.

– Слушай, это же глупо, – сказал Нил. – Ты уезжаешь за двадцать миль и сюда какое-то время, скорей всего, не вернешься. А туфли тебе могут понадобиться.

Молчание. Он за свое.

– Или ты просто дороги не знаешь? Как отсюда ехать, знаешь?

– Знаю, но не скажу.

– Ну, тогда придется ездить кругами. Будем кружить и кружить до тех пор, пока ты не будешь готова сказать.

– Я не буду готова. И не скажу.

– Тогда можно поехать назад, повидаться с твоей сестрой. Она-то наверняка скажет. Сейчас небось у нее как раз рабочий день заканчивается, так мы ее как раз домой и подкинем.

– Она сегодня во вторую смену, так что ха-ха.

Они ехали по той части города, где Джинни прежде никогда не бывала. Ехали медленно, часто делая повороты, в окна не задувало ни ветерка. Мимо заколоченных досками ворот фабрики, магазинов сниженных цен, ломбардов. «ДЕНЬГИ СРАЗУ, ДЕНЬГИ СРАЗУ, ДЕНЬГИ СРАЗУ», – часто-часто вспыхивая, обещала надпись над забранным решеткой окошком. А вот и жилые дома: то задрипанного вида старые двухквартирники, то одинаковые деревянные домики на одну семью, наскоро понастроенные во время Второй мировой войны. Один крошечный дворик был забит вещами на продажу – на веревке развешана одежда, на выставленных из дома столах полно тарелок и домашней утвари. Под одним из столов рылась и что-то вынюхивала собачонка, – уж она его и так и сяк, вот-вот перевернет, но женщине, сидевшей на крылечке, курившей сигарету и в отсутствие покупателей вперившей взгляд в пустоту, до выходок собачки, казалось, не было никакого дела.