Потом он увидел Эмми. Она стояла чуть поодаль у водопада, на плоском камне, который нависал над водой.

Стояла, не двигаясь, и смотрела на воду. Под порывом ветра платье облепило ее фигуру спереди и вздулось сзади.

Волосы разметались на ветру.

Боже мой, Эмми... В мешковатом, очень свободном, бесформенном платье. Похоже, когда-то оно было ярко-синим, но теперь выгорело и стало серо-голубым. Должно быть, оно село от частых стирок и не доходило до щиколоток. Она была босой. Белокурые волосы свободно ниспадали по спине до пояса.

Воспоминание пронзило его словно кинжалом. Его маленький олененок. Уже не ребенок, но еще и не женщина.

Она скорее походила на эльфа, чем на ребенка или на женщину. На некое грациозное и прекрасное создание природы.

Сколько раз он видел Эмми стоящей или сидящей на этом камне? Он забыл. Как забыл водопад; как забыл и ее.

Как он мог забыть то, что так много значило в его жизни?

Почему подавлял в себе воспоминания?

Наверное, у них любовное свидание. Он на мгновение испытал раздражение из-за того, что его первая встреча с водопадом испорчена таким образом. Но возможно, это даже к лучшему. Ведь это всего-навсего место, и никакой магической силы в нем нет. А эта парочка имеет право встречаться, где им вздумается. Они скоро поженятся. Эмми совершеннолетняя. С тех дней, которые остались в его памяти, прошло семь лет. Ей, кажется, было пятнадцать, когда он уехал?

Он знал, что следовало бы немедленно уйти, но вместо этого продолжал стоять, наблюдая, как Пауэлл достал из кармана носовой платок, промокнул вспотевший лоб и подошел ближе.

– Леди Эмили! – окликнул он.

Конечно, она не могла его услышать, хотя, должно быть, видела краем глаза и сознавала, что он что-то говорит.

Несколько мгновений длилось молчание. Эшли повернул прочь. У него не было желания подслушивать любовников, тем более стать свидетелем любовных объятий.

– Леди Эмили! – снова произнес лорд Пауэлл. Он говорил громко и отчетливо, как будто полагал, что она всего лишь плохо слышит. – Я возвращаюсь в дом. Мы увидимся за завтраком? Возможно, мы продолжим наш разговор?

Сам того не желая, Эшли замедлил шаг и оглянулся.

Она так и не повернулась к нему. Пауэлл постоял в нерешительности, потом зашагал сквозь заросли к дому. Лицо его было хмурым, голова опущена. Эшли он не заметил.

Неужели произошла любовная ссора? Но как можно ссориться с Эмили? Что она может сказать, чтобы рассердить собеседника? Она, конечно, умела игнорировать человека, который с ней разговаривал. У нее это получалось гораздо выразительнее, чем у прочих женщин. Ей всего лишь нужно было отказаться смотреть на говорящего. Это по меньшей мере вызывало раздражение.

Эшли усмехнулся и прислонился плечом к стволу дерева.

Молодчина, Эмми! Значит, она все-таки не позволяет командовать собой, несмотря на глухоту. Он стал наблюдать за ней.

Она не двигалась, только сжала в кулачки опущенные руки, откинула назад голову и закрыла глаза. Белокурые волосы каскадом падали вдоль спины. На взгляд Эшли, она была сейчас в сто раз красивее, чем на балу. Но и вчера она была самой красивой женщиной в бальном зале.

Его маленький олененок действительно повзрослел, с сожалением подумал он. Не странно ли, что человек, вернувшийся домой после семилетнего отсутствия в корне изменившимся, причем в худшую сторону, воображает, что места и люди, покинутые им, остались такими же, как были, как будто они не подвластны времени? Если он и вспоминал Эмми за все эти годы, то лишь как худенькую угловатую девочку.

Он старался не шуметь, хотя она все равно не услышала бы. А видеть его со своего места она не могла.

Однако не прошло и пары минут, как она открыла глаза, подняла голову и, оглянувшись, посмотрела прямо на него. Эмми чувствовала его присутствие. Она знала, что он здесь, знала, что это не Пауэлл, в сторону которого она отказалась повернуть голову.

Обычно Эмили чувствовала, когда кто-нибудь приближался к ней сзади, особенно если была одна. Но иногда интуиция ее подводила. Это чаще всего случалось, когда она была чем-нибудь поглощена настолько, что время и окружающая обстановка переставали существовать для нее.

За последний год так случалось, когда она рисовала.

Вздрогнув от неожиданности, она оборачивалась, только когда человек подходил совсем близко. Она ожидала увидеть Анну или Люка. Анна обычно улыбалась, обнимала ее и говорила что-нибудь приятное о ее картине, делая вид, что не замечает, как Эмми выглядит. Люк, как правило, поднимал брови и, скорчив гримасу, разглядывал картину, отпуская насмешливые замечания о лесных ведьмах.

Но на сей раз за ее спиной стоял лорд Пауэлл, безукоризненно одетый и причесанный. Если бы она почувствовала его приближение, то спрятала бы картину или, еще лучше, спряталась бы сама. Ей казалось, что ее словно раздели донага. Не физически, а эмоционально. Он неожиданно застал врасплох ее второе "я", существование которого она не могла объяснить никому.

В то утро он выглядел красивее, чем обычно, несмотря на нахмуренный лоб и изумление в глазах. Он обвел ее взглядом с копны волос до пальцев босых ног. В глазах его отразился неприкрытый ужас.

– Боже мой, неужели это вы? – произнес он.

Эмили взглянула на себя его глазами: бесформенное потрепанное платье, ни корсета, ни кринолина; босые ноги, обнаженные до щиколоток; копна неприбранных волос.

Несмотря на смущение, ей захотелось рассмеяться. Если бы она могла, то сказала бы ему: «Это мой мир. Он во многом отличается от твоего». Почему он считает, что приспосабливаться должна только она?

Однако в течение пяти дней Эмили старалась вести себя осторожно. И она улыбнулась.

К нему вернулись изысканные манеры, и он отвесил ей элегантный поклон.

Она попыталась представить себе его без парика, с темными, коротко подстриженными волосами. Наверное, он выглядел бы еще красивее. Хотя по канонам современной моды считался бы все равно что раздетым. Она ненавидела моду и правила приличия. Прошлой ночью она, подчиняясь им, блистала, и они ее утомили. Сегодня утром она их ненавидела.

– Уже встали слуги, грумы, садовники. Дворецкий его светлости сказал мне, в какую сторону вы направились, выйдя из дома. Он сообщил мне также, что уже встали его светлость и лорд Эшли Кендрик. Вас могут увидеть, леди Эмили!

Он уже увидел. Эмили не была уверена, то ли он предупреждает ее, чтобы она не попала в неудобное положение, то ли делает ей выговор за неподобающее поведение.

Она снова улыбнулась и пожала плечами, признавая, что он застал ее на месте преступления и что она, возможно, сожалеет. Да, она сожалела. Это утро было чем-то вроде лебединой песни ее свободы. Она так и сказала бы ему, если бы могла. Надо было научить его жестам для общения, подумала она. Вроде тех, которыми пользовались когда-то они с Эшли. Но ей не хотелось, чтобы кто-нибудь другой знал их. Возможно, она умышленно пряталась за глухотой и немотой. Возможно, не хотела впускать в свой мир того, кто не сможет понять и принять ее.

– Черт побери! Но это имеет значение! – Он снова нахмурился, сердито сведя густые брови к переносице. – И нечего небрежно пожимать плечами. Внешний вид имеет большое значение, особенно для дочери графа, которая будет баронессой и супругой главы семьи. Мои младшие сестры будут брать с вас пример в том, что касается внешнего вида и поведения. И ваша глухота совсем не оправдывает вашего вызывающего поведения.

Почему он злится? Эмили заглянула ему в глаза и вздернула подбородок. Она редко сердилась, но сейчас это было ответом на его гнев. Конечно, она понимала, что выглядит неподобающим образом. После пяти дней, когда она выглядела и вела себя так, как от нее требовалось, он, наверное, был шокирован, застав ее в подобном виде. Потрясенный, он спешил выговориться и лишь некоторое время спустя овладел собой.

Он глубоко вздохнул, и сердитое выражение его лица немного смягчилось. Возможно, он понял свою ошибку и сейчас извинится перед ней за несдержанность и резкие слова. Возможно, улыбнется ей, и она ответит улыбкой.