– А жену твою это не беспокоит?

– Она спит в другой спальне.

– А… В общем, надо тебя развлечь.

– Вы хотите спеть и сплясать?

Я заметила, что старая миссис Крозье отвернулась, чтобы скрыть ухмылку.

– Ну-ну, не надо наглеть, – отозвалась Роксана. – А в картишки ты играешь?

– Ненавижу.

– Ну тогда… Нет ли у вас китайских шашек?

Вопрос Роксаны был адресован старой миссис Крозье. Та сначала сказала, что понятия не имеет, а потом предположила: может быть, в столовой, в ящике серванта?

Меня послали в столовую, и я вернулась с доской и банкой с фишками.

Роксана поставила доску прямо на ноги больному, и мы приступили к игре. Старая миссис Крозье заявила, что никогда не могла понять правил. (К моему удивлению, она проговорила это шутливым тоном.) Роксана иногда взвизгивала, делая ход, или же стонала, когда фишки противника перепрыгивали через ее собственные, но звуки издавала негромкие, чтобы не растревожить пациента. Резких жестов тоже не делала и шашки передвигала легко, как перышки. Я старалась поступать так же, поскольку в противном случае она грозно таращила на меня глаза. И при этом у нее на щеке не исчезала ямочка.

Я вспомнила, как молодая миссис Крозье говорила мне, когда отвозила домой, что ее муж не любит долгих разговоров. Они его выматывают, а когда он сильно устает, то становится раздражительным. Вот, подумала я, теперь самое время ему сделаться раздражительным. Заставили играть в дурацкую игру на смертном ложе. А у человека такая температура, что даже простыни горячие.

Однако Сильвия, похоже, ошибалась. Больной казался гораздо терпеливее, вежливее и обращался с низшими – а Роксана, несомненно, была для него низшей – мягко и сдержанно. Приходилось тратить на это силы, в то время как ему, наверное, больше всего хотелось тихо лежать, размышлять о своем жизненном пути и готовиться к будущему.

Роксана вытерла пот у него со лба и сказала:

– Ну-ну, не волнуйся. Ты еще не выиграл.

– Роксана, – произнес он. – Роксана. А вы знаете, кто носил это имя – Роксана?

Она хмыкнула, а я поспешила вмешаться. Не смогла сдержаться.

– Так звали жену Александра Великого!

Мои познания легче всего было сравнить с гнездом сороки, увешанным разными блестящими сведениями вроде этого факта.

– Да ну? – сказала Роксана. – А кто он такой? Великий Александр?

Я взглянула на мистера Крозье и вдруг поняла нечто и удивительное, и грустное.

Ему понравилось, что она не знает. Я точно говорю. Ему понравилось, что она не знает. Ее невежество доставило мистеру Крозье удовольствие, словно ему дали ириску.

Когда я впервые увидела Роксану, на ней были шорты, как и на мне, однако потом она всегда приходила в платье из какой-то жесткой и лоснящейся светло-зеленой ткани. Шуршание этого платья было слышно, уже когда она поднималась по лестнице. Она принесла мистеру Крозье шерстяную подушечку, чтобы у него не образовывались пролежни. Без конца выражала неудовольствие состоянием его простыней и без конца их расправляла. Однако ни ругань, ни эти перемещения не вызывали у больного раздражения, и после них она заставляла его признавать, что ему стало удобнее лежать.

Роксана никогда не терялась и не падала духом. Она то загадывала загадки, то травила анекдоты – из тех, которые моя мама называла похабными и запрещала рассказывать у нас дома всем, кроме папиных родственников (других форм общения они просто не знали).

Хохмы Роксаны начинались с вопроса, задаваемого с самым серьезным видом:

– Знаете, как монахиня покупала мясорубку?

– Знаете про жениха и невесту, которые заказали десерт в первую брачную ночь?

Анекдоты обычно содержали двусмысленность, и рассказчица могла обвинить слушателей в том, что у них всегда одно на уме.

Приучив нас к подобным шуткам, Роксана перешла к анекдотам позабористей, о существовании которых моя мама, боюсь, и не подозревала: в них фигурировал секс с овцами, курами и доильными аппаратами.

– Ужас какой, да? – так она обычно заканчивала свой рассказ. И добавляла, что всего этого муж понабрался в своей автомастерской, а сама-то она и представить такого не может.

Хихиканье старой миссис Крозье шокировало меня не меньше, чем сами анекдоты. Я даже решила, что она ничего не понимает, просто ей нравится слушать Роксану. Старая миссис сидела с улыбкой наготове, словно ей только что вручили какой-то подарок: обертка еще не снята, но он ей обязательно понравится.

Мистер Крозье не смеялся, но он ведь вообще никогда не смеялся. Только поднимал брови, делая вид, что сердится и находит Роксану ужасной и очаровательной одновременно. Сказывалось воспитание, а может, он выказывал таким образом благодарность за все, что она для него делала.

Что касается меня, то я заставляла себя смеяться, чтобы Роксана не сочла меня невинной недотрогой.

Помимо анекдотов, она оживляла обстановку рассказами о своей жизни. Приехала в Торонто из какого-то забытого богом городка на севере провинции Онтарио – в гости к старшей сестре. Устроилась на работу в магазин сети «Итонз»{65}. Сначала уборщицей в кафе, потом кто-то из менеджеров заметил, что она работает с огоньком, и ее взяли продавщицей в отдел перчаток. (Рассказывала она про это так, будто ее открыл режиссер студии «Уорнер бразерс».{66}) И кого бы, вы думали, она там видела? Барбару Энн Скотт{67}, знаменитую фигуристку! Та купила пару белых лайковых перчаток длиной до локтя.

У старшей сестры было столько кавалеров, что ей приходилось подкидывать монетку, решая, с кем сегодня пойти на свидание. Роксане поручалось встречать отвергнутых ухажеров у дверей пансиона и выражать им сожаление, в то время как сама сестра убегала через заднюю дверь. Роксана считала, что именно тогда она научилась так болтать. Вскоре кое-кто из парней, с которыми она знакомилась таким образом, начали приглашать на свидания уже ее саму. Сколько ей было лет, они не знали.

– Ну и я пустилась во все тяжкие, – закончила Роксана.

Я стала понимать: оказывается, есть такие девушки, которых охотно слушают не из-за содержания их рассказов, а потому, что они болтают с радостью и удовольствием. Их лица светятся от этой радости и убеждения, что любое их слово доставляет слушателям наслаждение. Есть, конечно, неприятные исключения вроде меня – те, кто радости не разделяет, но это уже их проблемы. И перед такими, как я, эти девушки особо распространяться не будут.

Мистер Крозье сидел прямо, обложенный подушками, и смотрел на мир счастливым взглядом. Он был счастлив, что может закрыть глаза, а она все будет говорить, а потом откроет их и обнаружит Роксану рядом с собой, как шоколадного зайца утром на Пасху. А потом будет следить за каждым движением ее леденцовых губ и за каждым вилянием ее пышного зада.

Старая миссис Крозье только покачивалась взад-вперед, продолжая пребывать в каком-то оцепенении от удовольствия.

Роксана проводила теперь наверху не меньше времени, чем внизу, где делала массаж. Я не могла понять, получает ли она дополнительную плату. А если нет, то зачем тратит столько времени? И кто может ей заплатить, кроме старой миссис Крозье?

И ради чего?

Ради того, чтобы ее пасынок чувствовал себя счастливее, комфортнее? Вряд ли.

Может, чтобы самой развлечься?

Как-то раз, когда Роксана вышла из его комнаты, мистер Крозье сказал, что ему ужасно хочется пить. Я спустилась вниз, чтобы налить воды из кувшина, стоявшего в холодильнике. Роксана укладывала свои вещи, собираясь домой.

– И чего я так засиделась? – спрашивала она себя вслух. – Не хватало еще тут на училку наткнуться.

Я не сразу поняла.

– Да на Сильвию, – пояснила Роксана. – Она же от меня не в восторге, правда? Интересно, она хоть раз про меня спросила, когда возила тебя домой?