Еще до того, как взошло солнце, барон уже два нескончаемых часа расхаживал по своим гобеленовым покоям. Время от времени он останавливался у открытого окна и бросал взгляд с головокружительной высоты на раскинувшуюся внизу землю. В эти мгновения суровая улыбка озаряла его угрюмое чело, и, бормоча себе под нос «сгодится» с приглушенным акцентом, он снова продолжал свою одинокую прогулку.

Воссияло яркое солнце и осветило темный мир светом дня, но надменный барон продолжал мерить шагами свои покои, только шаг его стал торопливее и нетерпеливее, чем раньше, и не однажды он застывал в неподвижности, обеспокоенно и чутко прислушиваясь, затем разворачивался с разочарованным видом, и по челу его пробегала мрачная тень. Вдруг пронзительно завизжала труба, висевшая у ворот замка; барон услышал ее и, яростно колотя себя в грудь сжатыми кулаками, пробормотал горьким шепотом: «Час близится, я должен собраться с духом для решительных действий». Затем, бросившись в мягкое кресло, он поспешно опрокинул в себя содержимое большого кубка с вином, который стоял на столе, и тщетно попытался принять невозмутимый вид. Дверь неожиданно распахнулась, и слуга торжественно объявил: «Синьор Блоуски!»

— Прошу вас, садитесь! Синьор, сим утром вы раненько пришли ко мне... Эй, Алонзо! Принеси синьору вина! Хорошенько сдобри его пряностями, мой мальчик! Ха-ха-ха! — и барон громко и шумно засмеялся, но смех его был вымученным и порожним. Тем временем гость, который до сих пор не промолвил ни слова, аккуратно снял с себя шляпу и перчатки и сел напротив барона, после чего, подождав, пока затихнет смех, заговорил резким, скрипучим голосом.

— Барон Маггзвиг приветствует вас и шлет вам вот это. — Но почему лицо барона вдруг побледнело? Отчего задрожали его пальцы, да так, что он едва смог вскрыть письмо? Он мельком взглянул на лежавший внутри листок и сразу же снова поднял голову.

— Отведайте вина, синьор, — произнес он странно изменившимся голосом, — угощайтесь, прошу вас, — и протянул гостю один из кубков, которые только что принес слуга.

Синьор принял его с улыбкой, приложился к нему губами и затем, тихо и незаметно от барона поменяв кубки, одним глотком осушил второй кубок наполовину. В этот момент барон Слогдод поднял голову, проследил, как гость пьет, и лицо его оскалилось волчьей улыбкой.

В течение целых десяти минут в комнате царила мертвая тишина, а потом барон сложил письмо и поднял голову: их глаза встретились; синьору множество раз приходилось сталкиваться с диким тигром на узкой тропе и выходить победителем, но сейчас он невольно отвел взгляд. Затем барон заговорил спокойным и сдержанным голосом:

— Я полагаю, вам известно содержание сего письма? — Синьор кивнул. — И вы ожидаете ответа?

— Ожидаю.

— Тогда вот вам мой ответ! — закричал барон, бросаясь на него, и в следующее мгновение швырнул его в открытое окно. В течение нескольких секунд он задумчиво следил за его падением, а потом, разорвав лежавшее на столе письмо на бесчисленное количество клочков, развеял их по ветру.

— Раз! два! три! — Чародей поставил бутылку и в изнеможении опустился в кресло. — Девять изнурительных часов, — вздохнул он, вытирая дымящийся лоб, — девять изнурительных часов я трудился над этим и добрался лишь до восемьсот тридцать второго ингредиента! Ну что ж! Воистину, сдается мне, что Мартин Вагнер прописал в своем рецепте по три капли всего, что существует на свете. Однако осталось добавить лишь сто шестьдесят восемь ингредиентов. Скоро это будет сделано, тогда наступит черед кипячения, и потом... — Разговор с самим собой был прерван тихим, робким стуком снаружи.

— Так стучит Блоуски, — пробормотал старик, медленно отодвигая засовы и замки на двери. — Ума не приложу, что его-то сюда принесло в столь поздний час. Он птица, несущая дурной знак: я так не доверяю его хищному лицу.

— Это вы! Какими судьбами, синьор? — воскликнул он, удивленно отпрянув при виде входящего гостя. — Откуда у вас синяк под глазом? И поистине ваше лицо переливается, словно какая-то радуга! Кто вас оскорбил? Или, скорее, — добавил он себе под нос, — кого вы оскорбили, ибо это вернее всего.

— Не обращайте внимания на мое лицо, добрый отче, — поспешно ответил Блоуски, — я всего лишь споткнулся и упал, возвращаясь домой прошлой ночью в темноте, вот и все, уверяю вас. Но я пришел не по второму делу... мне нужен совет... или, скорее, следовало бы сказать, я хотел бы услышать ваше мнение... по другому вопросу... предположим, что один человек должен... предположим, два человека... предположим, что есть два человека, А и Б...

— Предположим, предположим! — презрительно пробормотал чародей.

— ...И предположим, что эти люди, добрый отче, то есть А должен вручить Б письмо, затем, предположим, А читает письмо, то есть Б, и затем Б пытается... я хочу сказать, А пытается... отравить Б... я хочу сказать, А... и затем, предположим, что...

— Сын мой, — перебил его в этом месте старец, — вы излагаете гипотетический случай? Сдается мне, что вы излагаете его в на удивление запутанной манере...

— Ну разумеется, это гипотетический случай, — грубо оборвал его Блоуски, — и, если бы вы послушали меня, вместо того чтобы перебивать, сдается мне, вы бы лучше в нем разобрались!

— Продолжай, сын мой, — мягко ответил старец.

— И затем предположим, что А... то есть Б... выбрасывает А из окна... или, скорее, — добавил он в заключение, и сам к этому моменту несколько запутавшись, — или, скорее, мне следовало бы сказать наоборот.

Старец потер бороду и на некоторое время погрузился в размышления.

— Так-так, — наконец вымолвил он, — понимаю, А... Б... то да се... Б отравил А...

— Нет! Нет! — вскричал синьор. — Б пытается отравить А, на самом деле ему это не удалось — я поменял местами... я хочу сказать, — поспешно добавил он, покрываясь краской, — вы должны предположить, что на самом деле ему этого не удалось.

— Так, — продолжил чародей, — теперь-то все ясно: Б... точнее, А... но какое все это имеет отношение к вашему избитому лицу? — неожиданно закончил он.

— С..совершенно ник...какого, — запинаясь, пробормотал Блоуски. — Я же вам уже один раз сказал, что повредил лицо при падении с лошади...

— А! Ну ладно! Давайте-ка поглядим, — тихо произнес его собеседник, — значит, споткнулся в темноте... упал с лошади... гм! гм!.. да, мой мальчик, вот ты и допрыгался, должен заметить, — и продолжил более громко: — Это уже было лучше... но, честно говоря, я еще не знаю, в чем состоит вопрос.

— Ну как, в чем? В том, как теперь следует поступить Б, — ответил синьор.

— Но кто такой Б? — поинтересовался чародей. — Б — это что, первая буква фамилии Блоуски?

— Нет, — последовал ответ, — я имел в виду А.

— А-а-а! — протянул чародей. — Теперь я понимаю... но поистине мне нужно время, чтобы над этим подумать, поэтому адью, прекрасный сэр, — и, отворив дверь, он внезапно выпроводил своего гостя на улицу.

— А теперь, — сказал он самому себе, — займемся составом... так, посмотрим... три капли... да, мой мальчик, вот ты и допрыгался...

Часы пробили двенадцать и три минуты с четвертью. Лакей барона поспешно схватил огромный кубок и в ужасе заохал, наполняя его горячим, приправленным пряностями вином.

— Я опоздал! — мучительно простонал он. — И теперь наверняка мне придется отведать раскаленной кочерги, которой барон так часто мне грозит. О, горе мне! Ах, если бы я приготовил ужин для барона пораньше! — И, не теряя ни секунды, он схватил рукой окутанный паром кубок и пронесся по высоким коридорам со скоростью беговой лошади. За гораздо меньшее время, чем нам понадобилось, чтобы об этом поведать, он достиг двери в комнату барона, открыл ее и... замер, подавшись всем телом вперед и вытянувшись на носках, не осмеливаясь и шагу ступить и окаменев от чрезвычайного изумления.