Когда же произошел обмен? Лиза полагала, что именно тогда, когда одна женщина умерла, а другая начала дышать. Одна умерла, другая воскресла. Такой поворот многое объяснял. Хотя вполне мог оказаться пустой идеей, высосанным из пальца пустяком…

В следующие несколько дней никто Лизу не тревожил: ни Гриня – сукин сын, ни Петр, которому, слава богу, было нынче не до своей бывшей жены. Со службы, правда, через лечащего врача вежливо поинтересовались, когда и в каком составе ее можно будет навестить, но Лиза эту робкую попытку убила на корню.

– Виктор Павлович, – сказала она доктору Егоршину, – вы же не только мой лечащий врач, вы еще и молодой мужчина. А теперь посмотрите на меня и скажите, только честно, стоит мне нынче принимать гостей, или ну их?

Доктор посмотрел, кивнул и, ничего к этому не добавив, ушел.

Лизу оставили в покое. Даже Надя исчезла, сославшись на форс-мажор в ателье, а с персоналом – со всеми этими нянечками, милосердными сестрами, докторами и фельдшерами – Лиза старалась вести себя предельно сдержанно. Лишнего не говорила, предпочитая молчать везде, где это было возможно. Зато слушала внимательно – людей и радио, – смотрела по сторонам, читала газеты и журналы, старалась понять увиденное и услышанное, систематизировать, запомнить. В общем, училась, и при этом изо всех сил старалась себя не жалеть. Получалось, впрочем, плохо. Особенно ночью, когда слезы не только подступали к глазам, но и текли из них потоком, стоило лишь вспомнить, кто она на самом деле и что с ней произошло.

Себя было жалко до безумия, местную Лизу, впрочем, тоже. Судя по фотографиям, Елизавета Браге была высокой стройной женщиной. Не красавица, но скорее симпатичная, чем наоборот. Вернее, не так. «Симпатичная» – это не про нее. Эта женщина-пилот была интересная. Умная и с характером. Авиатор, герой… И все, что от нее осталось, это тело, в котором жила теперь другая женщина, от собственного тела которой не осталось ничего. Это Лиза поняла не сразу, но со временем разобралась. Разумеется, физика процесса была ей известна лишь в самом общем виде, но и этого достаточно. При «захвате» происходит синхронизация двух временных потоков, и значит, пролежав в коме семь месяцев здесь, там она, скорее всего, просто умерла.

«Или нет…»

В понедельник разрешили вставать с кровати, и целых пять минут выгуливали по палате. Теснота не мешала, наоборот – пугали расстояния. Ноги были слабые, с трудом выдерживали вес исхудавшего тела и никак не желали идти. Однако не зря говорится, что упорство и труд все перетрут. Лиза старалась изо всех сил. Потела, сходила с ума от тоски и боли, но все равно шла. Шаг за шагом – ведь капля камень точит, – вздох – выдох, усилие, и еще одно. Прошла метр, осилила другой. Добралась до двери и упала в объятия Надежды.

– Молодец! – похвалила та, волоча Лизу обратно на кровать. – Пять минут отдыха, и вперед!

Напоила морсом – брусника с морошкой, – рассказала, как сдавала вечернее платье кинодиве Анни Кингисепп, и снова подняла на ноги. На этот раз удалось выйти в коридор и добраться до сестринского поста. Там отдохнули немного и пошли обратно. Когда добрались до кровати, ноги дрожали и горели огнем.

– Лиха беда начало! – рассмеялась Надежда, чмокнула Лизу в щеку и принялась хлопотать над своими сумками.

В термосе нашелся куриный бульон, в судках – осетрина холодного копчения, паюсная икра и салат из яблок с апельсинами и клубникой.

– Ешь, Лизка! – приговаривала Надежда. – Ешь, а то никто замуж не возьмет!

– Надя, – спросила Лиза, прожевав очередной золотистый ломтик безумно вкусной осетрины, – мне кажется, или у рыбки вкус изменился?

Спросила и тут же спохватилась, уж вкус-то осетрины Елизавета забыть никак не могла. Но Надежда не удивилась. Напротив – обрадовалась.

– Точно! Это потому что я тебе у Исайченко каспийского осетра купила, а не балтийского, как ты любишь! Он сказал, этот жирнее, я и повелась. А память-то, выходит, Лизка, к тебе возвращается!

Лиза промолчала, но про себя отметила, что при всем сходстве между двумя мирами – ее родным и этим новым – различий у них никак не меньше. В ее мире осетров нигде, кроме Волги и Каспия не осталось. Повывелись.

«Кажется, еще есть в реке Урал и где-то в Сибири», – припомнила Лиза, однако совершенно очевидно, что на Балтике осетров нет. Во всяком случае, на памяти последних трех поколений…

Через десять дней Лиза самостоятельно дошла до киоска и купила у артельщика горячий бублик с маком. Деньги ей оставила Надежда, так как бухгалтерия Адмиралтейства все никак не могла отменить ранее выданное поручение о переводе оклада содержания капитана Браге прямиком на ее закрытый – иди его теперь открывай – банковский счет. Они же не знали, что она очнется, вот бюрократия и показала себя, какая она есть «на этом свете»! А в результате, если бы не Надежда, осталась бы Лиза на неопределенное время без копейки в кармане. Однако Надежда о такой мелочи, как деньги, не забыла, и Лиза отправилась к артельщику.

Это был первый раз, когда Лиза решилась что-то купить самостоятельно. Порядка цен она не знала, но на ее счастье в ходу здесь оказались рубли и гроши. Про гроши Лиза знала не понаслышке. В детстве она жила с родителями в Гданьске, ходила там в обычную польскую школу, дружила с местными девочками, что означало, между прочим, покупку мороженого и прочие девчачьи радости. С тех пор она знала – сто грошей равны одному злотому. Но здесь вместо злотых были рубли.

Надежда оставила ей две «трешки» и «десятку» ассигнациями – это слово было отпечатано на бумажных деньгах латинскими буквами, как, впрочем, и слово «рубль», – пять металлических рублей и несколько монет достоинством в десять, двадцать и пятьдесят грошей. Поразмыслив, Лиза расплатилась с артельщиком – еще одно смешное слово, – серебряным рублем, который, похоже, и в самом деле был отчеканен из серебра. Во всяком случае, Лиза нашла на нем пробу. Клеймо – «скрещенные мечи» – ничего ей не говорило, как и число «900». Однако словосочетание «девятисотая проба» показалось знакомым. А бублик, как выяснилось, стоил пять грошей, так что, получалось, гроши здесь, как и в Польше ее времени, соответствовали копейкам. Сто грошей – один рубль.

Купив бублик и, отщипнув от него крошечный кусочек, Лиза отправилась искать библиотеку. Доктор Егоршин сказал, что библиотека находится на третьем этаже, и Лиза впервые после пробуждения вступила на лестницу. Что сказать! Лучше бы она занялась чем-нибудь другим. Когда добралась до следующего этажа, в глазах уже было темно, дыхание сорвано, и сердце заполошно билось, пытаясь прорваться сквозь решетку ребер.

«Твою ж мать!»

Могла запросто грохнуться в обморок или еще что, но какая-то сердобольная девушка довела до скамейки, усадила и принесла воды. Лиза сделала маленький глоток, постукивая зубами о стекло стакана, и ее чуть не вывернуло. Горечь подступила к горлу, но второй глоток явно пошел на пользу, а после третьего начало проясняться в глазах.

«Ох, ты ж!..»

Но поблагодарить вслух свою спасительницу Лиза смогла лишь после пятого или шестого глотка.

Потом долго сидела одна. Собиралась с силами. Вдыхала носом, выдыхала ртом. Дождалась, пока выровняется дыхание и успокоится сердце, осторожно встала на ноги и медленно, по-стариковски пошла по коридору.

До библиотечной комнаты дошла минут за десять.

– Хотите что-нибудь почитать? – спросила пожилая библиотекарша, одетая, как и все прочие работники госпиталя, в белый халат.

– Да, – с трудом улыбнулась Лиза. – Можно я полистаю энциклопедию?

Энциклопедия – большие толстые тома в тесненной золотом коже стояли на полках прямо за спиной библиотекаря. И на корешках, что характерно, золотыми латинскими буквами так прямо и написано – «Большая Русская Энциклопедия».

Вообще, если уж придется здесь жить, то со всем этим следовало разобраться, и как можно скорее. Лиза все еще не знала, в каком времени и в какой стране она оказалась. Если судить по одежде и приборам – телефонам и радио, термометрам и прочим тонометрам, – это было похоже на двадцатые – тридцатые годы двадцатого века. Да и в газетах датой выпуска значился двадцать девятый год. Однако в небе над госпиталем пару раз проплывали воздушные корабли необычной конструкции, да и в самом госпитале Лиза видела уже телевизоры и самодвижущиеся устройства на голенастых лапах, сделанных из бронзы и стали. Роботы? Скорее всего. Но роботы какие-то не такие, какими они должны были быть, исходя из довольно обширных знаний в электротехнике и устройстве ЭВМ, которыми располагала Лиза. Что же касается страны, то тут все обстояло куда сложнее, чем хотелось бы. И спросить не у кого, потому что о таких вещах Лиза боялась спрашивать даже Надежду, которая в каждый свой визит проводила с Лизой «уроки прошлого». Но одно дело забыть свою жизнь, и совсем другое – не знать основополагающих вещей!