-- А вы сами ему дайте, у нас от ужина много костей осталось, с мясом, муж плохо обгрызает.

Я взял пакет с костями, среди которых действительно было много мясных, и дома вывалил его Ардону в миску.

Зверь окончательно ожил и теперь рылся в карманах моего пиджака.

-- Что ты там потерял? - спросил я резко.

-- Деньги нужны, - туповато сказал Зверь, - на пиво.

-- Ты не в запой, случайно, собрался? - подозрительно спросил я.

-- Как знать, - ответил Зверь. - Он вынул из под обложки паспорта мою заначку - сто долларов. - Я всю сдачу сейчас принесу, ну ты же должен понимать...

Что я должен понимать, он не сказал, все же он был очень быстрым Зверем, даже с похмелья.

Я печально посмотрел ему вслед. Потом я посмотрел на часы. Было еще достаточно рано, но почему бы в качестве исключения не явиться на работу вовремя.

Под треск костей я быстро оделся, но на выходе вспомнил о том, что у Зверя нет ключей. Пришлось, чертыхнувшись, сесть и закурить.

Зверь вернулся совершенно пьяным, принес полный пакет пива и бутылку водки. Он протянул мне скомканную две скромные бумажки - пятидесяти и двадцати долларовые.

-- А остальные? - начал было я, но вовремя замолчал.

Спрашивать, куда он потратил девятьсот рублей было бессмысленно. Достаточно вспомнить, как по-пьяне тратил деньги я сам.

-- Пиво будешь? - спросил Зверь.

Я протянул было руку, но почувствовал, что мне и пиво не хочется. С гораздо большим удовольствием я бы выпил какой-нибудь сок или съел мороженное.

-- Никуда не выходи, - сказал я, - вторых ключей у меня нет.

-- Не бздимо, - сказал Зверь.

-- И не выражайся, тут не бордель!

-- Виноват, шеф, исправлюсь, шеф! - Зверь поднес лапу к уродливой голове, покачнулся и щелкнул ороговевшими пятками.

-- Паяц, - пробурчал я, выходя.

На работе все было как обычно. Работа, обед, работа, кофе за рабочим столом, байки, сплетни, работа, шеф с нотациями, конец работы. Единственное, что внесло некое разнообразие, - поведение наших дам. Марья Иосифовна сказала:

-- Вы какой-то не такой сегодня, благообразный.

Стрекоза Наташа сказала:

-- Ты сегодня милый, просто очаровашка. И глаза спокойные, а то все злюкой смотрел.

Алевтина сказала:

-- Ты сегодня...

-- Не такой, - прервал я ее, - обаятельный и тихий? Да такой же я, как всегда.

-- Ну, не скажи, - заметила она, - ты и раздражаешься как-то иначе, терпимо, что ли.

По дороге домой я, пересчитав наличность, купил торт. Все равно Зверь пропил часть моей заначки. А тут чего-то сладенького захотелось.

Впервые за последние десять лет.

4

... Я недавно поселился тут.

Каждое утро под моим балконом проходит стройный человек в серой шляпе. Иногда он идет в элегантном костюме, иногда на нем темный макинтош. Но шляпа всегда одна - серая, с обвисшими полями. И всегда при нем коричневый футляр из замши. Он носит его бережно, а когда прикуривает от блестящей зажигалки, то зажимает футляр между ног, чтобы не ставить его на землю.

По форме этот футляр предназначен для гитары или другого музыкального инструмента, похожего на нее.

Человек с футляром - очень внимательный человек. Недавно он увидел меня на балконе и поклонился. С того дня он все время смотрит вверх, и если я на балконе - раскланивается...

В воскресенье он не проходит мимо моего балкона, может, он вообще не выходит в этот день из дома. Может, ходит другой дорогой. Но на работу он ходит всегда под моим балконом.

Мне очень хочется с ним познакомиться, только я не знаю, как это сделать практически.

Вчера он шел с работы, как всегда, в шесть, и мы заговорили. Он поблагодарил за приглашение зайти ко мне и обещал сделать это в воскресенье, в полдень. И действительно пришел. Мы очень мило провели время. Я угостил его хорошим коньяком и очень хорошим, настоящим, в зернах, бразильским кофе. Мы поболтали, он посмотрел мои фотографии и похвалил их. Он очень милый человек.

-Я - инвалид. Не важно, какой группы.

Теперь он часто заходит ко мне. Всегда по воскресеньям. Я попросил его заходить и после работы, но он сказал, что очень устает и вообще плохой собеседник.

- Уф, устал! - сказал он, бережно укладывая свой красивый футляр на столик в прихожей. - Сегодня был суматошный день.

- Все как-то стесняюсь спросить, - обрадовался я его визиту, - вы, простите, на чем играете?

- Играю?! - удивился он. - Вы приняли меня за музыканта? Ах, да! Вас сбил с толку этот футляр... Его мне сделали по заказу моей старшей дочери, с которой мы очень дружны, понимаете... Нет, я не музыкант.

Он бережно открыл свой футляр. Внутри все в футляре было отделано зеленым бархатом. Две лакированные ременные застежки крепили очень красивый топор, похожий на тот, которым мясники на базарах разделывают говяжьи туши. Металлическая часть этого рубящего орудия была никелированной, а топорище блестело полировкой под красное дерево. По бархатной отделке вокруг изящного топора были аккуратно размещены кожаные кармашки, как в несессере.

- Эти кармашки очень удобны, - сказал он, ласково дотрагиваясь до них кончиками пальцев. - Тут я держу оселки, -точильный брусок, хирургические ножовочки, щипчики и кусачки. Но этой металлической мелочью я почти не пользуюсь. Потому, что я никогда не допускаю брака в своей работе. Я ударяю только раз, и разруб получается ровным, как круг станины шлифовального станка - ни одной задоринки! За это на работе меня очень ценят...

Мне стало немного жутковато, но любопытство требовало удовлетворения. Тем более, что гость так и не назвал ни профессии своей, ни специальности. Но я все же не решился спрашивать об этом напрямую.

- А как вам платят?

Гость помрачнел, и мне стало неловко за свой вопрос.

- Сейчас - мизер. Раньше и оклад был повыше. Твердый оклад плюс... Как бы это сказать? Ну, дополнительный гонорар за каждую голову. Правда, в ту пору и работы у меня было невпроворот. Сейчас только оклад. А к Первомайским праздникам, к Седьмому ноября - только премиальные в размере пятидесяти процентов оклада... Маловато, конечно.

- Но все равно, - постарался успокоить я его, - по нынешним временам - это неплохо. Тем более, что к пролетарским праздникам не везде балуют премиальными.

- Оно, конечно, неплохо, - вздохнул он, - но хлопотно очень. Все эти формальности, приготовления... Церемонии длятся дольше, чем сам рабочий процесс. Я давно еще вносил рацпредложение перевести дело на конвейер... Движется, знаете ли, мимо тебя широкая лента с плахами, а тебе только остается взмахнуть и ударить топором. Не приняли. Говорят, дорого очень. Ни в одной стране, дескать, широких транспортерных лент не выпускают. Да еще таких, чтобы и плахи на себе удерживала, и объекты... Ну, это самое, предметы труда.

- Ну, а гильотину если установить... - начал было я, но тут же сообразил, что допускаю бестактность:

ведь в таком случае мой гость и вовсе останется без работы.

- Гильотину нельзя! - враз отверг мое усовершенствование гость. - Гильотина - это все-таки машина, штука неодушевленная. У нее не может быть внутреннего чувства неотвратимости справедливого возмездия. Машина не может, как человек, осознавать, что она - карающий меч... - и он ласково и нежно погладил полированное топорище своего никелированного инструмента.

В отличие от гостя - я инвалид. У меня нет ног. Ноги я потерял совсем молодым. Сейчас мне уже под пятьдесят и я совершенно забыл, как оно живется-то, с ногами, стало быть. К тому же на новом месте мне очень скучно. Но Палач заходил ко мне редко. Поэтому мне ничего другого не оставалось, как сидеть на балконе и высматривать других людей, отлавливать из них возможных собеседников. Я очень любопытен и мне нравится разговаривать с разными-разными людьми.

Под моим балконом часто проезжает мой коллега-калека, стало быть, тоже безногий человек. Он ездит на самодельной тележке и отталкивается от асфальта деревянными приспособлениями, которые напоминают штукатурский полутерок. Коллега-калека плохо одет и постоянно пьян. Вверх он никогда не смотрит, а потому и не может видеть меня, своего товарища по несчастью. Мне и хочется поговорить с ним, но что обо мне подумают соседи? Короче, стесняюсь я приглашать его к себе. Раз позови, да угости чем-нибудь - не отвадишь потом... Таким ведь, в их положении, даже мокрый асфальт - по колено.