Местные жители с напряженной радостью и с интересом на лицах встречали прибытие эшелона:
– Откуда вы, ребята?
– Со всей России, мамаша! – отшучивались солдаты. Наверное, это и было правдой.
Вдоль воображаемой платформы полуразрушенного вокзала располагались импровизированные лотки, и подростки с почтенными дамами, закутанными в бесформенные платки и в чёрных сарафанах, радостно зазывали отведать угощения. Но комбат строго-настрого приказал оставаться в вагоне, и мы лишь из окна любовались дешёвым изобилием пищи.
– Ребята, берите котлетки, по пять рублей, по пять рублей отдаю. Десяток, по четыре будет! – упрашивала пожилая чеченка с миской ароматных яств.
Котлеты и пиво проникли в вагон, и вскоре весь эшелон и мы не стесняясь уже лакомились ими. Мне думалось: «А насколько он понимают, кому они предлагают подкрепиться, или это вообще присущая человеку жажда наживы, или очередной абсурд войны?»
На ночёвку остановились в Гудермесе. До пункта постоянной дислокации – Ханкала оставалось тридцать километров. Выставили ночное сторожевое охранение. Командир сформировал группы по трое солдат во главе с офицером, прапорщиком, которые должны были по очереди охранять наш сон, эшелон и технику. До всех доведен приказ: «При звуках стрельбы – падать на пол и выползать под рельсы, где занимать позицию для обороны и ведения огня! Стрелять одиночными, беречь патроны».
Не раздеваясь, с автоматом в обнимку лёг на вторую полку плацкарты. Уснул быстро, несмотря на звуки отдалённой стрельбы. Снился дом, родные, Питер…
Я даже не понял, как свалился на пол: или из-за взрывной волны от выстрелов гранатомётов, или из-за испуга от автоматных очередей. Боли от падения не почувствовал. Быстро снял автомат с предохранителя, дослал патрон в патронник и принялся ждать. Складывалось ощущение, что обстреливают со всех сторон. Вагон вибрировал и дрожал под взрывами снарядов.
Посмотрел на часы. Через тридцать минут начнётся новый день. «Доживу?» – промелькнула мысль. Я лежал на спине, у ящика с наркотиками, и думал, что меня заставило приехать сюда, в эту такую далёкую страну. Приказ, верность долгу, романтика или ещё какое-то необъяснимое желание молодости… В голове мелькали яркие сцены из, казалось, уже прожитой жизни. Мысленно я прощался с близкими мне людьми и в очередной раз спрашивал у себя, что я делаю здесь. Интенсивность выстрелов нарастала. «Сколько времени прошло? Впрочем, какая разница. Дожить бы до рассвета…» – таков был мой диалог сам с собой.
Со второй полки донёсся голос начальника аптеки – старого, «продуманного» прапорщика Чеботарева, который, не собирался прыгать:
– Вячеслав Иванович, возьмите пластиковую бутылку! До туалета далеко ползти.
– А вы почему не спрыгнули, Андрей Владимирович? Тут внизу, хоть камни какие-то есть.
– Не помогут нам эти мешки, если начнётся по-крупному. Да и старый я уже от судьбы бегать!
Спустя минуту, к нашему проёму подполз комбат и прервал разговор нецензурной речью.
– Док… ты, что… тут делаешь?
– Наркотики охраняю… Готовлюсь принимать раненых, развернуть полевую палату и оказывать им медицинскую помощь.
– Занять… позицию под вагоном!
– А как же наркотики? Кто будет помощь раненым оказывать?
– Выполняйте боевой приказ, товарищ старший лейтенант…! Чеботарёва… хватит.
Страшно было выползать на улицу. К тому же ночью заметно похолодало. Взяв матрас, я пополз к выходу. По лестнице на руках спустился с вагона и залёг между рельс на шпалах, в ожидании нападения. В какую сторону направить свой автомат? Мне казалось, что выстрелы летят отовсюду. Вфить… вфить… вфить, подобно птичкам-полёвкам, засевшим в кустах. Бабах, бабах – сполохи от гранатомётов. Стрелять было бессмысленно. Кроме трассирующих пуль и огневых зарниц, периодически освещавших привокзальную площадь, видно ничего не было. Когда же появятся те, кто нас атакует? Или они хотят уничтожить врага без близкого боя? Подумав, что пока нападающие не показали себя, я лучше поберегу патроны и гранаты, так как на руках было лишь два магазина для АКС и три к ПМ. То ли от перенапряжения, то ли от усталости, я не почувствовал, как уснул.
– Подъём, док! Всё самое интересное проспал! Бой позади… – толкнул берцем полковник-инструктор.
На часах пять тридцать. Скоро будет светать. Раненых и убитых не было. Посчитали дырки от пуль на вагонах, – тоже немного. У ребят было какое-то эйфоричное настроение от боевого крещения. На протяжении ещё не одной недели мы вспоминали всё новые и новые подробности боя под Гудермесом. Случайно, что все мы (двести пятьдесят семь человек отдельного батальона радиоэлектронной борьбы) остались живыми и невредимыми, так как не все берегли свои патроны и тем самым обнаруживали себя.
Поезд двигался со скоростью десять километров в час, останавливаясь перед каждым мостом, где сапёры проверяли полотно. Под Аргуном наш эшелон обокрали, и это с выставленным караулом. Местные мальчишки залезли на движущиеся платформы и на ходу выбросили аккумуляторы из боевых машин. Ни у кого не поднялась рука стрелять в спины убегающих десятилетних пацанов. «Им бы в школу сейчас, а не во взрослые игрушки играть» – подумал я над очередным абсурдом войны. По прибытию пришлось заместителю по вооружению списывать их на « новый бой», а мы с психологом выпустили по этому случаю второй боевой листок.
Вечером мы прибыли на станцию Ханкала, которая представляла цепочку фанерных будок с дощатыми столами и лавками, с хитрыми продавцами и самыми большими в стране ценами на всё. Тут же жарили шашлык, тут же варили нехитрую шурпу и тут же отблескивали витрины с турецким и украинским золотом в окружении военной формы и роскошного вида полотенец с обнаженными девицами.
Ханкала стала известной благодаря военному аэродрому, а с недавнего времени здесь разместились центр ОГВ (с) и 42 МСД, которая пришла на смену первой. Пули, мины, гранаты, вертолёты, пыль, бронетехника, всевозможные вооруженные формирования – первое, что бросилось в глаза. Анархия или порядок? Я так и не определился в термине. А вокруг постоянно где-то шла стрельба, набирали счёт ежедневные человеческие потери, то от рук врага, то от собственной халатности. Чувствовалась партизанская война, которой способствовала амнистия и продажность некоторых лиц.
Вечерами красиво. Мы разместились на равнине. На юге поднимаются Кавказские горы, местами покрытые снегом. В ночном зареве пылают нефтяные вышки. Солдаты выпускают ракетницы и трассера, и меня не покидает ощущение детского праздника с салютом, на котором было всего много искусственного и бестолкового. Ночью «чехи» (так называют чеченцев) обстреливают блокпосты, заставы, и «взаимные любезности» могут продолжаться до утра, подкрепляемые бомбометаниями САУшек. К этому быстро привыкаешь, и после напряжённого дня наступает здоровый, физиологический сон.
В чистом поле мы разбили палаточный лагерь в несколько линий. На первой, примыкающей к разбомбленной взлётно-посадочной полосе, – жилые палатки с медпунктом, на второй караульная палатка со складом вооружения, палаткой комбата. На третьей – вагончик финслужбы (кунг), столовые (солдатская в УСБ и офицерская в УСТ), полевая кухня (печки на колёсах), продсклад и вещевой склад. Четвёртая линия – это умывальники, полевой душ (брезентовый забор и шесть позиций) и дощатые туалеты. Потом парк военной техники и далее следовал командный пункт с самодельной баней. Всё было сделано своими руками. Медицинский пункт развертывал трижды, так как зампотылу первые два раза не нравилось. Имелся даже импровизированный спортгородок с турниками и скамейкой для качания верхнего пресса. Сейчас нас окружает кольцо из боевых частей, но скоро их выведут в Россию (на Большую Землю), и мы останемся одни. Пока нам дали время на адаптацию к местным условиям и притирку техники и жизнеобеспечения.
Кормят бесплатно, но невкусно. Сухая картошка, килька в томате, тушёнка, сухари. Фруктов и овощей нет. Вода низкого качества, и временами на ней плавают жирные пятна. Думаю, что это нефтяные разводы. Самый ценный подарок в жару – это полторашка газировки. Днём градусник показывает тридцать шесть. В «тихий час» невозможно что-то делать или писать. Командир старательно выискивает тех, кто дремлет и шуточно наказывает.
