-- Думаете, он все-таки ушел? Хюглейкюр? -- спросила она наконец.

Фаннар тоже посмотрел в ту сторону, затем пожал плечами:

-- Как знать. Мог и остаться. А мог и уйти. Надеюсь, что все-таки второе, хотя сложности там у него определенно будут.

-- Я тоже надеюсь, что он ушел, -- кивнула Фанндис.

Гриммюрграс же промолчал. Ветер непривычно пробирал, и он пытался вспомнить, когда в последний раз испытывал что-то подобное. Наверное, в ту ночь, когда ушел Тандри. Или тогда было теплее? Темные тучи нависали над остатками Норзура, и воздух был напоен тревожным ожиданием. Чего? Метеоритного дождя или того единственного метеорита, что поставит точку в этой истории -- до него еще несколько дней, но конец наступит именно сегодня. По крайней мере, одной из сюжетных линий.

-- Идем? -- ворвалось в его мысли, и Гриммюрграс посмотрел на друзей, не сразу поняв, почему они до сих пор здесь.

Понял. А потом осознал, чего они ждут.

-- Идите первыми, -- ответил он.

-- Что это значит? -- нахмурилась Фанндис. -- Почему не вместе?

Кажется, она начала подозревать что-то неладное.

-- Вы ведь помните, что я рассказывал? Про те ощущения. Насколько они болезненны. Не знаю, смогу ли я пережить их второй раз.

-- Ты же не собираешься остаться здесь? -- теперь хмурился и Фаннар.

-- Нет, -- ответил Гриммюрграс после небольшой заминки. -- Но я и не знаю, когда падаешь, видишь ли ты тех, кто падает с тобой. А если видишь... Мне бы не хотелось умереть на ваших глазах, тем более, если смерть эта будет страшной. Поэтому я пойду следом.

Фаннар положил руку ему на плечо, крепко сжал его, а потом притянул Гриммюрграса к себе и обнял. Они стояли молча, и Гриммюрграс, ошарашенный поступком друга, не пытался вырваться, да и вряд ли мог -- объятья Фаннара оказались крепкими. Друг отступил сам, и уже Фанндис обнимала Гриммюрграса.

В этот момент он вспомнил про Тандри, ушедшего без надежды когда-либо увидеть Гриммюрграса вновь. Близнецам он так и не смог сказать правду, то, как звучат легенды на самом деле. И с кем из них он оказался более жесток? Он не смог решить, что больнее: не иметь возможности верить в иной исход или же напрасно ждать. Будут ли друзья его ждать у пропасти? Точнее, сначала да, а потом?

Фаннар снова похлопал его по плечу и улыбнулся:

-- Значит, встретимся на той стороне. Не забудь -- ты обещал.

Они развернулись и пошли к аномалии. Гриммюрграс остался стоять, провожая их взглядом. Он не сразу увидел, скорее сначала почувствовал -- с неба начал сыпать снег. Снегом, конечно, назвать его в полной мере было нельзя -- первые хлопья, больше похожие на дождевые капли, которые отчего-то обрели цвет и стали чуть плотнее. И все же это был снег, первый снег, который он наблюдал вблизи в Норзуре.

Близнецы тоже остановились. Один из них (странно, но сейчас, со спины, Гриммюрграс не мог их различить) поднял голову, а второй, кажется, вытянул руку, чтобы поймать снежинку, затем замер, наверное, рассматривая то, что осело на ладонь, после чего показал это второму.

Гриммюрграс снова перевел взгляд на тучи: теперь он отчетливо видел снег. Тот вряд ли сможет укрыть руины, но Гриммюрграсу не составило труда представить, каково было, если бы сумел.

Он дал обещание. Или соврал друзьям. Кажется, еще произнося те слова, он точно знал, как поступит, но теперь оказалось сложно ответить честно даже самому себе. Он был тем, кому действительно нечего терять, мертвецом без нескольких дней, который прекрасно знал о своей участи. И потому имел право делать все, что только вздумается, поступать, как хочет.

В данную минуту Гриммюрграс хотел лишь сесть на камни и смотреть на снегопад. Снег был добр к нему и подарил несколько прекрасных лет. Так почему бы не получить от него еще несколько хороших мгновений?

Эпилог

Он сидит на краю обрыва и слушает, как море лижет основание скалы: одна древняя сила пытается уничтожить другую. И еще ветер, соленый и хлесткий.

Сегодня Духи возьмут плату за свою щедрость. Нет, он не из тех, кому дано слышать речь Духов, но он умеет наблюдать. И он видит, как лодки рыбаков похожи на листья, упавшие на воду. Возможно, никто из них не вернется. А может, они окажутся сильнее, чем представляются сидящему на утесе. Духи зовут, Духи желают найти достойнейших -- так считают люди. А как на самом деле? Люди не знают точного ответа, но они верят в то, что хотят.

Он слышит зов, но сегодня не его очередь отвечать, потому он отворачивается и смотрит на детей. Почему детям так нравится играть на скале рядом с пропастью, на дне которой течет огонь? Потому что тоже слышат зов, хотя и не понимают этого, и принимают его? Он следит за ними: каменная платформа большая, но с нее легко упасть либо в алчущий океан, либо в равнодушную реку пламени. Зато здесь нет зверей, только ящерицы. Могут напасть хищные птицы, но у него есть праща. Детям не нужно бояться живых -- и они это знают, потому и отдаются игре, не замечая ничего вокруг.

Он улыбается, глядя на детей, и поднимается на ноги. Как давно он был таким же? Как давно был смелым, не зная противника, лишь ощущая, что он есть и он невероятно силен? Как давно он был серьезным, изучая мир самостоятельно? Как давно...

Девчушка, следящая за ящеркой, подошла слишком близко к краю. Еще один шаг, и она сорвется. Но она не замечает этого, она видит лишь ящерицу. Он слишком далеко, а другие дети заняты своими делами. Окрикнет -- и она вздрогнет, отшатнется, упадет.

Он не может продолжать стоять и смотреть. Он мысленно молит ящерку не двигаться, хотя знает: та не услышит, а если и услышит, то не послушается. Поэтому быстрый рывок и...

-- Папа!

Он успевает вовремя: подхватывает девчушку прежде, чем та соскальзывает в раззеванную пасть. Развернувшись, ставит ее на твердую землю. И чувствует, как камни осыпаются под его ногами...

-- Ой!

Испуганный вскрик превращается в звонкий смех, к которому присоединяются радостные крики и улюлюканье других детей, когда Огонь, быстро сгруппировавшись, делает кувырок вперед, избегая падения в бездну. Ловко выпрямившись и повернувшись к столпившимся ребятишкам, он с широкой улыбкой кланяется им, а затем подхватывает Солнечный Луч и кружит.

-- Папа!

Теперь она смеется, и Огонь прижимает девочку к себе. Она не его родная дочь, что не мешает любить ее, как свою собственную. И не только потому, что ее отцом был Злая Трава, но и потому, что Солнечный Луч невозможно не любить.

-- Идем домой?

-- Угу.

Она ластится к нему, дергая за отросшие волосы, заплетенные в замысловатые косички. Огонь не знает, что точно такие же были у Злой Травы, когда тот появился в Норзуре, но если бы узнал, то рассмеялся, не веря. В его представлении Злая Трава не мог носить столь веселую прическу.

Он гладит девочку по спине, испытывая непривычную теплоту и в то же время что-то щемящее, когда в очередной раз слышит от нее "папа". Солнечный Луч не знает, что случилось с ее родным отцом, но если бы узнала, тут же заплакала бы и вряд ли смогла в ближайшее время спокойно спать. Если бы смогла вообще. Огонь знает это, и потому не собирается рассказывать правду и другим тоже запретил.

-- Папочка? Где мой папочка? Что случилось с моим папочкой?

-- Ничего, маленькая, ничего. Его выбрал Огненный Дух и забрал к себе. Твой папа теперь помогает ему.

-- Ты пришел оттуда, где обитает Огненный Дух? Ты видел моего папу?

-- Да, мы с ним подружились. Он рассказывал о тебе и попросил приглядеть за тобой.

-- Он вернется?

-- Если Огненный Дух его отпустит.

-- А тебя как зовут?

-- Огонь.

-- Ой! Выходит, что ты сын Огненного Духа? А я Солнечный Луч.

-- Значит, ты дочь Солнца?

-- Нет, нет! Я дочь Злой Травы. А теперь буду твоя. Можно?

-- Папочка, у тебя щека мокрая. Ты плачешь?