– И с какой бы песни начал?

– Ну-у, уж со "Звезды по имени Солнце", конечно. Мы же все с неё родом.

– Как это?

– Да так: все гитаристы со Звезды по имени Солнце свалились, – объяснил Ромка и, подумав, добавил. – А чтоб с неё свалиться, надо сначала до неё добраться.

Кирилл показал ему большой палец.

Самое поразительное, что Ромка едва ли задумывался про себя: "Я сильный! Я мужественный!" Жизнь задала ему взрослый экзамен, но замаскировала под уличное происшествие. А "Происшествие" – от слова "прошло". То, что было, то прошло – потому… зачем его бояться! То, что будет… а будет выписка – поэтому будущее-то, как ни крути, в любом случае хорошее. Главное только, его дождаться – и не помереть со скуки. А от скуки помогает веселье. Тот врождённый иммунитет от уныния, что живёт в каждом сорванце, оказался сильнее искусственного "крутого" псевдомужества, происходящего у многих взрослых от гордости.

Да, Ромка остался самим собой – и это было самое главное! Первая по-настоящему хорошая новость для Кирилла за все дни после аварии. Перед ним был братишка. Перед ним был… Человек.

Кирилл, конечно, догадывался, что весёлость Ромки отчасти-то связана с его приходом – когда тот совсем один, ему, наверное, скучно до одурения вот так вот всё лежать и лежать. Ни повернуться тебе набок, ни тем более, на живот, ни шевельнуть ногой – лежи неделями, пускай себе корни. Кровать-то – не антигравитационная! (Правда, братишка уверял: "Не-е, мне тут с планшетом некогда скучать!"). И всё же! Какую надо иметь внутреннюю силу, какую энергию жизни, чтоб так воспринять всё происшедшее. Хоть бы одна жалоба!.. Не, от Ромки не дождётесь.

С ним было так легко, будто и больница – не больница. Будто это они в гостинице в другом городе (и правда, в другом городе!) – путешествие как бы продолжается, просто это такой сильно затянувшийся привал. В окно выгляни – и, может быть, увидишь Лавру в сотне метров.

– А я ни разу не видел, что там, за окном, – уловил его взгляд Ромка. – Только слышал.

– А что слышал?

– Ну, всякие там голубьи по утрам чирикают.

– Чего?

– Тьфу, то есть воробьи. Думал про голубей, а сказал про воробьёв. Ну, я же и сам – Воробьёв, ты же знаешь! Меня учительница, когда к доске вызывает, всегда говорит: "Ну, Воробьёв, прочирикай нам что-нибудь!"

Опять вошла сестра:

– Получите из кухни ужин. Сами принесёте и отнесёте – у нас так все делают.

И вышла.

– А где кухня? – спросил Кирилл. – В какую сторону идти?

– Вот это понятия не имею – ни разу не видел, как там…

Ах, да. Для него коридор был уже другим, неведомым миром. Точь-в-точь как люди про тот свет многозначительно говорят: кто же знает, что там! Там… Правда, Ромка атеистом не был и в существовании коридора не сомневался.

Внесли его сюда, конечно же, через коридор – только тогда он "кажется, спал" и о коридоре так же ничего не помнил, как ничего не помнит человек о своём рождении. Вошли коридором и коридором выйдем. Не вечно же лежать в палате и лечиться!

– Я только знаю, – сказал Ромка, – это мне говорили, что вон за той стеной – палата Даши, а там за стеной – Настя. А та-ам, за Настей и ещё одной палатой – там Данил.

– Ой да, кстати! я же хотел их тоже навестить!

– Ну, так сходи. Оно… конечно, без навигатора сложно – но авось найдёшь. Вдруг!

– Да, Ром. Я быстро! Я к тебе где-то, наверное, через полчаса вернусь.

Он принёс Ромке ужин, а сам отправился в путь.

8. Отроки Эфесские

Существует присловие: "На Страшном

суде никто тебя не спросит, был ли ты

святым Петром, тебя спросят -

был ли ты Петей".

митр. Антоний Сурожский

Кирилл навестил трёх девочек, но больше всех запомнилась ему Настя – лучшая подруга той самой Тани, которая погибла. Они сидели в автобусе вместе, но перед аварией – всего минут за двадцать! – поменялись местами. Тане захотелось поближе к окну и… как говорил один очевидец, "её собирали, в гроб по частям складывали". Настя же отделалась переломом ноги, ключицы, двух рёбер – причём, всё время от первой секунды до операционного наркоза была в полном сознании. А глаза ей никто не закрывал, в отличие от той везучей девочки, которую угасающим сознанием слышал Кирилл. На всю жизнь он запомнил галлюциногенный диалог в темноте:

"А где Таня? Тань, ты где!?"

"Таня пока не может ответить".

Таня пока не могла ответить, потому что у Тани было полголовы.

"Слушайте! не знаю уж, как вас по имени… но вы были правы, тот "странный дядечка" на велике. Вот так вот и открываются порталы. Система земных дорог, оказывается, куда более разветвлена, чем мы думали: в некоторых случаях она сшивает миры. Оказывается, иногда поменяться местами – значит, поменяться судьбой. Кому-то выписан билет на жизнь, кому-то… тоже на жизнь, но в другом мире. Кто бы мог подумать, что "ближе к окну" означает – ближе к окну на тот свет. Перед кем-то вдруг открывается одна дорога, перед кем-то – другая. Самое странное, когда, делая выбор, ты не знаешь его цену. (Только в каком-то духовном смысле, при самой глубокой вере, можно искренне сказать, что… не проиграл никто).

И Кирилл снова в изумлении замер перед вечной головоломкой человеческих жизней в руках Бога. (Даже подумал, что само слово "головоломка" очень уж натуралистически-жестоко подходит к ситуации).

Наверное, не самое худшее – из дома под названием Детство уйти в дом под названием Небо. Главное, и там, и там ты дома, а дома всегда хорошо. Вот только остающимся это трудно объяснить – оставаться тяжело! Такие уж мы люди: здесь нам ничего не объяснишь, а там и объяснять ничего не надо будет.

Настя сказала вдумчиво и серьёзно:

– Я ведь вот знаю, что она жива там!.. а почему-то всё равно плачу. Почему?

– Христос воскресил Лазаря… а всё равно почему-то перед этим плакал, – погладила её по голове мать, утешая.

Срабатывают всегда почему-то самые странные "утешения" и самые странные "объяснения"! А всё прямое, не странное – не работает. Настя задумалась.

И Кирилл задумался:

"Самый большой абсурд: смерть побеждена… – а все, встречаясь с ней, плачут. Все… – начиная с Самого Богочеловека, Который её победил… У Бога всё – абсурд… но почему-то только от этого абсурда мы и остаёмся Людьми, а не машинами".

– Ну, и как мне теперь жить!? – сказала Настя (видимо уже далеко не первый раз!) – Это же я должна была погибнуть – а получается, она погибла вместо меня, а я осталась.

– Значит, ты и осталась за двоих, – спокойно и уверенно сказал вдруг Кирилл. – Как Ксения Петербургская жила и за себя, и за мужа. Вот ты – здесь, и теперь вся ваша дружба - на тебе! Представляешь, какая у тебя полная должна быть жизнь! За двоих-то. И любовь, и дружба – они никогда никуда не деваются, ты это ещё увидишь… просто если ты по-настоящему Таню любишь, ты можешь как бы подарить-посвятить ей свою жизнь: ну, реализовать что-то такое хорошее… такое!.. чтоб Бог за вас двоих радовался, и Таня бы там радовалась.

Кирилл и сам не понимал своей уверенности, своего нового настроения: только что ведь "судился" с Богом – а Бог вдруг с Себя перевёл тему разговора на эту девочку.

– Здорово вы сказали! Наверное, теперь только так и получится… Я же тоже об этом уже думала, – совершенно по-взрослому призналась Настя. И тут же вдруг улыбнулась:

– О! вот Ромка мне смску прислал: "Ты ещё не нарисовала всех нас кошками в гипсе?=)" Щас отвечу: "Ещё нет. Рука сломана, а левой я рисовать не умею".

Странным было бы в обычном мире целыми днями общаться смсками с ровесниками, которые в соседних комнатах, через стену от тебя. Но больница – мир особый, и в нём ничему не приходится удивляться. Так и шныряли себе буквенные червячки из палаты в палату, помогали ребятам общаться и быть в курсе всего. Уж в этом случае никак не придерёшься, что дети "зависают" на телефонах! Когда ты скован ортопедическими кандалами, смски шустро бегают вместо тебя.