И тут же Лена поняла. Так бывает: какое-то чувство живет подспудно, и ты выполняешь действия, казалось бы, неоправданные ничем, кроме внутренней убежденности. Но в одну из многих секунд обычного дня понимаешь, что все это время знание росло в тебе, неосознанное и неосязаемое, основанное на неисчислимом множестве мельчайших логических предпосылок.

— Они борются со Слугами, которые не хуже, а может, и лучше местных братков и мафиозных группировок, потому что братки и мафиозные группировки приходят следом за Слугами.

Ольга улыбнулась, даже не пытаясь скрыть сарказм:

— О боже святый, неужели в логику совсем перестали верить? Что случилось с обычными нормальными причинами: такими, как общее уродство экономики и политической системы?.. Стоит человеку хоть одним боком соприкоснуться с мистикой, как он тотчас начинает искать мистические причины буквально во всем.

Лена не улыбнулась в ответ. Она внимательно смотрела на Ольгу, на женщину, которая должна была разрешить столько вопросов, и понимала: «Она знает меньше меня». Это был ужас осознания.

— Ну ладно, — Ольга расправила платье на коленях. — Я призвала вас не затем, чтобы говорить о политике. Нам надо поговорить о Сергее.

Лена зацепилась за другую фразу:

— Призвала?..

— Ну разумеется. Призывают, правда, духов, но вы ведь тоже в некотором роде дух… облеченный плотью, но несомненный дух.

— Меня позвал город.

— Это так и должно было выглядеть. Я же Основа.

Лена не знала, что это такое, но на всякий случай сказала:

— Вот не знала, что и это вы умеете.

— Мы не «умеем». Мы можем. Лена, наверное, моя квартира показалась вам странной?

Лена кивнула.

— Собственно, все опять из-за этого. Мы — основы. Мы редко обладаем какими-то специфическими силами или возможностями. Мы — само воплощение идеи симбиоза. Трудно сказать, что появилось раньше, — мы или город, — но теперь мы существуем вместе. Разумеется, город существует за счет всей популяции, но нас он использует как каналы. Сами же мы в этой системе не получаем ничего, кроме расстроенных нервов. И реальность вокруг нас деформируется — что вы, собственно, и наблюдаете в моей квартире. Я могу влиять на город… в своих снах, чувствах, мыслях. Очень опосредованно, не так, как вы, с вашей силой симаргла.

Сны… Лена вспомнила свои кошмары. Не те, что появились после смерти, но те, что бывали раньше. У нее вырвалось:

— Как же вы выдерживаете?!

— Я? — она усмехнулась. — За счет крепкой моральной организации. Кроме шуток. Кроме того, я с детства так живу. Ну и… сколько, по вашему, мне лет?..

— Тридцать?.. — рискнула Лена высказаться, скинув предполагаемый возраст лет на пять.

— Я на полгода младше Сергея. Понимаете, такое давление на организм… в общем-то, оно даром не проходит. Хотя мы находим всякие способы. Те, с кем я поддерживаю отношения… Один — писатель. Двое — художники. Еще один все свободное время только и делает, что смотрит мультфильмы. Пятый с головой ушел в учебу, а все свободное время посвящает своей девушке. Я вот — играю, — она плавным жестом указала на пианино. — Думаю, это помогает влиять на город, хотя и не уверена в характере связи.

Лена снова вспомнила Ирину и ее манекены.

— Думаю, связь самая прямая.

— Вполне возможно, — Ольга пожала плечами, — со стороны виднее. Ладно, может, поговорим об этом в другой раз, хорошо?.. У вас есть почти неограниченное время, чтобы выяснить то, что интересно вам, иными способами. Давайте займемся теми, кто еще жив.

Лена не вздрогнула на этой фразе. Как ни странно, она начала привыкать, насколько это вообще возможно.

— О Сергее?.. — спросила она.

— О Сергее. Для меня это важно. Для него — тоже, хотя он не в состоянии сейчас об этом думать.

— Давайте по порядку, — Лена потерла лоб: сказывалось нервное напряжение. — Кто вы вообще ему?..

— Я? — Ольгу этот вопрос, кажется, позабавил. — Мы учились вместе в музыкальной школе по классу фортепиано. Он был в меня влюблен. А я любила его — да и сейчас люблю — совсем иначе, чем вы.

— То есть?..

— Хм… Скажем так: мне с самого начала было ясно несходство наших характеров. Он патологически стремился к свободе от всего и от всех, а увязал все глубже и глубже. Я же всегда понимала, что была, буду и есть — рабыня. Рабыня города, музыки, собственных привязанностей, собственной веры. Это — драгоценные цепи, от которых я не хочу отказываться.

— И?..

— Сергей — тоже такая цепь. Невыносимо красивый мальчик. Невыносимо отчужденный мальчик, талантливый мальчик, который творил своими пальцами волшебство, переплетая звуки в лунный свет. Такой… почти неземной. Таким я увидела его — таким он остался для меня навсегда. Я пыталась уберечь его… но я не умею беречь. Даже поговорить с ним по душам ни разу не получилось. Я… может, я немного слукавила вам. Остальные Основы, чаще всего, выглядят на свой возраст, только в старости сдают быстрее. У меня это связано с тем, что я… сменила город.

— То есть?.. — у Лены пересохло в горле: почему-то ей показалось, что сейчас она услышит нечто поистине ужасное, что-то о человеческой трагедии, и если она не поймет всей глубины этого, то это будет только ее, Ленина, беда.

— Обычно Основ города не выпускают, — мягко произнесла Ольга. — Держат крепко, как на ниточке. Но я все равно села в поезд и поехала. Ох, как мне было плохо! — она мечтательно улыбнулась, словно воспоминания о боли были самыми приятными в ее жизни. — Но я вырвалась. Чуть не умерла, правда. А ведь мне надо было делать вид, что все в порядке, чтобы не дай бог не положили в больницу… еще и на работу ходила каждый день. Но потом Омск поймал меня сам, и стало легче. Хотя… первые годы тоже приятного мало. Чужой город — все-таки не свой. Он гораздо жестче. Было ощущение, как будто меня… насиловали изнутри, что ли. Не могу сказать точнее. Но я знала, что так будет, поэтому смогла выдержать.

Нет… просто драма. Просто слова. Все-таки Ольга была слишком далека от Лены, чтобы девушка могла по-настоящему понять ее.

— Знали, и все-таки…

— Сюда поехал Сергей. Я не могла позволить себе упустить его. Я бы не простила себе этого. Вы можете понять?

Лена могла… наверное. И все-таки эта трагедия Леной не ощущалась. Она не могла представить себе эту боль и эту обреченность. С другой стороны, ей хватало собственной боли и собственной обреченности.

Предельная откровенность Ольги требовала от Лены предельного внимания. Она словно со стороны фиксировала свою позу: колени сомкнуты, руки сжаты в кулаки, спина прямая. Надо слушать, надо слушать и не упускать ни слова, бояться будешь потом, и сомневаться в реальности происходящего будешь потом, и… вообще все — потом. Сейчас, раз уж ты приняла решение, ты должна идти к нему.

— Сергея заметили в 6 лет, — говорила Ольга. — Обычно они предпочитают «вести» детей с самого рождения, но порой не получается. У него обнаружили способности «медиума», довольно сильные… ну, это вы знаете. Его стали направлять. Их девиз: все, что может принести пользу, должно быть использовано. Первая учительница Сергея была из Слуг. Они… подстраивали всякие ситуации… ну, сложно даже рассказать, в чем была соль. Важно, что к 16 годам у Сергея сложилось представление о себе, как о неуязвимом огнедышащем великане. То есть я преувеличиваю. Суть в том, что простых смертных он ни в грош не ставил. Так оно часто бывает. Стоит тебе поверить, что ты лучше других, и…

Лена медленно кивнула. Кажется, Ольга могла уже даже не рассказывать. Это была бы все одна и та же повесть: повесть о людях, которые слишком поверили в себя, повесть о людях, которые взялись решать за других, повесть о разбитых сердцах, и одиночестве.

То, что Сергей, с его внешностью демонического скрипача, оказался замешан в одну из этих историй, выглядело как нельзя более закономерным.

— Еще одна скучная, невыносимо скучная картина… — сказала Лена, сжав кулаки. — О господи! Это тайное общество… Не верю я, что все зло на Земле причиняется тайными обществами!