Стало жарко. Я расстегнула пуховик, сунула шапку в карман. Усилился насморк, заболели глаза. Простуда, само собой. Жалкое же зрелище я сейчас представляю! Ксения Самойлова, юрист, менеджер по продажам рекламных услуг, педантка, не выносящая малейшего грязного пятнышка на обуви, бредет навстречу смерти по болоту, вся вымазанная землей, в соплях и слезах, с гудящей головой и кровью под ногтями!

Мне было очень жалко себя. Так жалко, что я даже не могла нормально плакать – тихонько всхлипывала, подвывала и мечтала умереть прямо сейчас, чтобы больше не мучиться. А болото между тем кончилось, и даже более того – появились деревья, сначала низкие и чахлые, затем все более крепкие, и вот наша дикарская компания уже идет по настоящему лесу. Так себе лес, жиденький, реденький, но здесь хотя бы можно не смотреть ежесекундно, куда ставишь ногу, и земля под тобой не качается. Породу деревьев я не знала, и по полусгнившей траве не понять, знакома она мне или нет.

Провожатые остановились, взяли меня в кольцо. Их зоркие глаза настороженно оглядывали тихий лес. Наступал вечер, и темнота, казалось, опускалась на нас с неба; с каждой минутой вокруг все больше появлялось темных уголков и угрожающих теней.

– Нан-на! – крикнул маленький главарь. – Нан-на!

Звук «н» был не совсем «н», и «а» не очень похожа на «а». Но я надолго запомнила это слово. Иногда мне снова снится этот сумеречный лес и люди в звериных шкурах, призывающие первых в мире жрецов: «Нан-на, нан-на!»

– Нан-на, нан-на! – кричали остальные и все оглядывались, выставив перед собой копья, будто боялись появления тех, кого звали.

И те, кого они звали, пришли. Отбросив упавшие на лицо волосы, я смотрела, как они подходят: точно такие же мужчины, в таких же грубых одеждах. Угрожающе скалятся желтые зубы. На шеях болтаются ожерелья из звериных клыков. Руки крепко сжимают древки копий. Копья у них заметно длиней и толще, чем у моих дикарей.

– Нан-на, нан-на! – повторил маленький главарь и вытолкнул меня перед собой.

Остальные отошли за его спину, и я осталась одна перед незнакомцами. Один подошел, останавливаясь и замирая на каждом шагу, потрогал меня концом копья. Вдруг подпрыгнул вплотную, запустил руку мне в волосы и притянул лицом к своему лицу.

– Э-э-э, руки! – прохрипела я с как можно более хамской интонацией.

Только на это меня и хватило. Да еще на то, чтобы остаться стоять, хотя уставшие ноги и спина молили об отдыхе. Дикарь обнюхал мое лицо, макушку, затылок, повторил слово «нан-на» и взял за рукав, чтобы отвести к своим. Но маленький главарь проворно дернул за второй рукав. Он заговорил быстро, то и дело оскаливая зубы и потрясая копьем. Другие присоединились к беседе сразу на повышенных тонах. Я уже отвыкла от громких звуков, а голова болела все сильнее. Гортанные голоса сливались друг с другом, то басовито гудели, то переходили в визг. Обессилев, я повисла на мужчине в ожерелье. Он придержал меня за талию, сильно отклонившись назад – был ниже меня ростом, – и что-то велел своим людям. Двое, ворча, отдали моим дикарям толстые копья. Да они же торгуются, остатками разума поняла я. Они привели меня сюда, чтобы обменять на более совершенное оружие!

Новый провожатый что-то буркнул и пошел в лес, держа меня за рукав, будто собачку на поводке. Я сделала несколько шагов, оглянулась на своих. Восьмеро уже шли обратно к болоту. А маленький главарь смотрел на меня. На его лице эмоций было не больше, чем у полена, но я уже знала, что у этих людей открытый рот означает высокую степень возбуждения. И, повинуясь внезапному порыву, я вытащила из кармана свою красную вязаную шапку и кинула ему. Он бросился на нее, как охотник на добычу, сжал обеими руками и прижал к лицу. Таким я и запомнила первого друга в своей второй жизни: грязная рука, прижимающая к носу красную шапку, и над ней горящие черные глаза.

Казалось бы, пора мне упасть в обморок от истощения и стрессов. Но вместо этого, следуя за взбудораженным простудой воображением, я заговорила со своими новыми спутниками.

– Буду благодарна, если вы разведете костер и накормите меня горячей едой. И вообще, я так устала, будьте же гостеприимными хозяевами, дайте отдохнуть!

Я говорила и говорила, а мы все шли и шли, и уже настала ночь. Среди деревьев замаячило что-то осмысленное, формы, в которых была система. Я замолчала и зашагала быстрее. Мы вышли на поляну. Дикари сразу же переместились за мою спину, чтобы перехватить, если вздумаю убежать. А старший повел меня дальше, в круг из вертикально поставленных серых камней. Это было что-то вроде Стоунхенджа, только меньшего размера. Камни высотой метра под три образовывали круг диаметром около тридцати метров. Посередине лежал камень размером с сарай, и в нем были грубо вырублены ступени. Мужчина помог мне подняться. Толкнул в вырубленную на вершине яму глубиной с полметра. Ловко ударил копьем под колени. Я грохнулась вниз как подкошенная, и второй удар по спине заставил меня упасть ничком. Какой-то выступ оцарапал щеку. Я тут же пружиной взлетела на ноги. Хотите меня убить? Попробуйте! Столько злости, столько упрямства вдруг поднялось! С диким рычанием я бросилась на своего мучителя, чтобы схватить его за горло, задушить, перегрызть ему глотку.

Он даже не шелохнулся. Вскинулось копье, стукнуло меня в лоб. Я ударилась затылком о камень и на какое-то время потеряла сознание.

2.

Ненадолго, на несколько минут. Или дольше – то, что я чувствовала, вполне может быть бредом. Я лежала в камне, раскинув руки, неудобно подвернув ногу, и глядела в черное небо. Отсюда ничего не было видно, кроме низко бегущих надо мною туч. Они начали светлеть. Наступило утро, день, потом сразу снова ночь и опять день. В голове гудело, меня покачивало и потряхивало, как в троллейбусе. Облака спустились к самому лицу, оставили на нем росу и поднялись высоко-высоко в синее-пресинее небо, в котором растворились без остатка. Появилось солнце и высушило росу. Потом все стало темно-красным с зелеными кругами – это я, оказывается, крепко зажмурилась, потому что уж очень назойливым было солнце. Прошло еще какое-то время, и я опять почувствовала свое тело. Затекла подвернутая нога. Застонав, я повернулась на бок, подтянула ноги к животу. Больше ничего не происходило, и я начала оживать. Рискнула приподнять голову, ожидая услышать грубый окрик. Но было тихо. Кое-как, опираясь на дрожащие руки, я встала на четвереньки, потом на колени. Осторожно приоткрыла один глаз, потом второй.

Очень светло, солнечный день. Солнце стоит прямо над головой, моя тень короткая-прекороткая. Стеная и шмыгая носом, я выбралась из ямы и еще немножко полежала рядом с ней на теплом камне. Сколько же прошло времени, что наступило лето? И как же хочется пить! Вспомнилось ощущение росы на лице. Я облизнула шершавые губы и принялась на четырех конечностях сползать по ступеням на землю.

А на земле была желтая сухая, душистая трава. Чувства возвращались ко мне, и стало слышно, как где-то неподалеку журчит вода. Ничего кругом не замечая, то шагом, то ползком я тащилась на этот звук. Траву сменил мелкий песок. Я доковыляла до ручья и села прямо в воду, зачерпнула ее дрожащими руками, а потом просто опустилась на локоть, так что вода оказалась прямо у губ, и пила, пила, пила.

Прекрасная вода, в меру прохладная, совсем не ледяная, чистейшая! Никогда не пила ничего вкуснее! Сразу захотелось жить, появились силы, и я вдруг обнаружила, что стою на ногах. Покачиваюсь, но стою и, мало того, стягиваю с себя пуховик. Отшвырнув его в сторону, – он упал на песок прямо у моих ног – я огляделась. Прощай, лес, прощай, степь! Камень-то был волшебный, он перенес меня в новое место. Солнце стоит очень высоко. Если сейчас полдень, значит, юг – за ручьем, текущим с северо-востока на юго-запад. Вдоль ручья раскинулись выгоревшие, как в конце лета, лужайки и рощицы кудрявых деревьев. Одно дерево растет в паре десятков шагов справа от меня, склонив к воде густую крону. А на севере, в сотне метров, стоит здание. Сложенное из огромных обтесанных камней, оно имеет всего один этаж и один вход. В узких горизонтальных оконных нишах блестят стекла. Оно не выглядит гостеприимным, но я хочу в него заглянуть.