- Они что - близнецы?

- Да, близнецы. Хорошие, умные ребята. Жили с матерью в Твери, а в институт поступили у меня в Питере. Пока в общежитии будут жить, меня не хотят стеснять, а там посмотрим.

- Куда посмотрим?

- Может, квартирку им куплю.

- Ба! Да ты никак богатый?!

- По чьим меркам судить: для кого богатый, а для кого и нищий.

- Ну, нищие квартиры не покупают...

- Есть такие нищие, что и квартиры, и машины, и дачи покупают.

- Слыхала, слыхала, по телевизору показывали... Ну, ладно... - Дуся, как-то замялась. - Ты мне вот что скажи. Я тут лет десять назад Светку встретила, - Альгис напрягся, - как раз перед ее отъездом...

- Куда?

- Да она замуж за еврея вышла и в Израиль уехала.

"Эх, все от меня сбежали: один - в могилу, другая - в Израиль..." - крякнул с сожалением Альгис.

Дуся это заметила.

- Ты что? Встретиться с ней хотел?

- Да уж, хотел... должок один вернуть...

Дуся подозрительно на него посмотрела, но расспрашивать не стала.

- Я вот к чему веду, - продолжила она. - Светка мне сказала, что тебя еще в восемьдесят первом в Афганистане убили. Откуда она такое могла взять?

- Был я там, но, как видишь, живой.

- Так тебя, что тогда, ранили? или в плен попал?

- В восемьдесят первом на мне еще не было ни одной царапины, все пули мимо меня летели, и в плен я не попадал, сам в плен брал.

- С чего же она взяла?

- Да видно, похоронить спешила...

Дуся опять подозрительно на него посмотрела, но опять промолчала.

- А что, письма оттуда, из Афганистана, писать нельзя было?

- Почему?

- Это я спрашиваю: почему? - строго посмотрела она на Альгиса. - Ладно, мне, чужой тетке, не писал, но девку-то свою чего мучил? Коль разлюбил, так и написал бы ей. Ты раньше парень честный был, что - война тебя испортила?

Сердце Альгиса замерло, он даже глаза закрыл, как закружилась у него голова.

- Это ты о ком?

- А ты уж и не помнишь? - спросила Дуся, заглядывая ему в глаза, и вдруг споткнулась на полуслове, увидев в них черную тоску.

- Сыночка, Альгис, что тогда случилось? Расскажи, не держи в себе, - и она подлила ему в стопку вина.

Он молча выпил, одним махом, как водку. Зажал руками голову и, не глядя на Дусю, начал свое повествование с самого начала: с похорон матери, рассказал о первом прощальном письме Марго (тут Дуся его перебила вопросом: "Так чего же ты мне его не отдал?" - "Не было тебя тогда дома, а я ждать не мог - спешил"), рассказал о других письмах, о письме Светки, о своей клятве - не возвращаться в город и забыть Марго.

- И ты поверил? Этой лицемерке, змее подколодной поверил? Какой же ты наивный дурак! - и она легонько шлепнула его по лбу.

- Дурак, Дуся, дурак! Я ведь только недавно, совсем на днях, понял, как меня провели...

Он собрался налить себе еще вина, но графинчик оказался пустой. Дуся спохватилась:

- Я сейчас. Еще налью.

Через минуту она уже торопилась с полным графином, вытирая его полотенцем, быстренько налила ему полную стопку и себе глоточек, выпила.

- А теперь меня послушай, - заговорила она, поглаживая Альгиса по голове, как малого ребенка. - Да. Тебя провели. И письма перехватывали, и мерзость эту сочинили, а еще Маргаритину мать в могилу свели и ее саму из города выжили.

- Знаю.

- Откуда?

- Старушка одна рассказала, которая мне тебя помогла найти.

- Что за старушка? Да, ладно. Я к чему говорю. Не знаю, как Светке живется на святой-то земле с ее черной душонкой, думаю, бог и ее накажет. А отчима он уже наказал и за мать твою, и за тебя, и за Маргариту, и за мать ее, и за всех, кого он в жизни обижал. Я тебе скажу, как он умирал. Плохо умирал. В больнице, без родных и близких (Светка к тому времени уже укатила), в страшных муках. Сначала ему морфий кололи, но потом и он не помогал. Целый год он так мучался, на его месте другой бы давно не выдержал, а он все жил. Пролежни у него по всему телу были да такие, что страшно было смотреть: живое мясо, постепенно гниющее. Чего у него было, не знаю, но только гнил он заживо, а не умирал. К нему уж и священника приводили, а он зенками засверкал и зашипел, говорить уже не мог, а все в сознании был. Это мне санитарка знакомая рассказывала. Постоянно за ним ухаживать никто не соглашался - не выдерживали, дежурили по очереди. Однажды, когда Анна дежурила, знакомая моя, я к нему прошла, своими глазами все увидела. Он на меня вытаращился, вижу, что узнал. Я ему и говорю: "Это тебе наказанье за Антонину, за Альгиса, за Веру, мать Маргариты!" А он сначала зашипел, захрипел, а потом слеза из глаза выкатилась. А я говорю: "Покайся, попроси у них прощения, иначе после этого ада в тот попадешь непременно". И ушла. Он что-то мычал мне в след, но я не обернулась. Вскоре он умер. Хоронить его было некому, любовницам он не нужен был, им только деньги его были нужны, которые он наворовал, потому похороны организовало новое начальство заводское. Хоронили его в закрытом гробу, на похороны, кроме любопытных, никто не пришел. Так что, наказал его бог и за тебя, и за мать твою, и за всех остальных. Давай помянем всех хороших людей, а его поминать не будем: он не раскаялся, он в аду.

Они выпили и сидели молча, будто соблюдая минуту молчания по умершим и погибшим.

- Дуся, - нарушил молчание Альгис, - а ты ничего о Марго не знаешь?

- Знаю только, что живет она в Горьком, фамилия у нее по бывшему мужу Никольская. Последний раз я ее видела два года назад, когда у нее внук родился. Дочка-то ее здесь живет, замужем, вот она сюда и приезжала. Сначала, как мать ее умерла, она мне писала, потом все реже и реже, а уж когда квартиру получила, и вовсе перестала. Где дочка ее тут живет, тоже не знаю, не была, Маргарита ко мне сама приходила. Ну что тебе сказать? Все такая же рыжая, все такая же красивая! Два года назад выглядела, как тридцатилетняя, не больше, с дочкой их за сестер принимают. А вот с мужиками ей не повезло: один сбежал, - и она многозначительно посмотрела на Альгиса, - а другого сама выгнала. Может, за два года и нашла кого, не знаю, - закончила она с затаенной усмешкой в глазах.

Но Альгис нисколько не обиделся на нее за ее откровенные "подколы", он обнял свою "старую подругу" и сказал:

- Дуся, ты меня к жизни вернула, ты такой бальзам мне на душу пролила!.. Дай, я тебя расцелую...

Но прежде, чем Альгис ее поцеловал, Дуся сказала:

- Я ей Светкины слова не передавала, не хотела женщину лишать надежды, что ты когда-нибудь вернешься. Как чуяла!..

Спал Альгис на стареньком Дусином диванчике. Впервые за последнее время спал крепко и спокойно. А, засыпая, решил, что завтра же отправится в обратный путь на север, теперь уже в Нижний Новгород.

Наутро, когда Альгис проснулся, Дуся уже успела сходить убраться в своем магазинчике и приготовила ему завтрак.

- Ну, сынок, выспался? - спросила она его, присаживаясь на край дивана. - Ночью смотрю, короток тебе диванчик, ноги свесились, я тебе табуреточку подставила с подушкой. - Она секунду помолчала. - Я тут, пока ты спал, подумала. Маргаритин-то зять местный, я у них на свадьбе была. Он, вроде тебя, сирота, в интернате учился, потом техникум закончил. У него руки золотые, любую машину мог разобрать и назад собрать. Так после техникума работал в автомастерской, теперь там целый центр, это на Западном. Он там не хозяин, но самый главный по ремонтной части. Вот я и подумала, съездил бы ты туда, в центр этот, разузнал у него Маргаритин адресок, а то Горький - город большой, где ты там ее сыщешь. Ты, небось, и отчество ее не знаешь?

- Не знаю.

- Вот я и говорю. Правда фамилию зятя я тоже не знаю, но зовут его Дима, его там каждый знает. Он Катюшку лет на десять старше, а ей... - она задумалась, что-то подсчитывая в уме, - ей то ли двадцать один, то ли двадцать два. Вот и прикинь. Уж, наверно, легче здесь Диму найти, лет за тридцать, чем Маргариту в том огромном городе. Как ты думаешь?