– Как пора? – Коля взял её за руку. – А я хотел тебя пригласить в гости. У меня как раз никого нет.

– Ни-ко-го-нет! – по слогам повторила Ирина и улыбнулась.

В этот момент Коля неожиданно обнял её и поцеловал. Ирина даже не успела увернуться.

– Ну что ты делаешь? – отскочила она от него, и, не попрощавшись, побежала к подъезду.

– Ира! – услышала она вслед.

Но девушка не обернулась.

Как трудно было привыкать к новой жизни! Вставать и ложиться по команде, есть эту кошмарную пищу. Слушаться старшину и старших по званию, ходить на построения, делать приборки и зубрить уставы. Все это настолько перевернуло сознание, что, казалось, мир сошел с ума. Роман даже начал думать, что этот кошмар никогда не закончится.

Учебное подразделение, в котором он служил, было одним из лучших в округе. По крайне мере, по всем показателям боевой и политической подготовки. Хотя в подразделении так же как, и везде, господствовала «дедовщина». Молодые солдаты, замученные муштрой на плацу, уже чуть ли друг перед другом не ходили строевым шагом. Но это было ерундой по сравнению с теми унижениями и оскорблениями, которые нередко позволяли себе старослужащие, или, как здесь их называли, «деды».

Командир отделения каждый день проверял у Романа знание устава. Придирался к каждой неправильно сказанной строчке. И Роман начинал все с начала.

Однажды он просидел до трех часов ночи, но так и не смог ответить без запинки «Обязанности солдата в строю».

Перед отбоем тоже нередко случались представления.

– Отбой! – раздалась команда дневального. Все вмиг оказались в койках. Лишь возле стены еще копошился какой-то солдат.

– Что это такое? – проревел дежурный по роте. – Рота, подъем! 45 секунд на одевание. Время пошло…

Солдаты повскакивали из коечек. И, кое-как надев на себя форму, через минуту уже стояли в проходе.

– Что, салаги, совсем обурели? – кричал на них дежурный. – Из-за рядового Смирнова будете отбиваться несколько раз.

– Рота, отбой! – вновь закричал он. На этот раз Роман еле уложился.

– Издеваются, как хотят! – прошептал он, соседу по коечке.

Над казармой опустилась тишина. Солдаты лежали, боясь шелохнуться.

– Так, Локтев не уложился! – надменно проговорил дежурный и вновь закричал. – Рота, подъем!

Старослужащие лежали и посмеивались над этим цирком. Когда вновь все улеглись, дежурный, порядком уставший от воспитательного процесса, с ухмылкой произнес:

– Вот чтобы такая мертвая тишина была. Спите, салаги, на сегодня все!

Сплюнув на пол, он направился к дневальному, для которого служба только начиналась.

Однажды на политзанятиях Роман не выдержал и заснул. Сон сразил парня наповал. Помог еще и монотонный, неинтересный рассказ замполита.

– Рядовой Кушнерёв! – заметил его офицер.

Напарник толкнул Романа в бок, и он инстинктивно вскочил с места, не совсем понимая, что происходит.

– Вы что, не выспались? – удивленно спросил замполит. Роман промолчал.

– Живаев! – обратился офицер к командиру отделения. – Объясните ему, как надо сидеть на политзанятиях.

Роман с ненавистью посмотрел на замполита. Кто-кто, а офицер точно знал, что он с двумя товарищами до четырех часов ночи чистил картошку, и, конечно же, не выспался.

По окончании политзанятий Живаев позвал Романа в бытовую комнату.

– Что, совсем нюх потерял? – выставляя грудь вперед, проговорил командир отделения.

Роман молчал. Он знал, что сейчас лучше промолчать, никакие оправдания не помогут.

Но Живаев не стал читать морали. Ударил его в спину и толкнул к стене. Роман еле удержался. Но в этот момент сзади последовал новый удар. Перед ним стоял еще один «дед». Старослужащий усмехнулся и со всей силой прошелся Роману по лицу. Из носа пошла кровь, и Роман присел на корточки.

– Теперь понял, как надо вести себя? – прошипел Живаев, схватив Романа за волосы. – Один наряд за плохое поведение на политзанятиях!

Старослужащие ушли, а Роман остался в бытовке. Но тут скрипнула дверь, и в комнату вошел его друг Алеша Сурин. Это был немного замкнутый, но отзывчивый парнишка, рано познавший несчастье. Ему не было и пяти лет, как умерла мать.

Роман быстро сдружился с ним, и они старались держаться вместе. Алеша попытался успокоить приятеля:

– Ты же знаешь этих сволочей, им только дай повод докопаться. Подонки, одним словом!

Он похлопал Романа по плечу, и они пошли на построение.

На следующий день на утреннем осмотре, увидев у Романа синяк под глазом, командир взвода поинтересовался:

– И кто же вас так?

Роман опустил голову. Тогда лейтенант позвал командира отделения.

– Доложите, товарищ Живаев, откуда у вашего подчиненного вот это? – офицер указал на синяк под глазом.

На лице Живаева скользнула ехидная улыбка.

– Я упал, – неожиданно проговорил Роман.

– Где же? И интересно, как? – недоумевал офицер.

– Он упал, – подтвердил Живаев, встав по стойке «смирно». – Я видел, как он ударился об стол. Хорошо, что глаз не выбил, товарищ лейтенант.

Роман злобно посмотрел на своего командира отделения.

– Пишите объяснительную, – приказал командир взвода. – Прямо сейчас. И все как было.

Живаев и Кушнерёв прошли в бытовую комнату. Командир отделения закрыл плотно дверь и подошел к рядовому:

– Кушнерёв, не смотри на меня волком. Это солдатская жизнь. У неё свои законы. Будет тебе год, и ты будешь нормально жить. Пойми, и никто ничего здесь не исправит. Даже этот зеленый лейтёха, наш комвзвода. Я в свое время тоже вставал в пять и чистил до четырех часов ночи картошку. Драил туалеты и стирал вонючие носки «дедам». И я так же ходил в синяках. А почему?

– Потому что ты сам этого хотел! – огрызнулся Роман, и, взяв чистый листок, начал сочинять объяснительную.

Живаев промолчал.

Шел декабрь 1979 года. По учебному подразделению поползли слухи, что отдельные разведроты скоро отправят в Афганистан. Эту новость Роман воспринял с энтузиазмом. Так хотелось поскореё забыть эту строевую и огневую подготовку, зубрежку уставов.

Впрочем, все прояснилось 28 декабря. Утром роту срочно построили на плацу. Командир неторопливо пробежал глазами по строю и громко скомандовал:

– Равняйсь! Смирно! Равнение направо!

Чеканя шаг, он подошел к командиру батальона.

– Лёха, чего им неймется перед Новым годом? – тихо проговорил Роман стоящему в первой шеренге другу.

Сурин пожал плечами:

– Жираф большой, ему видней!

Поздоровавшись со строем, комбат сразу же перешел к делу:

– Я обращаюсь к вам от имени высшего военного командования страны. Должен вам сказать, что на вас, товарищи, возложена ответственная задача: с сегодняшнего дня вы – воины-интернационалисты.

Небольшой шумок пробежал по строю. Но комбат, не обращая на это внимания, продолжил:

– Вы знаете, какая сейчас сложная обстановка в Афганистане. Наш братский сосед в опасности и просит помощи. Апрельская революция победила, но бандформирования, при поддержке Пакистана и США, хотят вернуть страну в прошлое. Экстремисты хотят задушить молодую демократическую республику. Советское правительство приняло мудрое и правильное решение ввести советские войска в Афганистан. И вам, товарищи солдаты, выпала честь войти в республику одними из первых. Вы должны гордиться этим!

Роман побледнел. Взглянул сначала на начальника политотдела (тот стоял, с опущенной головой), а потом – на своего ротного и прошептал:

– Лёха, кажется, попались!

– Срок отбытия – 2 января, сразу же после праздника, – сказал комбат и приказал подразделению готовиться к отправке.

Строй распустили, и солдаты молча пошли в казарму.

– Пацаны, это хорошо или плохо? – домогался до каждого рядовой Локтев. – Что это значит, интернационалист?

Но никто ему не ответил. Правда, старослужащие усмехались: мол, наконец-то постреляем из автоматов.