- Не так быстро, - попросила она, - и нежнее.

Он перестал суетиться и стал медленно целовать ее, а она, закрыв глаза, принимала его ласки с затаенным желанием. Когда он вошел в нее, она, распахнув глаза, до крови вонзила ногти ему в руку. Когда все закончилось, Сережа лег на бок и подперев голову одной рукой, другой, чуть касаясь пальцами, стал гладить ее лоб, брови, губы, веки. Пальцы скользили по коже, вырисовывая замысловатые узоры, Сэсэг лежала, затаив дыхание, не смея шелохнуться.

- Ты очень красивая, и я люблю тебя. Я хочу спросить.

- Спрашивай, - не открывая глаз, прошептала Сэсэг.

- Почему сейчас?

- Пришло время, вот и все. Я тоже люблю тебя, и мне сейчас хорошо, уже хорошо.

- Тебе было больно?

- Было, но сейчас мне очень хорошо, любимый. - Она впервые назвала его так.

Сережа смутился, он откинулся на спину и произнес:

- Мне тоже, любимая.

Сэсэг показалось, что она не услышала той главной интонации, заветной нотки, которая должна была сейчас подтвердить подлинность и искренность произнесенных Сережей слов. В момент откровения, когда она отдала любовь своему единственному мужчине, Сэсэг хотела почувствовать его любовь, чистую и безграничную, ради которой она сама могла бы пожертвовать всем на свете, бросить все и идти с ним на край света, ведь только для любви живет человек, только в любви он имеет продолжение, только любовь делает его из одинокого, отдельного несчастного человека, полноценным созданием, дающим жизнь. Природа создала мужчину и женщину и дала им любовь, драгоценный дар, который наполняет смыслом человеческую жизнь.

Сэсэг лежала на спине, редкие слезы скатывались из уголков глаз. Рядом Сережа, лежа на спине, смотрел в потолок. Он прислушивался к своим ощущениям. Сегодня он получил то, чего так давно хотел, но странно, он почти не чувствовал той огромной радости и счастья, которого ждал от этого момента. В нем бродило некое удовлетворение от покорения женщины, что он первый, что ему было отдано то девичье богатство, которое любая девушка мечтает подарить на всю жизнь своему единственному суженному. Он гордился этим, но никак не мог нащупать счастья, которое обязательно должно было где-то лежать на полках души и сейчас обязательно открыться, как волшебный сундук, и оттуда, подхватив его мощным потоком, вознести до небес. Он искал его и не мог найти. Было удовлетворение, а вот счастья не было, возносящего потока не было, любви не было. Что произошло, когда он потерял любовь? Тогда, когда отказался от своего желания быть вместе с ней, пусть даже всего на три года? Скорее всего, он принял такое решение, потому что любви-то и не было, а настоящая любовь придет позже и тогда...

VIII

Регистрация Светы и Миши состоялась во дворце бракосочетаний на ул. Петра Лаврова в последнюю субботу октября. В этот день осень внезапно закончилась дождем, переходящим в мокрый снег. Асфальт, до того шершавый и надежный, прилежно стирающий каблуки, покрылся слоем снега и вдруг стал скользким и опасным. Ветер с Невы сильными порывами, бросая заряды мокрых белых хлопьев в лицо, за шиворот, забирался под одежду, пробирал холодом до костей. К ночи небо разъяснило, и ударил небольшой морозец, превративший накатанный мокрый снег в ледяной каток.

Саму свадьбу играли в ресторане ЛДМ. Гостей было приглашено человек семьдесят-шестьдесят, из которых со стороны жениха, вернее его родителей, было человек пятьдесят. В основном это были деловые знакомые отца, пара учительниц - подруг мамы и несколько родственников.

Светина мама, Тамара Васильевна, взяв младшую дочь Викусю, приехала только на два дня. В это время строгости в отношении нарушителей трудовой дисциплины начали смягчаться, но андроповские облавы по инерции всё ещё короткими волнами прокатывались по провинции, где местные обкомы и горкомы пытались показать Москве свою работу по наведению порядка в разваливающемся народном хозяйстве. Поэтому начальник цеха ЦБК, где работала Тамара Васильевна, смог дать ей только три дня отгулов, за которые ей ещё не раз предстояло выходить на работу по выходным, подменяя своих напарниц. Выпросив отгулы, Тамара Васильевна с грехом пополам через знакомых купила два билета на плацкарт до Ленинграда и обратно. Дорога съедала у неё как раз трое отгульных суток, оставляя на свадьбу дочери только два выходных дня. Завернув в несколько слоёв грубой светло-коричневой упаковочной бумаги и бережно уложив в ящик для почтовых посылок купленные опять же через знакомых хрустальную салатницу и набор из шести бокалов чешского стекла, Тамара Васильевна с дочкой села в поезд. Спустя полчаса после отхода поезда, она прошла в начало вагона, где взяла два комплекта сероватого постельного белья, заплатив два рубля двадцать копеек толстой неопрятной проводнице, которая доставала слежавшиеся тряпицы из огромного черного баула. Застелив обе постели, и подождав минут десять, пока осядет пыль от белья, Тамара Васильевна достала из-под сиденья, где стояла драгоценная коробка со свадебным подарком, брезентовую сумку с продуктами в дорогу. Она разложила на купейном столике, половину которого накрыла своим стареньким кухонным полотенчиком, жареную курицу, два сваренных вкрутую белых яйца и буханку черного круглого хлеба, а также небольшую баночку темно-коричневого стекла  из-под какого-то лекарства с полиэтиленовой крышечкой, в которой была насыпана мелко помолотая на ручной мельнице соль. Мелкая соль "экстра" по какой-то неведомой причине уже давно исчезла с полок сыктывкарских магазинов, поэтому приходилось довольствоваться крупной. Кто мог, молол ее в разных приспособлениях, если таковые имелись в хозяйстве. Завершал натюрморт китайский термос в металлическом корпусе с нарисованными желтыми цветочками, в котором на каждом стыке рельсов плескался горячий черный чай с сахаром. Тамара Васильевна с дочкой занимали две полки: одну под другой, что в дальней дороге было очень удобно. Викуся, сразу забравшаяся на верхнюю полку, теперь сидела внизу возле столика и, несмотря на утреннее время, с аппетитом ела куриную ножку. Больше в купе никого не было. Только через полтора часа в Усть-Выме к ним в купе подсели два мужичка, один примерно возраста Татьяны Васильевны, другой помоложе. Поначалу осторожная, Татьяна Васильевна скоро познакомилась с приветливыми попутчиками, которые подробно рассказывали о себе, шутили, а старший вызвал в ней даже некоторую симпатию и пробудил женское кокетство, дремавшее в ней уже не один год, заваливаемое тяжестью бесконечных забот о доме и дочках. Весь день они провели в интересных располагающих разговорах, а на стоянке в Ядрихе, выйдя с Викусей и Петей, так представился старший мужичок, перед сном подышать воздухом, Татьяна Васильевна совсем было поверила в свое внезапное счастье, свалившиеся на нее после стольких лет женского одиночества. Так и не дождавшись Петю, отошедшего за сигаретами, они с Викусей сели на уже отходящий поезд и зашли в купе, которое встретило их поднятой нижней полкой, сброшенными на пол матрасами и полным отсутствием их вещей. Несмотря на суету проводниц, опросы милиции, шансы поймать воров оказались минимальными. Без вещей, с одной сумочкой и со слезами увидели их на перроне Московского вокзала Света с Мишей.

- Светочка, нас обокрали в поезде, такая беда. И главное, подарок вам на свадьбу украли, только что у меня в сумочке было, то и осталось, я ведь ее с собой постоянно носила, это и спасло, - лицо Тамары Васильевны исказилось и она заплакала, обняв старшую дочь. Викуся стояла рядом и с интересом рассматривала Мишу.

- Ничего страшного, Татьяна Васильевна, Вы нас благословите, а добра мы и сами наживем, - улыбался Миша, обняв будущую тещу.

- Бог с ними, с подарками этими, главное вы приехали, - Света целовала маму и успокаивала ее, гладя по голове. - Поехали к Мише.

Родители Миши, уже зная, что их единственный сын берет в жены девушку без какого-либо намека на приданое, все хлопоты и расходы по организации свадьбы взяли на себя. Все, кроме нарядов жениха и невесты. Миша откладывал деньги на свадьбу со своих заработков на эпизодической фарце. Ничего особо незаконного он не делал, имел свою копеечку с перепродажи джинсов и пластинок. Большую часть этих денег Миша пустил на покупку свадебного платья, обручальных колец и подарок Свете - золотые серьги с рубинами. В ателье по знакомству родителей Свете сшили шикарное белое платье, чуть свободное, которое теперь, когда они, стоя в комнате для новобрачных, ждали начала регистрации, удачно скрывало ее наметившийся животик. В руках она держала большой букет красных роз, бог знает как раздобытых Мишей в осеннем холодном Ленинграде, а в ушах, дополняя пятно цветов, красным поблескивали серьги. Жених в отлично сидящем, тоже сшитом на заказ черном костюме, белой рубашке с запонками, темно-красном в косую белую полосочку шелковом галстуке и черных лакированных туфлях, смотрелся как иностранец-дипломат на приеме в посольстве какого-нибудь ФРГ. Работники ЗАГСа, перешёптываясь между собой, называли их самой красивой парой, которая в этот день, а может и за всю неделю, регистрировалась у них на Петра Лаврова.