Глядя на нас, немцы начали выпускать броники только по результатам провального для них лета 42го года - до этого пехота, конечно, использовала наши трофейные, делала что-то в мастерских, но на высшем политическом уровне они начали делать их только осенью. Если на низшем и среднем уровне у них было много вменяемых и толковых людей, то верхушка первые полтора года войны пребывала в каком-то вымышленном мире - успехи вскружили им голову и они были совершенно неадекватны изменившейся обстановке - они ее просто не хотели замечать, пока не потеряли Кенигсберг.

Конечно, этим мы подложили свинью Красной Армии - ну так пусть и сами шевелятся, тем более я помню, что уже в Сталинградской битве применялись кирасы. Так что адеквата там было гораздо больше. И поступить по-другому, придержав броники, я тоже не мог - только так, мелкими технологическими преимуществами, мы и могли выстоять первые два года, пока не научимся воевать крупными соединениями и пока не выйдем на массовое производство тяжелого вооружения.

ГЛАВА 22.

А проблему крупных соединений мы пока решили не форсировать. Стратегические наступления нам все-равно были недоступны из-за несовместимых весовых категорий - только глухая оборона, засады и рейды по тылам - а там отлично справляются и комбаты, координируя свои действия с соседями. Махновщина, но пока работало. Все, что мы пока сделали по результатам боев - это развернули одиннадцать наиболее успешных батальонов в полки с соответствующим повышением званий и дожностей. А высшие командиры РККА, кто не захотел или опасался возвращаться на большую землю, занимались обеспечением боевой и тыловой подготовки - проверить чистоту полов или наличие запасов на вещевом складе они вполне могли. Тем и занимались, оставив даже обучение наших войск нашим же специалистам - они обучали тому, что было нужно нам и в наших условиях. Крупные соединения под единым командиром нам все-равно потребуются, вот только командир должен быть грамотным, приученным к нашему способу войны - протискивание через слабые направления, окружение и последующее отбитие деблокирующих атак, контратаки, нападения на колонны.

Естественно, все это подкреплялось мощными грузовыми потоками на вездеходах и транспортных самолетах. Комбаты хотя и координировали действия между собой, но не всегда успешно - мешали недостаток владения обстановкой, а то и просто амбиции - все прошли уже не один десяток боев, поэтому далеко не всегда могли обуздать свое эго и начать выполнять задачи, которые стояли перед соседями, когда были и другие, не менее вкусные задачи.

А сил батальонов хватало не всегда - мы не могли окружить например полк, не говоря о дивизии - только поставить заслон на каком-то направлении, чтобы перенаправить крупное соединение немцев в другую сторону. Справедливости ради надо отметить, что и такой карамболь сильно трепал немцев - батальоны занимали несколько взаимосвязанных оборонительных позиций на направлениях наиболее удобного движения, и немецкая часть, словно шар от бортов, отскакивала от очередной позиции, чтобы через некоторое время упереться в следующую и отскочить уже от нее, и так, пройдя по касательной к нашим позициям несколько раз, в конце концов вырывалась из частичного окружения, как правило уже без тяжелого вооружения и с большими потерями, но все-равно не уничтоженная полностью. При наличии у нас общего командования даже уровня полка дивизия скорее всего просто не вышла бы к своим - достаточно было перекрыть еще пару-тройку направлений - и все - она бы так и тыкалась в нашу оборону, пока бы не закончилась. И только отсутствие координации, которой все должны подчиняться, позволяло им вырываться.

Подчинение частей одному командиру позволяет быстрее реагировать на ситуацию. В этом случае части просто исполняют приказ своего командования. Если бы какие-то части подчинялись другому командиру, пришлось бы посылать тому запрос на исполнение приказа его частям, тот командир должен был бы вникнуть в "чужую" ситуацию, за которой он вообще-то не особо следит - своих дел хватает, и если приказ не противоречит его целям - приказать исполнить его, а если противоречит - тогда мог и не приказать - и тогда бы пришлось образаться в более высокие инстанции - а это снова время. Ведь почему отдельный командир не из той же иерархии не исполнит чужой приказ ? Потому что у него есть свои цели и задачи, приказы, отданные его командованием. Вот для чего и нужны были крупные части под единым коандованием - у мелких просто не хватало сил для того уровня операций, на который мы сейчас выходили. И ускорить процессы мы никак не могли - оставалось ждать, пока командиры вырастут сами, мы лишь слегка подталкивали этот процесс, когда отдельным успешным командирам ставили задачи, которые чуть превышали их уровень, одновременно придавая им какие-то средства усиления, в том числе и по их запросам - и смотрели - и как он спланирует, и как справится, с задачей.

Сама предметная область - общевойсковой бой - была довольно медлительной сущностью. Это не натренировать бойца в преодолении полосы препятствий - пока будет разведена местность и противник, пока выполнен расчет потребных сил и подтянуты резервы, боеприпасы и топливо - все эти детали, на которых командиры могут потренироваться и показать себя, требуют времени гораздо больше, чем на индивидуальную подготовку, где все видно буквально в течение пяти минут. Так что единственное, что мы могли улучшить - это выполнять как можно больше операций, чтобы можно было прпустить через них как можно больше командиров. Это хотя и не ускоряло процесс роста каждого конкретного командира, но зато хотя бы давало нам возможность набрать пул потенциальных кандидатов на командование крупными соединениями, и потом терпеливо, словно под микроскопом, изучать все их движения, не забывая и оглядываться по сторонам в поисках других - вдруг успехи были случайны. Время - вот чего нам больше всего не хватало.

Поэтому мы старательно и терпеливо придумывали все новые и новые операции, одновременно стирая этим рашпилем наиболее боеспособные немецкие части. Так, начавшись летом 42го, эти маневренные бои продолжались до начала февраля 43го года, когда изменившаяся обстановка на западном фронте поменяла всю конфигурацию сил.

У немцев появились высотные зенитные ракеты. Как потом выяснила советская разведка, одна из наших ракет проломила фюзеляж немецкого бомбардировщика, но не взорвалась - издержки массового производства. Немцы уволокли трофей, разобрали по винтикам, и уже через пять месяцев, как раз в феврале, последовал разгром восьмой воздушной армии американцев, которую те перебросили в Англию еще летом 42го. Несмотря на то, что американцы летали на бомбежки ночью, из налета второго февраля 43го из семисот машин вернулось сто двадцать - остальные густо покрыли своими обломками поля Германии и Голландии. Американцы и до этого отмечали появление у немцев нового оружия, но оценивали его эффективность как невысокую - что-то такое взрывалось, но наносило приемлемые потери. Оказалось, немцы просто отлаживали технологию, тактику, и копили запасы. А затем вдарили. Часть ракет была осветительными снарядами. Залетев на высоту девять километров, они начинали медленно спускаться на парашютах, отлично подсвечивая цели уже для боевых ракет. Немецкие операторы пунктуально тратили по три ракеты на самолет, что приводило к огромным повреждениям и потерям - когда такой двухсотмиллиметровый гостинец взрывался в плотном строю бомбардировщиков, доставалось многим - взрывная волна раскидывала бомбардировщики в стороны настолько мощно, что пилоты не успевали компенсировать внезапное изменение плотности воздуха и машины, подпрыгивая на неожиданных ухабах, сталкивались друг с другом. А то и, если взрыв был недалеко, самолет мог налететь крылом на внезапно появившуюся область воздуха высокой плотности - и привет. Это как если бы на пути вдруг появился огромный валун - полскость крыла отлетала только так, да и корпус получал обширные повреждения.