Заметив, что Лэнг насмешливо улыбается, глядя на него, он пожал плечами, стараясь скрыть свою нерешительность.

— Ради бога, если хотите. Как сказал Нейл, провода отключены.

Горелл отбросил в сторону штору, и все они сгрудились у окна, всматриваясь в ночь. Внизу под ними серо-оловянные газоны стелились в сторону сосен и отдаленных холмов. Милях в двух в стороне слева неоновая реклама мигала и манила к себе.

Ни Горелл, ни Лэнг не отметили в себе никакой реакции, и уже через несколько мгновений их интерес к окну стал пропадать. Авери ощутил неожиданный укол под сердцем, однако взял себя в руки. Он стал обшаривать глазами темноту — небо было ясным и совершенно безоблачным, и сквозь массу звезд он сумел разглядеть узкий призрачный Млечный Путь. Он молча смотрел на него, позволяя ветру высушить проступивший у него на лице и шее пот.

Морли тоже подошел к окну и облокотился на подоконник рядом с Авери. Краешком глаза он пристально наблюдал за любым проявлением моторного тремора — подергиванием века, ускорением дыхания, что указало бы на проявление рефлекса. Он вспомнил предупреждение Нейла — в человеке сон, в основном, бессознательный акт, связанный с рефлексом, обусловленным привычкой. Однако благодаря тому, что мы отрезали гипоталамические связи, регулирующие поток информации, сонливость не должна возникать вовсе. Однако это вовсе не значит, что рефлекс не проявится каким-либо иным способом. Но рано или поздно нам все равно придется пойти на риск и позволить им взглянуть, так сказать, на темную сторону жизни.

Морли размышлял обо всем этом, когда кто-то толкнул его в плечо.

— Доктор, — услышал он голос Лэнга. — Доктор Морли. — Очнувшись, он взял себя р руки. Он остался у окна один. Горелл и Авери были уже на середине следующего пролета.

— Что-то случилось? — быстро спросил Морли.

— Ничего, — успокоил его Лэнг. — Мы возвращаемся в зал. Он пристально взглянул на Морли: — У вас все в порядке?

Морли потер щеку.

— Боже, я, должно быть, заснул. — Он посмотрел на часы четыре утра. Они простояли у окна минут пятнадцать. Он запомнил только, как он облокотился о подоконник. — Я беспокоился только о вас.

Это позабавило всех, особенно Горелла.

— Доктор, — пропел он. — Если вам это интересно, я рекомендую вас хорошему анестезиологу.

Через пять часов они почувствовали некоторый отлив сил в мышцах. Начались обильные выделения — видимо, продукты распада медленно засоряли их организм. Ладони чуть занемели и стали влажными, подошвы ног казались подушечками из губ. Эти ощущения вызывали смутное беспокойство даже на фоне отсутствия умственной усталости.

Нечувствительность продолжала распространяться. Авери отметил, как она словно расползлась по коже на скуле, перекинулась на виски, отчего возник легкий приступ лобной мигрени. Он упрямо переворачивал страницы, но его руки были словно слеплены из замазки.

Затем появился Нейл, и они стали оживать. Нейл выглядел посвежевшим и элегантным, он словно летал на крыльях.

— Как дела у ночной смены? — осведомился он отрывочно, переходя от одного подопытного к другому, всякий раз улыбаясь при этом. — Чувствуете себя нормально?

— Не так уж плохо, — ответил за всех Горелл. — Легкий приступ бессонницы.

Нейл захохотал и похлопал его по плечу, затем направился в лабораторию.

В девять часов, побрившись и переодевшись, они собрались в аудитории. Они снова чувствовали себя бодрыми и полными энергии. Периферийное оцепенение и легкая апатия прошли, как только были подключены капельницы, и Нейл сказал, что в течение недели их организмы адаптируются достаточно, чтобы справляться своими силами.

Все утро и большую часть дня они работали над серией тестов для выявления коэффициентов умственного развития, ассоциативных и моторных связей. Нейл не давал им передышки, то и дело поправляя изображение на экране «радар», жонглируя сложными цифровыми и геометрическими последовательностями, выстраивая все новые и новые словесные цепочки.

Он казался более чем удовлетворенным результатами.

— Чем короче время поступления информации, тем глубже следы памяти, — сказал он Морли, когда в пять трое испытуемых удалились на отдых. Жестом он указал на карточки тестирования, рассыпанные перед ним на столе. — А вы беспокоились о подсознательном. Взгляните на данные Лэнга. Поверьте мне, Джон. Скоро он станет вспоминать у меня о своем пребывании в утробе матери.

Морли кивнул; его первые сомнения рассеивались.

В течение последующих двух недель он или Нейл находились с добровольцами неотлучно, просиживая вместе с ними под потоками света, излучаемыми плафонами, оценивая их ассимиляцию к дополнительным восьми часам суток, тщательно наблюдая за симптомами любого «отклонения». Нейл вел их от одной фазы программы к другой, подвергая тестам, через долгие часы бесконечных ночей — его мощное эго словно вспрыскивало энтузиазм во всех членов бригады.

Однако Морли беспокоил все усиливающийся эмоциональный окрас взаимоотношений Нейла с его тремя подопечными. Он опасался, как бы они не привыкли идентифицировать Нейла с самим экспериментом. (Позвони в колокольчик — и у подопытного животного начинается выделение слюны. И наконец прекрати звонить после долгого периода адаптации — и оно временно теряет способность кормиться вообще. Такой пробел едва ли повредит собаке, но может привести к несчастью ставшую сверхчувствительной психику.)

Однако Нейл пристально следил за этим. К концу двух первых недель, схватив сильную простуду после полной ночной отсидки, он решил провести следующий день в постели и вызвал Морли к себе в офис.

— Переходный процесс проходит слишком позитивно. Нужно бы немного сбавить.

— Согласен, — ответил Морли. — Но как?

— Скажите им, что я буду спать двое суток, — сказал Нейл. Он собрал со стола пачку докладов, таблиц, карточек тестирования и сунул их под мышку. — Я нарочно перегрузился успокоительным, чтобы хорошенько отдохнуть. Я превратился в тень, переполнен синдромами усталости, перегруженные клетки моего организма взывают о помощи. Выложите им все это.

— Не слишком ли резко? — спросил Морли. — Они возненавидят вас за это.

Однако Нейл лишь улыбнулся и отправился реквизировать офис рядом со своей спальней.

В ту ночь Морли был на дежурстве в гимнастическом зале с десяти вечера до шести утра. Как обычно, сначала он проверил, чтобы санитары с их каталками были наготове, затем прочитал записки в журнале, оставленные одним из старших интернов, его предшественников, а уж потом отправился к креслам. Он уселся на кушетке рядом с Лэнгом и стал листать журнал, внимательно присматриваясь к людям. В ярком свете плафонов их осунувшиеся лица приобрели какой-то болезненный, Синюшный оттенок. Старший интерн предупредил его, что Авери и Горелл, возможно, переутомились, играя в теннис, но к одиннадцати часам они прекратили игру и уселись в кресла. Они читали как-то невнимательно и совершили два похода в кафетерий, всякий раз в сопровождении одного из санитаров. Морли рассказал им о Нейле, но, к его удивлению, никто из них не отреагировал ни словом.

Медленно наступила ночь. Авери читал, согнув свое длинное туловище в кресле. Горелл играл в шахматы с самим собой. Морли дремал.

Лэнг ощутил непонятное беспокойство. Тишина в зале и отсутствие всякого движения угнетали его. Он включил проигрыватель и снова прослушал «Брандербургский концерт», анализируя последовательность музыкальных тем, затем сам на себе провел тестирование на слова-ассоциации, переворачивая страницы книги, используя слова в верхнем правом углу страниц для контроля.

Морли склонился к нему:

— Что-то происходит?

— Несколько интересных ответов, — Лэнг нащупал блокнот и набросал что-то. — Я покажу это Нейлу утром или когда он проснется. — Он задумчиво посмотрел на источники света: — Я просто размышлял. Как вы думаете, каким будет очередной шаг вперед?

— Куда вперед? — переспросил Морли.

Лэнг сделал широкий жест: