Бейтсон был убеждён, что эволюции людских сообществ или их мышлению неоткуда взяться, кроме как из случайного. Он утверждал, что "этим случайным являются гении, которые движут историю. Разговоры о том, что не имеет значения какой именно индивидуум послужил зародышем для изменения, это просто чушь, марксистская. Если бы не Дарвин, а Уоллес, у нас была бы совсем другая теория эволюции. Кибернетическое движение могло бы начаться на 100 лет раньше." [8].
Не стоит так уж ограничивать умственные способности и свободную волю людей. Всё таки они довольно быстро покинули идею божественного происхождения природы и восприняли идею Дарвина. Дарвин с его идеей конечно мог бы появиться раньше, но не исключено, что закончил бы свою жизнь на костре, войдя в историю лишь как невинная жертва произвола инквизиции. Это и многое другое наводит на мысль, что всему своё время. Мудрецы древнего Китая учили: если благородный человек нашёл своё время, он идёт вперёд; если же он своего времени не нашёл, то уходит и не мешает сорной траве накопляться.
(Раздел 1). Осмелюсь высказать еретическую мысль: идея Дарвина нашла популярность не потому что она верна, а потому что явилась подходящей формой исполнения социального заказа его времени. Люди наступающей эпохи разума хотели видеть Природу как кладовую, а Человека - хозяином в ней. Захотели, ... и появился Дарвин. Нужен социальный заказ, а нужный гений ("злой или добрый") найдётся!
Всю эллинскую цивилизацию и весь эллинизированный Рим пронизывает убеждение, что необходим большой слой рабского населения для того, чтобы пространство цивилизации могло расширяться, поскольку в ту эпоху цивилизованное общество не было способно само себя содержать. Убеждение, что сложная городская цивилизация требует базы в виде рабства, "было распространено в форме практических предпосылок и в форме верований: быть цивилизованным означало быть рабовладельцем". Веками позже на рабском труде основывалась свобода жителей Голландии, Великобритании, Германии, т.е. тех стран, которые внесли основной вклад в развитие мировой цивилизации. И только лишь в конце девятнадцатого века рабовладение стало отождествляться с преступлением. Этот долгий путь от рабства к свободе подробно описал А. Уайтхед в работе "Приключения идей". (A. Whitehead. Cambridgе Univ. Press, 1964). [59].
(Раздел 2). Столкновение двух несовместимых убеждений в необходимости рабства и в его аморальности, определяло накал духовной жизни Запада. Долгий путь блужданий в пространстве-времени Европы при множестве случайных обстоятельств, в конце концов, привел мир к полной индивидуальной свободе - рабство везде стало приравниваться к преступлению.
В качестве альтернативного пути развития цивилизаций Уайтхед привёл Карфаген. "Карфагеняне были великой цивилизованной торговой нацией. Они по своему происхождению принадлежали к одному из великих прогрессивных народов человечества: вели торговлю с народами Сирии, их торговые связи распространялись через Средиземноморье до берегов Атлантики в Европе и до оловянных копей Корнуолла в Англии. Они совершали путешествия вокруг Африки и управляли Испанией, Сицилией и Северной Африкой. Однако в те времена, когда Платон размышлял над своими идеями, этот великий народ имел такое представление о высших силах универсума, что признавал жертвоприношение детей Молоху ради сохранения своих обычаев. Совершенствование общего понимания сделало невозможным такое варварство для современных цивилизаций". (Уайтхед).
Бесспорно, поток сознания гуманизма оказывал большое влияние на ход исторических событий, смягчая болезненность процессов отказа от традиции рабовладения. Но все же нельзя отрицать, что вопрос о правах человека разрешился не столько следованием этическим мотивам, сколько экономическим, вызываемым нуждами технического прогресса, требовавшего вовлечения широких народных масс в науку и производство. Ещё в древности афинский раб вовсе не был тем закованным в цепи, клеймённым и сеченным горемыкой, каким его изображают картинки школьных учебников. "Может быть, будут удивляться, что позволяют рабам жить в роскоши, а некоторым даже пользоваться великолепием, но этот обычай, однако, имеет свой смысл. В стране, где флот требует значительных расходов, пришлось жалеть рабов, даже позволять им вести вольную жизнь, если хотели получить обратно плоды их трудов", - писал в начале IV века до н.э. Ксенофонт. "Свободу слова вы считаете настолько общим достоянием всех живущих в государстве, - обращался к своим согражданам Демосфен, - что распространили её на иностранцев и на рабов, и часто можно увидеть у нас рабов, которые
с бóльшей свободой высказывают то, что им хочется, чем свободные граждане".
Уайтхед не развил концепцию Молоха как высшего демиурга, - этой аллегории идеи провиденциализма. Как отмечалось выше, дух Молоха витал над цивилизованной Европой даже в начале прошлого столетия. Все войны затевались и затеваются агрессорами ради сохранения ими своей цивилизации, приобретая рабов в прямом или переносном смысле. Многие американцы не понимают причин нападения США на Ирак, принёсшего в жертву Молоху около 200 тысяч мирных жителей этой страны и более 10 тысяч жителей Америки. Но когда им намекают на связь этой войны с нефтью, многие молчаливо удовлетворяются таким пояснением, как удовлетворялись наши предки необходимостью и естественностью рабства легального. Можно принять в качестве оправдания былого рабства его необходимость как средство самообеспечения государств, о чём говорил Уайтхед. Но в настоящее время такое оправдание рабства критики не выдерживает. Как видим, дух Молоха не изжит и в наше время свободы и демократии. Более того, он крепнет, свидетельством чего является военная доктрина госсекретаря США Колин Пауэлла (Colin Pawell) 2011 года о ведении военных действий "без потерь с нашей стороны". Добровольно продавшихся в рабство китайцев, въетнамцев, ... понуждаемых к тому острой нуждой, признают свободными гражданами, сделавшими свой свободный выбор.
Анализируемая работа Уайтхеда была бы более доверительной, если бы её автор хотя бы мимоходом упомянул Византию. В отличие от Рима, ментальность Византии можно охарактеризовать одним словом - одухотворённость. Впервые в истории, приняв теорию естественного права, согласно которой от природы все люди равны, Византия признали рабство противоречащим человеческой природе. Во внешней политике Византия старалась избегать применение военной силы, предпочитая дипломатию. К основной особенности византийской культуры следует отнести её открытость многообразным культурным влияниям извне, как и впитываемым изнутри из культуры полиэтнического населения империи, придав эстетике византийского общества "взволнованную одухотворённость и филигранные формы философского спиритуализма". Всё это многообразие удерживалось, как единое целое, преданностью идее империи, как авторитарной державы. В основе её экономического процветания лежало общественно-политическое единство. Культурная жизнь населения была столь же активна и красочна, как и в Риме, но значительно более одухотворённой. (Культура Византии. IV - VII в.Наука. М. 1984).
Позже подвижность общества столь возросла, а права были до того уравнены, т. е. первоначально жёсткие границы его светских структурных элементов, унаследованные у римской государственной традиции, но с весьма нечёткими либеральными границами её церковных иерархий, стали настолько размытыми, что простые мясники, торговцы, воины всяких племён могли становиться не только сановниками, но даже императорами. Целостность империи стала утрачиваться и потенциал коллективной жизни стал увядать. В конце XII и начале XIII веков возобладали центробежные силы, и Византия рассыпалась на части едва крестоносцы поразили её политический центр - Константинополь. Византия, передав человечеству совершеннейший в мире религиозный закон - Восточное христианство, неожиданно и мгновенно сошла с мировой культурной и политической арены, став лёгкой добычей подвластных ранее ей народов.
