-- Что, охрана даже в пределах базы?

-- Первый месяц однозначно. Потом, возможно, что-то пересмотрят. Комфлот хочет дать понять всем шутникам, что никто не смеет поднимать хвост на его назначенца... Э, не вешай нос, не все так херово. Прикинь, вдруг у нее дырка поперек?

-- Да иди ты в... в выпуклую часть спины! С твоими шутками, красно... флотец, блин! Сам, небось, пробовать не хочешь!

-- Не хочу. А вдруг и правда поперек? И че я тогда буду делать? Кстати, твои вещи мы из гостиницы забрали, нечего секретоносителю по городу болтаться, поселянок смущать и рестораторов пугать. Гроза 'Виктории', да! Отсюда рули как я сказал - медики, морпехи, пятый пирс, борт три-три-три, линейный корабль краснознаменного черноморского флота 'Новороссийск'!

***

Линейный корабль краснознаменного черноморского флота 'Новороссийск' дремлет на паре бочек, глубоко в Инкерманском ковше, носом к Южной стороне. Чтобы затянуть сюда полноценный линкор, пришлось откачивать несколько метров иловой подушки. В трехногой грот-мачте свистит северный ветер, треплет одинокий вымпел. Цвета треугольника по ночному времени разобрать нельзя, но весь город давно выучил - 'веди'. По своду Черноморского Флота - 'Ваш курс ведет к опасности'. А по-простому: 'отгребись'.

Над бухтой холодная ночь позднего сентября. Слева неподвижные огни Инкермана и подвижные огоньки поезда. Прямо -- на склонах Южной стороны - кто-то крутит рулем по Чернореченской, удаляются красные фонари. За кормой зарево над рекламой АТБ-маркета - не столько того магазина, сколько вывески. И симферопольское шоссе - тоже погружается в сон, погружается в ночь. Справа - три кораблика поменьше, за ними горловина ковша, четкий узор створных огней. Дальше пыхтящие в третью смену доки, а над ними корпуса, подальше домики Мореходной; а напротив ползучий хаос Северной стороны, отчеркнутый цепочкой едва различимых фонарей улицы Богданова.

И где-то совсем далеко за всем этим, отсюда и вовсе не видно, а только памятно и ощущается в сонном колыхании воды - море.

Корабль окрашен не в шаровый цвет 'Новороссийска' года пятьдесят пятого, а разрисован песчано-коричневыми зигзагами года сорок второго, каждый борт - по-своему. В ночи камуфляж становится различим только, когда катер с новым командиром и взводом охраны подходит почти к борту. Покрышка на носу катера утыкается в нижнюю площадку трапа. По ступеням бухают шнурованные берцы морской пехоты. Всем на трапе как-то сразу становится понятно, что корабль спит, и его придется будить. Командир почесывает плечо, куда медики вгоняли шприц с управляющими нанороботами, и набирается храбрости отдать первый приказ, и ежится на северном ветру.

Для корабля северный ветер - добрая память. Кораблю снится трамонтана.

***

-- Трамонтана, внучок - ветер нездешний, -- дед ставит тарелки, -- Это где горы к морю выходят. Южная Франция, Италия. Мир бешеного капитализма, внучек. Где человек эксплуатирует человека. Так-то!

-- А у нас, типа, не так? - лобастый, крепкий парень в новеньком кителе военного моряка опирается локтями на выглаженные доски. На уровне лица золотое шитье рукавов: полоска пошире, полоска потоньше, звездочка. Пальцы внука крепкие, ногти аккуратно подстрижены. Лицом дед и внук похожи. Только внучек в свежей, необмятой лейтенантской форме - видно, что похвастаться приехал.

Дед одет по-рыбацки. Босой. Штаны широкие, полотняные. На плечах не то рубашка, не то куртка - раздувается пузырем. Накрывает стол дед под слабой тенью двух грушевых деревьев - наклоненных к северу, выросших в постоянном противостоянии ветру со стороны холодной степи.

Но сейчас, в теплом окончании лета, прохладный ветер более чем к месту. Внук согласен - не придется потеть в лейтенантской парадке. Китель хоть и белый, летний - но шерстяной.

И уж два здоровенных морпеха в камуфляже, с поддетыми бронежилетами, с наколенниками, с оружием, с командиром - согласны тем более. Морпехи из микроавтобуса не выходят. Сбежится все село на представление - и маскировка полетит, да и самим неохота клоунами смотреться. Так что личная охрана тихонько сопит на лавках потертого белого 'транспортера'. По легенде, ехали мимо Рожка, да подвезли знакомого лейтенанта деду формой похвастаться - святое дело!

-- А у нас, внучек - наоборот, -- отвечает дед, притащивший от летней печки котел с настоящим пловом. Плов деда научили готовить узбеки - во времена прежние, счастливые, с будущим. И получился плов так, что в микроавтобусе громко сглатывают слюну.

-- Щас, хлопцы, и вам тарелки поставлю.

-- Им нельзя, дед. Они на службе сейчас.

-- Это еще как?

-- Они меня охраняют.

-- Да кого ж ты в том ресторане прибил? - не на шутку пугается дед.

-- А ты откуда знаешь?

Дед машет рукой:

-- Это тебе он адмирал, а мне Чирок. Ты, типа, не знаешь, как тут новости ходят. У нас, как его Тамарка подносом огрела, село три дни кипишувало... Ладно, кто там в автобусе старший?

-- Беш... Майор Боровой.

Дед подходит к белой машине и повелительно хлопает ладонью в звонко загудевший борт:

-- Товарищ майор, давай личный состав на обед посменно. А то мы будем жрать, а вы слюну глотать - это не по-людски совсем.

Спустя минуты четыре из вагончика вываливается здоровенный стриженный мужик в камуфляжных штанах, шнурованных ботинках; на коленях штаны топорщатся от поддетой защиты. Выше пояса только белая майка. Пляжную безмятежность разрушает дужка гарнитуры между правым ухом и подбородком. На столе появляется третья тарелка и громадная ложка. Раздавая парящий рис, дед спрашивает:

-- Когда с батькой помиритесь?

-- Матери я через день звоню, -- сразу надувается внук, -- Они в курсе, что у меня все нормально.

-- Да какое нормально у моряка теперь-то может быть! - качает головой дед, -- И придумала ж какая-то тварь эти долбанные корабли Тумана! Ты хоть знаешь, что младшего так и не женили?

-- Ну!? - мычит внук, пережевывая мясо, -- А че так?

-- Бабы! - машет рукой дед, -- Сказала эта его городская... Селедка... Типа, моряк все равно потонет. Но раньше-то перед этим он еще лет пятнадцать плавал. А с такой войной - три месяца и на тебе гербовую бумажку вместо мужа. Тут народ шумит, что моряки уже совсем не нужны будут. В море же не выйдешь, топят на раз.

-- Так дед, кончилась война же. Победили...

-- Победили! По очкам. Аж стеклышки посыпались. Во, сам погляди! - дед обводит ложкой окоем.

Стол стоит под парой грушевых деревьев. Вокруг - небольшой затравелый дворик, в углу маленький домик. Поленница справа от входа сложена по ниточке. Обшивка дома выкрашена солнечно-желтой эмалью, ставни - белым, наугольники и прорезное фанерное кружево карниза - ярко-алым. Чистотой и строгостью линий двор с домиком напоминают палубу. Вокруг двора заборчик примерно по грудь - досочка к досочке, краска желтая, солнечная, выгореть не успела - заметно, что подновляли не позже весны.

За забором - развалины поселка Рожок. Линкор Тумана прорвался сюда единственный раз и кинул два залпа. Всего два десятка снарядов, а улицы Мира как не бывало: воронки да бугры вываленной земли. Прочие улицы после того обезлюдели - кто смог, уехал подальше от береговой черты. Кто же не имел сил уехать, тот и за домом своим не имел сил ухаживать.

И потому аккуратный домик в нагло-солнечной раскраске смотрится как вызов, как плевок в лицо противнику: всех не перестреляете! Мы отсюда не уйдем!

Внук ежится. Не сильно удачный фон для разговора.

Тем временем отъевшийся морпех идет за домик, где хлопает дверцей желтенькой постройки. Возвращается и скрывается в недрах микроавтобуса. На смену выкатывается второй - тоже крепкий и тоже стриженый под ноль - и дед ставит ему чистую тарелку, куда от души грузит плова.

-- Ешьте, хлопцы. Сан Владимировичу привет передавайте от моржа старого, Юрки. Да от сына моего, с 'бывшего флота', Семена. Сан Владимирович знает, кто и почему. А еще от Степана и Григория с 'тоже флота'. У меня только внук правильный, на 'самом флоте' служил. Да и то сюда перевелся.