Драка наделала много шума. Мама Антона, Светлана Владимировна, выступила на педсовете и заявила, что побоище – наглядное свидетельство ошибочности мнения, будто дети перегружены в школе. Срочно организовали спортивные секции, куда всех мальчишек сначала загнали насильно, а потом они сами с удовольствием ходили – отжимали штанги, били по баскетбольному кольцу, осваивали приемы самбо. В школе ввели добровольно-принудительные факультативы по математике, физике и литературе (для девочек).

Кулачные бои прекратились.

Боря был самым сильным из сверстников – и в школе, и в общежитии. Но против банды старших – допризывников, из которых только половина уходила в армию, а вторая садилась за решетку, – Боря оказывался бессилен. Старшие заставляли «мелких» воровать, отдавать им добычу, в награду «мелкие» получали сигарету или стакан вина. Боря не считал воровство плохим делом, но воровал он для Лоры, только для нее. А старшие несколько раз отбирали у него стыренные на рынке фрукты. Борю били незлобливо и потому оскорбительно. Ни вина, ни сигарет, ни похвалы старших Боре не требовалось, в шестерках ходить он не желал. Хотя, по общему мнению, Боре с его характером и наклонностями была прямая дорога в банду. Его гнули, учили, дрессировали как норовистого жеребца, избивали практически ежедневно.

Глядя на его синяки, родители говорили: «Бандит», не уточняя, дрался сын или его побили. Лора плакала, предлагала заявить в милицию или рассказать директору и завучу школы об ужасном поведении старшеклассников. Боря отмахивался – сам справлюсь. Но как остановить травлю, он не знал. По вечерам затачивал кухонный нож, водил лезвием по бруску с тупым упорством. Лора тряслась от страха и говорила, что, если он кого-нибудь зарежет, его отправят в колонию, она останется одна и погибнет.

Только правда ее слов удерживала Борю от применения самодельной финки. Лора умоляла не носить финку с собой, заворачивала в тряпку и прятала под ванной. Уходя в школу, обязательно проверяла, не взял ли Боря оружие.

Главарь дворовой банды учился в последнем классе, во вторую смену, пятиклассник Боря – в первую. В день мести Боря удрал после первого урока, пришел домой, достал финку, спустился на второй этаж общежития, где жил его враг, позвонил в дверь. Враг был спросонья, в трусах и грязной майке, на две головы выше Бориса. Не дав опомниться, Борис приставил финку к его животу, почувствовав, как острие уперлось в тело. Борис шипел ругательства и подталкивал финкой своего врага, который испуганно отступал спиной в прихожую.

– Убью! Зарежу! – говорил Боря.

И враг видел: точно зарежет, глаза у «мелкого» как у бешеного пьяного мужика в беспамятстве. Пьяных буянов в общежитии водилось немало, и подобное выражение лица всем хорошо знакомо.

Они дотопали до комнаты, враг свалился на кровать, закрыл голову руками, подтянул к ней голые острые коленки и пронзительно закричал:

– Не надо! Не трожь! Мамочка!

На секунду Боря замер: решил, что враг зовет мать на помощь. Но в квартире никого, кроме них, не было. Трусы на парне вдруг потемнели, по простыне растеклась лужа – обмочился.

Боря понял, что победил, но бешеная энергия требовала выхода. На столе в большой миске лежал полосатый арбуз. Боря принялся бить арбуз финкой, с каждым ударом выкрикивая:

– Ты понял, сучок! Ты понял, гад!.. Остановился, когда от арбуза осталось мокрое крошево.

Боря вернулся домой, убрал на место финку, вымыл руки и пошел в школу.

Больше его не били, с ним не связывались. Главарь шайки, естественно не посвящая никого в подробности, сказал своим дружкам: Борька психический, себе дороже с уродом дело иметь.

Как его обзывали за спиной, Бориса никогда не волновало.

Борис Горлохватов внимательно читал пятистраничный документ – письмо одного из сотрудников Корпорации в прокуратуру, раскрывающее серийного убийцу и насильника, проводника в поездах дальнего следования.

Полчаса назад начальник службы безопасности, заканчивая доклад, заглянул в папку и захлопнул ее:

– В основном все, остались мелочи.

– Какие мелочи? – машинально спросил ББГ.

– Завелся у нас юный друг прокуратуры, накатал туда письмо на пяти страницах. К фирме это отношения не имеет, чистая уголовщина.

– Чистосердечное признание?

– В том-то и дело, что нет. Сам он вроде не подельник, но излагает так, будто со свечкой стоял. Откуда у парня информация, непонятно. Но, повторяю, промышленным шпионажем тут не пахнет.

– Дай мне письмо. – Борис протянул руку.

– С собой нет.

– Так принеси! – грубо приказал Горлохватов, которому неприятно было убирать пустую ладонь.

Дочитав письмо до конца, Борис остался равнодушен к душераздирающим подробностям преступлений, но надолго задумался. Письмо дурно пахло, и запах был знакомым – несло могилой, общением с загробным миром. Факты, изложенные в письме, могли знать только покойницы.

«Неужели этот тип… – Борис перевернул стопку первой страницей кверху и прочитал на маленьком листе, пришпиленном скрепкой: „Антон Ильич Скробов, системный администратор, департамент информационных технологий“. – Неужели он, как и я… Нет, не может быть. Покойники не раз подчеркивали, что я уникален, второго такого не имеется… Был бы, многие из мертвецов переметнулись, потому что в чем, в чем, а уж в пылкой любви ко мне их заподозрить нельзя. Дохляки! „Ты обращаешься с нами как с рабами!“ – вспомнил Боря упреки. – А как еще с вами обращаться? Падаль вековая! Спасибо скажите, что дело с вами имею».

Слово «рабы» увело мысль в сторону. Вспомнил, как дочь ходила по квартире и учила стихотворение… Никифорова? Некрасова?

– «Люди холопского званья сущие псы иногда, – повторяла Катя. – Чем тяжелей наказанье, тем им милей господа». Папа, холопское званье – это про военных?

Борис тогда не сразу ответил. Думал о том, что советчики с того света, да и помощники на этом – и есть псы, все.

Через неделю у Кати день рождения, восемнадцать лет. Совсем большая. Очень красивая, как мама… как Лора… Стоп! Не отвлекаться!

Борис нажал кнопку переговорного устройства. В другом конце коридора, в своем кабинете быстро поднял трубку начальник службы безопасности.

– Полную разработку на… – Борис еще раз прочитал фамилию на листочке, – Скробова. Быстро!

«Этот компьютерщик или может знаться, как и я, с покойниками, или не может. Скорее – второе. Аферист, вроде того великомученика?., чудотворца?., жирного с крестом, к которому по глупости заглянул несколько лет назад. Если афиширует свои „связи“ – точно шаромыжник. А если нет? Избранный? Рассматриваем этот вариант. Скробов может выступать либо моим соратником, либо противником. Был бы противником, я бы давно учуял, что под меня копают, и Харитон донес бы. Харитон молчит. Конспирирует, гад? Один умелый „связист“ с тем миром, вкупе с трупами, легко подложит под меня атомную бомбу, после взрыва молекул не останется. Значит, Скробова нужно немедленно убирать? Заранее, на всякий случай, пусть даже он ни сном ни духом.

А второй вариант? Помощник? Ах, как бы пригодился! Взять его в долю, швырнуть кусок… Каких дел наворочали бы!»

Борис посмотрел на часы. Задание БГ он дал пятнадцать минут назад, еще рано требовать ответа, через полчаса.

Как выяснить наличие особых способностей у Скробова? Не спрашивать же его, точно в сумасшедшем доме: «Вы с покойниками не видитесь?» Должны быть косвенные улики. Какие? Думай!

Задание Горлохватова БГ спустил своему подчиненному, тому, кто принес в клюве странное письмо в прокуратуру.

Сергей Афанасьев, друг и приятель Антона, переживал плохие минуты. Он заложил Антона, то есть передал начальнику письмо, вытащенное стукачком из компьютера Антона. Стукачок, девушка-программист, через плечо Антона, проходя мимо его стола, заглянула на монитор. Ее заинтересовала фраза «В прокуратуру Российской Федерации…». Когда Антон ушел с работы, девушка забралась в его компьютер, и, хотя письмо было стерто, ловкачка вытащила его из «корзины». О наличии в компьютере корзин Сергей не подозревал. Но лучше бы они не существовали! Вот у них в отделе! По старой чекистской традиции всё пишется от руки, потом отдается машинистке-секретчице, проверенной и надежной, как мама Сталина.