«Я чуть словом не убил пожилую добрую женщину, похожую на разбитый нос школьника.

«Проклинаю» – сильное слово, но опытная женщина из СССР должна его была выдержать.

Наверно, я оборвал струну понимания в душе старушки, а она так мило открывала и закрывала глазки, вероятно, приглашала нас на чай».

— Зинаида Федоровна! Либерально-демократическая партия России приглашает вас на выборы губернатора Можайской области, для массовки, как на передачу «Давай, поженимся»!

От партии вы получите пачку вафель кондитерской фабрики «Рот фронт» и…

Вася Добров пропагандировал, а Зинаида Федоровна его не слышала, будто её сердце вместе со слуховой улиткой вытащили на солнышко.

Она сосала валидол и размышляла, размышляла синей птицей уходящей молодости без трусов,

«Нет ничего подлее, чем молодость.

Раньше молодые помогали старшим, работали на пенсионеров, своим трудом радовали магазины и общественные столовые.

А врачи! Какие раньше врачи лечили геморрои – не врачи, а – загляденье.

Что ни врач, то – душа человека!

А теперь – воры, обманщики, мздоимцы, лиходеи, стяжатели.

Украли у нас, у меня, у всех пенсионеров и инвалидов труда ИДЕЮ!

Теперь молодые сами первые укоряют, и высасывают из нас жизненные соки.

Как же я вылечу хандру, если не ругаю, а меня ругают?»

Зинаида Федоровна подняла с табуретки литое свинцовое (на сосиськах, колбасах) тело и громовым голосом Тянь-Шаньского монаха протрубила, потому что шла в последний бой, а, если и не последний бой, то пенсионерка своего так просто не отдаст – попробуй, возьми голыми руками бывшую учетчицу на производстве:

— Вам нужно знать больше того, что вы знаете, и делать доброго больше, чем вы делаете, молодые люди.

Девушка, вы – проститутка!

Напялила красную косынку, косуху, белую блузку и кожаную юбку с белыми чулками, словно комсомолка Великих Революционных лет.

Наряд комсомолки, а в голове у тебя – стремление к блуду, к деньгам, разврату малолетних и стариков.

И ты, парень, что меня проклял!

Да, я уважаю твою жизненную позицию убийцы – ты меня убил проклятием – но я так просто дело не оставлю на потоке.

Я, как выразитель мысли всех пенсионеров, прежде всего выясню причины: каким образом в Российской школе, на глазах общественности выросли два выродка – вы.

Вы убиваете меня словами, молодой человек, а ваша шлюха даже пальцем не шевельнула!

Ведь девушка – будущая мать – я не про тебя девка, а о хорошей девке говорю, с Ленинской искрой в душе, так чистая девушка в первую очередь осмысливает с кем идет по квартирам, и своим присутствием предотвращает гадкое, или назревающее, как фурункул.

Пенсионеры, мы, как старейшины из легенд Великого Русского поэта Алексея Максимовича Пешкова.

Я расскажу вам его легенду о Ларре, но не о купеческом ящике, что называется – ларь, а о красавце с черными вьющимися кудрями, смуглой кожей и приличными манерами, с которыми пустят в лучшие дома Парижа и Лондона.

Ларра считал себя первым на Земле и тоже, как и вы не видел ничего, кроме похоти, разврата, убийства стариков и женщин, осквернения могил и блеска золота.

Он целыми днями развлекался с голыми балеринами, а они, дурехи, танцевали, загорали бесстыдницы на пляже в Серебряном бору и накладывали на тело камни.

Однажды Ларра почувствовал в себе мужскую силу и от радости убил топором старуху процентщицу, а бедная женщина зарабатывала крохи себе на потребу и внукам своим и детям своим и родным своим из дальних городов.

Нашлись добрые люди из Китая, они схватили Ларра, связали его, но не насмехались над ним, потому что знают понятия, как на зоне.

Старейшины, пенсионеры, инвалиды, а мы обладаем более важным жизненным опытом, чем вы, молодые, прежде чем судить Конституционным судом убийцу, задали ему мудрейший вопрос:

— Вырос детина, и убил бабушку?

— Мои поступки – мои дела, – наркоман, пьяница, развратник, стяжатель Ларра ответил с гордостью, потому что – красавчик, как Аполлон с тремя руками.

— Мы напишем твой ответ иголками в уголках глаз в назидание потомкам – так поступали все мудрецы Востока и Севера, — старейшины проявили Вселенскую мудрость. – Ты – красавчик, но мы вынуждены тебя убить, поругать твоё восхитительное тело оливкового цвета бронзовой мухи.

На память мы снимем с тебя скальп с поразительно прелестными черными кудрями, а голову твою с бархатными очами и пушистыми девичьими ресницами мы заспиртуем.

Ты умрешь, а мы останемся жить, и нам полезно знать больше, чем мы накопили знаний из всех Российских и Советских библиотек.

Так ответили старцы, а я плюю в ваши распростертые хари, молодежь.

Посмотрите на ваши руки, блудодеи!

Теперь взгляните на мои трудовые ручки, похожие на листья фикуса.

На моих руках отражена вся моя жизнь, словно в кинематографе, а морщины и пятна – материки и континенты, что пали под моими руками и к моим ногам.

Ноги я вам не покажу, потому что показ ног пенсионерки – не торжественно, словно я ниже вас по званию и по понятиям чести.

Руки – другое дело, руками я и задушу вас и образумлю – так самец гориллы поучает своих детенышей.

Гориллы, как птицы вьют гнезда и живут в гнездах.

Огромная горилла, а вес самца гориллы доходит до двухсот килограммов, прыгает по гнезду, скачет и ухает.

Щеки самца гориллы говорят о его положении в стае – так мандат комиссара внушал уважение у нэпманов.

Чем больше щеки гориллы, тем важнее горилла, а самые большие щеки у вожака стаи!

Мои руки – не руки гориллы, а руки трудовой, рядовой женщины России.

Много дорог прошли мои руки, много судеб изведали, словно в клубе кинопутешественников с Юрием Сенкевичем.

В младенчестве я копала огород под капусту и нашла в земле три копейки одна тысяча тридцать шестого года.

Монетка старая, смешная, но очень важная — китайский правитель, а не монетка.

Сейчас три копейки ничего для вас не значат, потому что вы за одну ночь пропиваете и прогуливаете в клубах и саунах по несколько тысяч рублей.

А тогда, в СССР три копейки – ОГОГО!

Держу монетку на своей ладошке, ладошке, что не познала ещё Английский язык и физику, и тут подлая, как деяния капиталистов, мыслишка попала в мою головку: «А не испачкает ли монетка мои ручки?»

Откуда залетела мысль?

Каким шайтан ураганом Карина её занесло в Советские края – не знаю.

Но она терзала меня, терзала, поэтому я монетку выкинула, словно печень Прометея.

Я совершила преступление против монетки, а на ней изображены символы Отчизны, значит, я тогда предала Отчизну через мысль о грязи.

Всю жизнь кровью, потом, телодвижениями я искупала свою вину перед монеткой и перед собой, что боялась грязи на руках – так вы, проститутки, – палец указала на Ольгу, – боитесь грязи нищеты, но принимаете в себя грязь подонков, мусора и других отбросов общества.

А мы, несчастные пенсионеры?

Мы расплачиваемся подорванной верой в чистоту рук, а в нашу нечистоту рук верить нельзя, потому что нам жить и обуздать ретивую молодежь.

Ваши руки – тьфу на них – привыкли к пианинам и гениталиям, а не к бухгалтерским счетам и рашпилям.

Тьфу на вас много-много раз.

— Проклинаю твои плевки! – Вася Добров сунул старушке пачку вафель кондитерской фабрики «Рот фронт» и схему проезда до Можайска. Он улыбался орлиной улыбкой: — Приезжайте, будем ждать вас, добрая почетная Зинаида Федоровна!

Проклинаю ожидания!

Каждый голос пенсионера важен для либерально-демократической партии России.

Проклинаю голоса!

Вася Добров едва отпрыгнул – так Зинаида Федоровна яростно и стремительно захлопнула железную дорогую дверь с инкрустациями.

Ольга повела Васю Доброва за собой в Макдональдс, она чувствовала, что мужчине – женским чутьем понимала – нужна пища, прежде чем мужчина погрузится во мрак, откуда летят огненные змеи.

— Два бигмака, стандартный ванильный коктейль, пирожок с вишней, картофель фри с соусом «Тысяча островов», – Ольга заказала для Васи Доброва, – а мне – салат и чай, пожалуйста.