— Впрочем, что ж? я готов! — воскликнул граф,— что ж? пахать землю в гигиеническом отношении — полезно… Я совершенно согласен, что нам работа нужна… у нас движения мало… Но предлагать для этой цели соху!!! Дело в том, что у нас, к несчастию, есть общественное мнение — деспот, пред которым всякий более или менее преклоняется… Дело другое, если бы мы жили где-нибудь на необитаемом острове…
— Они оба дома! — возвестил слуга,— чем-то занимаются…
— Так я к ним пойду. Надеюсь, это недалеко отсюда? — спросил граф.
— Вам хочется к ним? — спросила хозяйка, поднимаясь.— Иван! проводи их сиятельство. Граф! завтракать с нами… надеюсь, вы не откажете нам в этом удовольствии…
— Avec plaisir… au revoir… {С удовольствием… до свидания… (фр.).} — Граф удалился.
— Ах, какая прелесть!..— нараспев возопили дамы, всплеснув руками,— как мил!.. charmant!.. il est beau! {Очарователен!.. как он хорош! (фр.).}
— Оля! подай мне веер… Какой bel hornme!..
Восхищаясь дорогим гостем, дамы разошлись по своим комнатам. Старик отправился по хозяйству.
IX
ЛЕКЦИЯ
В сопровождении слуги Карповых и своего камердинера граф шел через сад во флигель. Садовник с лопаткою в руке и бабы, половшие клубнику, отвесили ему низкий поклон. Лакей, забежав вперед, отворил калитку. Граф увидел длинное здание с двумя подъездами.
— Так они здесь живут,— сказал он.
— Так точно! — подтвердил Иван,— а энто вон ихние сохи…— прибавил он, указывая к воротам.
— Как?! — воскликнул граф.
— Действительно-с! осмелюсь доложить, они дня с четыре пашут… Сначала по зорям… так как днем жарко — а вчера в самый жар пахали…
Граф смотрел на сохи с тем выражением, которое обличало более чем ужас.
— Да-с,— продолжал лакей, заметив действие своих слов,— они шибко занялись… потому соха не свой брат! она все руки отвертит… Особливо кто без привычки…
— Им никто не помогает? — спросил граф.
— Насчет пахоты-с? Никто!.. они как есть без всякой прислуги… молодой барин две Лалицы сломали, а Андрей Петрович подсекли было ноги лошади… Бог даст, привыкнут,— заключил слуга.
Через минуту он ввел графа в большую светлую комнату, среди которой стоял Василий Егорыч, одетый в блузу, держа в руках пробирный цилиндр и стеклянную палочку.
— Ба, ба!..— воскликнул химик,— я было только хотел идти в дом. Здравствуйте, граф.
— Чем это вы занимаетесь?
— Делаю анализ почвы.
Граф при помощи pince-nez пристально взглянул на цилиндр.
— Это я осадил магнезию,— объяснил Василий Егорыч,— видите, какой получился осадок?
— Это магнезия?
— Она.
— А сероводорода сюда не нужно? — спросил граф.
— На что же? Он испортит все дело.
— Значит, почва хорошая?
— Ну нет! — возразил химик, становя цилиндр за окно,— во-первых, хлористый барий никакой мути не производит… лапис осадка не делает… соляная кислота шипенья не производит… Словом, почву надо удобрять известью, серной кислотой и поваренной солью… вот какова земелька-то! да и фосфорных солей очень мало… Ну-с, рассказывайте, как вы поживаете? медведь жив?
— Ничего… на днях скинул было с себя ошейник… поправили… Где же Андрей Петрович?
— Он в соседней комнате. Пойдемте к нему.
Василий Егорыч отворил двери и ввел графа в другую комнату, в которой за столом сидели Новоселов и Варвара Егоровна.
— Честь имею рекомендовать — моя сестра,— сказал Василий Егорыч. Девушка встала и сделала книксен.
— Я, кажется, вам помешал,— начал граф, смотря на тетрадку с карандашом, лежавшую перед барышней.
— О! нисколько! — объявил Новоселов.— Не угодно ли присесть?
— Андрей Петрович читает моей сестре гигиену…
— Да у вас сильно процветает наука! — объявил граф, держась за спинку стула и приготовляясь садиться,— если позволите, и я послушаю…
— Вы сделаете нам большую честь… но мы уже на половине дороги,— сказал Новоселов.
Граф сел, сказав девушке, которая слегка отодвинула свой стул: “Mille pardon, mademoiselle” {Тысячу извинений, сударыня (фр.).}.
— А вы не слыхали новость, граф,— сказал Карпов,— Андрей Петрович продает свою землю и удаляется в пустыню…
— Как? куда же это вы?
— Кое-куда… впрочем, это еще не скоро.
— Как жаль! вы останьтесь с нами, Андрей Петрович…
— Об этом мы поговорим; позвольте мне кончить лекцию.— Василий Егорыч также сел послушать. Новоселов объявил: — Предупреждаю вас, граф, что наша беседа ничего нового не представит для вас, все это вы тысячу раз слыхали…
— Ах, напротив… я уверен… я так мало знаю…
— Вот в чем дело,— обратился учитель к своей ученице:
“В природе, как я упомянул, разлита творческая сила; возьмите растение, кристалл какой-нибудь, мускул — все это созидалось вследствие творческой силы; из зерна является растение с листьями и цветами, наши пищеварительные органы из ржаной муки умеют сделать кровь.
Люди богатые едят кровавые ростбифы, другими словами, готовую кровь вливают в свою собственную, так что желудку не над чем и призадумываться; зато привыкший к ростбифам желудок станет в тупик перед ржаным хлебом, а какая-нибудь редька повлечет за собою смерть.
Так как человек существо всеядное, то и богатые люди прибегают к спарже, трюфелям, салату, фруктам. Но у них, как наука доказала, более половины пищи остается неусвоенною организмом, потому что богатые люди по большей части ничего не делают…
Таким образом, если хотите иметь исправный желудок, во-первых, не балуйте его изысканной пищей, а во-вторых, непременно работайте.
В этом направлении и идите: не хотите простудиться — привыкайте к холоду; ибо в настоящее время стало известно, что радикальным средством против жаб и катаров служит холодная вода, точно так же, как от объедения — диета и труд.
Вообще природа все нужное дает тем, которые прибегают к ее помощи, и преследует нарушителей своих законов. Зверей она одела в шерсть, лошади дала копыто, между тем тунеядца прежде времени лишила волос, наделила подагрой и так далее. Я вам, кажется, упоминал, что в природе существует правда; во имя этой правды неумолимая природа жестоко наказывает всех, считающих ее не за мать свою, а за врага, от которого надо скрываться; в силу этой правды человечество, хотя и медленно, идет вперед.
Наши цивилизованные люди все меры употребляют для того, чтобы удалиться, или, вернее, скрыться от природы. Зато посмотрите, как эта псевдоцивилизация изнеживает, расслабляет и извращает людей, делает их трусами, жалкими отребьями…
После сказанного вам нетрудно убедиться, что надобно любить природу; а она на каждом шагу учит нас умеренности, труду, самоусовершенствованию, наконец, тому, что жизнь не есть праздник, а высокий и тяжкий подвиг.
До сего времени мы не знали цены ничему, а как скоро история вытащила нас в колею общечеловеческой культуры, мы и забегали, как клопы (насекомое паразитное), ошпаренные кипятком.
Задача цивилизации состоит не в том, чтобы жить на чужой счет, подставлять друг другу ногу (чего не делают даже самые низшие сравнительно с нами животные, и притом гораздо более способные к общественной жизни, нежели мы, например, пчелы, муравьи и пр.); а в том, чтобы блага природы распределить между возможно большим числом людей, чтобы путем науки выяснить тунеядцу, что от жирного куска, который он схватил у ближних, испортится желудок, его постигнут разные болезни, а лень и праздность доведут до смертной тоски.
Верь, ни единый пес не взвыл
Тоскливее лентяя,—
говорит один поэт. Словом, кусок, отнятый у ближнего, тунеядец схватит себе на погибель. Вы слыхали крестьянскую пословицу, что чужое добро впрок нейдет; эта пословица справедлива более, чем думают. Тот же поэт в одном месте говорит:
Роскошны вы, хлеба заповедные
