— Давай пропоем дуэт! Я себя чувствую сегодня очень хорошо!
— Ты, кажется, всегда чувствуешь себя хорошо. Но у тебя, Захар Ильич, совсем нет уха… ведь это бог знает что выйдет.
— “В полдневный жар”? Или “Скажите ей”? У нас с тобой выходило недурно.
Супруги запели. Захар Ильич забрал совсем не в тон.
— Нет, я не могу! — И Анна Григорьевна закрыла фортепьяно.
— Ну, я вас прошу! к чему эта строгость?
— Оставьте меня… право, я не люблю ваших нежностей,— сказала Анна Григорьевна и отправилась в спальню. Супруг поплелся в кабинет.
На небе занималась заря; на селе пели петухи; по безлюдной улице к полю шли двое дворовых людей с сетьми — ловить для господ перепелов.
На большой дороге у кабака стояла лошадь: кто-то неугомонно стучался в дверь. А в воздухе уже пели жаворонки.
— Ступай отпрягай лошадь,— говорил целовальник работнику.
— Где это ты пропадал? — спрашивала целовальничиха.
— К куму ездил… насчет лошадей барину… да еще — одно дельце задержало.
Работник отпрягал лошадь и спросонья клевал носом. Жаворонки пели громке и громче…
III
Наступил день рождения Захара Ильича. Солнце только всходило; толпы баб отправлялись в поле с серпами, кувшинчиками и люльками, на барском дворе стучали топоры плотников, сидевших на стропилах; кровельщики гремели железными листами, вокруг сада каменщики клали стену, громко распевая песни; в кухне стучал поварской нож, горничные бегали по двору с накрахмаленными юбками в руках.
Захар Ильич уже пил чай в своем кабинете. У двери стояли повар, конторщик и староста со связкой ключей.
— Староста! Нынче опять поезжай в лес… остальные липы срубите и везите туда же к церкви… Мне хочется, чтобы гостиница была готова в две недели. Да найми сегодня же плотников — человек десять.
— Пора-то таперь рабочая… дорого возьмут.
— Хорошо-с! Я это знаю; ну, заплатите вдвое, только делайте, как вам приказывают.
— Слушаю-с.
— Повар! сегодня обед на десять персон… сделайте мороженое… да приготовьте шампанского. Что у вас будет к обеду?
— Суп… индейка, перепела… мороженое…
— Вот что: к завтраку пирог! я приглашу причт… Конторщик! сбегайте к священнику, скажите, что я сейчас приду в церковь слушать молебен. Повар! спросите у садовника дынь, а если не поспели, то арбузов нет ли… Я, право, по этой части ничего не понимаю, это дело барыни.
— Оне почивают.
— Ну, мне пора одеваться.
На пути к церкви Захар Ильич завернул в хлебный магазин, в котором стучали топоры плотников.
— Ну, что,— спросил барин, глядя вверх,— как ваши дела?
— К обеду, Захар Ильич, кончим, надо полагать,— только прикажите отпустить небольшой дубок — на закрома.
— Вы как же хотите тут сделать?
— В этом месте будет забираться досками, а тут мы оставим место для проходу; сохи упрут в матицу.
— Как кончите, ступайте начинайте гостиницу.
— Позвольте узнать: что же это, Захар Ильич, будет — трактир?
— Трактир,— усмехаясь, сказал барин.
— Тогда город-то, стало быть, к нам поближает,— заметил один плотник.
Прнчт ожидал барина в церкви. Барин принял благословение от священника и сказал:
— Батюшка! прошу отслужить молебен.
Причт облачился в ризы и запел: “Преподобие отче Заха-арие!..”
Барин пригласил духовных к себе в дом на закуску.
— Трактир строить хотите, Захар Ильич? — спрашивали гости, идя с барином по селу.
— Гостиницу. Это меня надоумил целовальник, Федор Петрович: открою здесь лавочку также.
— И кабачок, позвольте полюбопытствовать, будет?
— Не думаю. Мне этого не хотелось бы… Скажите: кажется, Федор Петрович хороший человек?
— Человек умный-с! человек угостительный.
– Именно умный! ваша правда. А ничего про него не слыхать дурного?
— Дурного ничего не слыхал… хлебосол! Навстречу барину бежал кучер.
— Пожалуйте, лошадей привели!
— Каких лошадей?
— Вы приказывали… рабочих…
У конюшни стояло стадо лошадей. Мещанин, пригнавший их, стоял без шапки.
— Здравствуй, почтенный! Дак ты пригнал?
— Пригнал, ваше высокоблагородие. Вы наказывали Федору Петровичу.
— Ну что же? как их выбирать?
— Да выбирать их почесть нечего! лошади все сносные, будьте покойны; я вам самых лучших представил…
— Ну-ка, покажи нам одну хоть.
Мещанин обратал лошадь и побежал с ней в сторону.
— Кажется, лошадка ничего,— сказал барин.
— Да будьте спокойны… мы этого не сделаем, чтобы… насчет обмана…
— Ленива только,— сказал дьякон.
— Ленива? — возразил мещанин,— а не знаете, отец, что в хозяйстве ленивая и нужна? Ну-ко, горячую-то запрягите в соху? Она вам ни одного зуба не оставит…
— Это справедливо,— сказал дьякон, попячиваясь назад.
— То-то! а еще небойсь хозяйством тоже занимаетесь… мы вам не указываем в церкви…
— Ну-ка, проведи другую… А что это у ней спина-то?
— Это, ваше высокородие, потерто: она, изволите видеть, у мужика была… а вы, чай, изволите знать этот народец! Железную, понимаете, седелку клали на спину-то… А какая лошадь-то!.. Эй! заснула!..
— Покажи нам… вон, в середке-то.
— Темно-гнеденького-то?.. Уж и конь! Сейчас умереть!
— Ногами попорчена,— заметил дьячок.
— Попорчена? Сидел бы на колокольне да трезвонил в колокола…— крикнул прасол.— Эта лошадь дороже тебя!
— Ну, как ты думаешь, Егор? — спросил барин своего кучера,— хороши лошади?
— Лошади справные. Как ценой-то, надо узнать.
— Мы за ценой не погонимся! А ежели вам по ндраву, Захар Ильич, прикажите гнать на двор. Об цене толковать нечего. Пятнадцать рублей штука!
— Это не дорого! так загоняй лошадей на двор и ступай к конторщику. Он тебе выдаст деньги.
Оставшись один на один с кучером, прасол сказал ему:
— Заверни к Федору Петрову!..
— Сочтемся! — отвечал кучер.
Часа в два начали съезжаться гости. В гостиной сидела барыня с холостыми помещиками, доказывая им, что мужчинам ни в чем нельзя верить.
В кабинете и зале толпились пожилые и семейные помещики.
— Ну, как, милый Петр Абрамыч, вы поживаете? — шел разговор.
— А вот так мы и поживаем, почтеннейший Егор Григорьич.
— Живите, живите.
— Хочу, батюшка, сделать себе новую терку для картофельного крахмала. Изволите видеть: будет ремень и две терки… и над барабаном будет сидеть мужик, чтобы наблюдать, не попало ли чего-нибудь… Например, вдруг камень… стой! мужик вынул камень, и пошла писать…
— А над мужиком устроить тоже какую-нибудь машину?..
— Хе, хе, хе!.. именно машину!
— Я хочу выписать из Москвы костяное удобрение,— говорил Захар Ильич,— за границей везде удобряют костями… одним словом, пора взяться за дело русским хозяевам!
— Нет, Захар Ильич, в России все эти машины да химические удобрения не годятся. По-моему, надо удобрять навозом, пахать матушкой-андреевной сохой, держать кляч, а не лошадей; потому что хороших лошадей у вас испортят, машину сломают! нам надо еще учиться, приноравливаться к мужику, к его лени и плутовству — особенно теперь, когда мы стали в зависимость от этого народа. С мужиком нельзя делать никаких договоров… Словом, настоящее разумное хозяйство у нас невозможно!
— Нет, нет! я с вами не согласен! я вам докажу, что всему виною мы…
— Захар Ильич! позвольте вам заметить: а климат наш? вы ни на что не можете смело рассчитывать, ни на какой затраченный капитал: зима без снега… засуха, град… одна надежда на милость божию.
— Позвольте, Захар Ильич, мне заметить, вам: как теперь обработывается земля? Прежде всевидящая палка надсматривала, а теперь мужичок пашет, как ему вздумается…
— Опять я с вами не согласен! — говорил хозяин.
— Конечно,— заметил один помещик,— Захар Ильич действует рационально… в этом мы должны признаться… В самом деле, спросить: какие мы хозяева? разве так-то ведут хозяйство?..
