— Лошадей, Захар Ильич, тут достанете. Конечно, и на Лебедянской ярмарке можно купить, но это далеко отсюда, и ярмарка придет не скоро. Тут один мой знакомый торгует лошадьми и дешево продает.
— Мне нужна рабочая лошадь, не дорогая, но крепкая.
— Лошади прочные у него. Я ему скажу, он даже отберет для вас особенных.
— Да, скажите ему; я вам буду благодарен. Вам не угодно ли, Федор Петрович, водки со мной выпить? Я в это время пью водку.
— Покорно благодарю.
— Васька! дай нам водки. Давеча утром был у меня священник. Я тоже утром пью водку… ну, а теперь выпью с вами. Одному как-то скучно пить.
— Без компании подлинно скучно.
Хозяевам, как видно, начинал нравиться Федор Петрович своею скромностию, необыкновенной вежливостию и, сверх того, еще жаждою к просвещению. Подали закуску.
— Прошу покорно! Что касается книг, то я вас награжу ими. Скучать не будете,— говорил хозяин, закусывая,— а насчет лошадей в самом деле скажите вашему знакомому, чтобы он пригнал их сюда показать мне.
— Это останетесь, сударь, довольны! лошади плотные, рабочие лошади, и возьмет он с вас недорого.
— Я думаю, вам очень скучно в кабаке? — спросила барыня,— даже страшно, мне кажется… живете одни… в поле…
— Дело наше привычное, ведь с малолетства этим ремеслом занимаемся. Конечно, бывают тоже разные случаи, не без того; говорит пословица: “Дурному человеку в поле — две воли”.
— Какие же случаи?
— Да вот хоть, например, осенью было дело… Сижу я в кабаке, уж около полночи… вдруг кто-то стучит в ставень. Спрашиваю: кто? Не откликается… Жена спала это время, работник тоже спал, а я составлял счеты, писал. Слышу, опять кто-то стучит. Вышел я в сени, смотрю — ломают дверь. Я разбудил работника и пошел с ним. А он, известное дело, мужик, работник-то, струсил да ушел опять в кабак… А это были двое беглых солдат. Я связал им руки и наутро представил их в город.
— Вы сладили с ними?
— Сладил-с…
Барыня во все глаза посмотрела на Федора Петровича.
— Вы очень сильны?— спросила она.
— Хвастать не хочу, а, благодаря бога, езжу по ночам всегда один… про запас ничего не беру… Чего бояться? Его святая воля!
“Экой молодец!” — подумала барыня.
— Действительно,— заметил барин,— кто там что ни говори, а бог первая защита!..
— А что я так-то думаю, Захар Ильич,— начал Федор Петрович,— вы меня извините… Что бы вам выстроить здесь, в селе, торговую лавочку? Крестьян тут более девятисот душ, а им надо бывает купить то, другое… Город отсюда далече. Есть на постоялых дворах тут лавки, тоже не близко: верст шесть наберется. Опять, другое дело, касательно ежели что продать захочет мужичок, положим, хлеб, что ли… то он должен это везть вон куда, а то бы он продал здесь, у вас…
— Где же это выстроить?
— А вот у вас, напротив церкви, местечко-то; земелька ваша собственная, а местечко куда как хорошо! Теперь праздничное время, народ прямо от обедни в лавку: взял купил себе что надо и поехал себе с богом! Я не к тому, примерно, чтобы насчет обмана, как прочие торговцы… а бога боясь! Можно все пустить дешево супротив других, а барышок какой ни на есть будет: все вам очистится плохо-плохо триста рублей в год, а нет — и больше; вы и мужичкам пользу сделаете и себя не обидите. Да тут прямо можно выстроить постоялый двор, значит, на этом самом месте: тут проезд всегда хороший, даром что дорога проселочная. Я, как здешний житель, полагаю, что это будет хорошо; впрочем, советовать не смею… вы извините…
— Помилуйте, напротив, я вам очень благодарен. Но позвольте, точно здесь проезд хороший?
— Летом нельзя сказать, чтобы очень шибко ездили, а и летом тут ездят… Может, чай, изволите когда слышать колокольчики?
— Правда.
— А уж зимой здесь простору нет! обоз за обозом, возок за возком… отменное-с местечко!.. И весело будет жить. Даже если вы сумневаетесь, мы у вас тогда снимем эту самую лавочку, отдадим вам чистые денежки.
— Послушай, mon ami! — обратился Захар Ильич к жене,— какая у меня мысль! Представь, я думаю здесь выстроить гостиницу для проезжающих; устрою этакой небольшой, но чистенький трактир, нумера… Наконец, ведь в самом деле у нас в захолустье нигде не встретишь не говорю порядочной гостиницы, просто — порядочной избы, а между тем по этому захолустью нередко приходится проезжать и порядочным людям; да и, например, зимней порой вдруг кого-нибудь застигнет ночь, кто-нибудь, например, заблудится… вдруг — гостиница! Я вам, Федор Петрович, очень благодарен за. мысль! Annette, как ты думаешь?
— Я тоже думаю, что это будет хорошо. Вот если бы ты такими умными вещами занимался, это бы тебе делало честь, вместо того, чтобы ломать и строить какие-то амбары, риги…
— Превосходно, превосходно! не мешает купить небольшой орган… пусть мужики слушают… Это слегка развивает…
— Да можно наши фортепьяно туда поставить… ведь у меня будут другие…
— Пожалуй, пожалуй… Только кто же будет на них играть?
Федор Петрович взялся за фуражку.
— Что же вы? Посидите!
— Признаться, тороплюсь: в кабаке жена одна. А это вы, сударь, именно в самый раз тут выстроитесь.
— Я непременно выстрою гостиницу, конечно и лавочку также. Ну, а что мне будет стоить вся эта затея, как вы думаете, Федор Петрович?
— Да что она будет стоить? Вы полагаете одноэтажный домик выстроить?
— Мне хотелось бы двухэтажный; понимаете ли, наверху будет чистая гостиница для порядочных людей, а внизу лавочка.
— Да не дорого вам будет это стоить: лесок у вас благодаря бога свой; соломка, хворостик — тоже… работа одна да товар… товар дешевенький… Я полагаю, на триста с небольшим управитесь…
— Только?
— Да я еще, сударь, дорого кладу… по расчету меньше обойдется; а она, эта самая материя, в год окупится.
— Я вам, Федор Петрович, право, очень благодарен.
— За что же? Не стоит… Желаю вам всякого благополучия.
— Вы нас проведывайте.
— А что же книги-то? — сказала барыня.
— Уж книжечку позвольте… для меня это будет подлинно удовольствием,— проговорил Федор Петрович.
Хозяин и хозяйка хлопотали вокруг целого вороха книг.
— Гоголя положила?
— Но вот что: не дать ли им “Обломова”?
— Пожалуй! в самом деле, “Обломова”? вещь капитальная; пусть они там выберут себе по вкусу… Человек! завяжи книги… Что ты, друг мой, ищешь? Авдеева! Авдеева я положил… Вот вам, Федор Петрович! Читайте себе сколько душе угодно. Мне всегда нравятся люди, в которых есть какая-нибудь любознательность: в жизни, природе, науках, искусствах — все интересно! Поэтому именно — чтение, чтение… И вы читайте себе! Я вам буду доставлять книги.
— Вы прочтите “Подводный камень” или “Обломова”,— сказала барыня,— после скажите мне ваше мнение…
— Очень хорошо-с.
— Где же ваша лошадь? — спросил хозяин.
— Она там у конюшни привязана.
— Вам сейчас подадут.
К балкону подъехала высокая серая лошадь, запряженная в купеческую тележку.
— Прощайте, Захар Ильич!
— Заезжайте же к нам.
Серый жеребец, загнув шею дугой, понесся мимо каменной ограды.
— Вот этакая беседа,— говорил Захар Ильич своей жене во время ужина,— с простым, умным человеком гораздо приятнее, нежели, например, с каким-нибудь помещиком, который потерял всякую энергию к жизни, обленился и ни о чем не в состоянии думать… В нашем так называемом образованном обществе чувствуешь какую-то нравственную тягость: какие-то предвзятые у каждого мысли! То ли дело простой русский человек! Все это просто, открыто, а между тем и умно! Говорит пословица: “Хоть шуба овечья, но душа человечья!”
— Однако какая скука! Нет! без гостей в деревне невозможно,— сказала Анна Григорьевна.
— Послезавтра, ma chere, день моего рождения; я думаю, вечеринку надо сделать.
— Да уж обед… к чему же вечеринку! Ну, конечно!
Анна Григорьевна села за фортепьяно, и в отворенные окна полились аккорды… Барыня запела: “Ты не пой, соловей”. Захар Ильич начал подтягивать — и вдруг сказал:
