Литмир - Электронная Библиотека

Его новый дворец, который он еще тогда, перед полетом своим в Петербург, воздвиг, чтобы сделать его единственным в мире хранилищем книг, теперь был наполнен пирующими дармоедами. Целые дни они, во главе с самим Чернчайлем, восседали за столами и предавались беспримерному обжорству и пьянству. Среди них было множество обольстительных женщин, о которых прежде без ужаса не мог и подумать Чернчайль. Теперь же они вертелись вокруг него и своими бесстыдными ласками забавляли его и разжигали его страсть. Чернчайль не признавал ничего, кроме наслаждения. Он слышать не хотел ни о чем другом и смеялся над добродетелью…

Что сделалось с главным министром?

Но не менее, чем соотечественники Чернчайля, были изумлены жители не только Петербурга, но и всей Российской страны, с ее тысячемиллионным населением. Уже давно в ней, как и в других культурных странах, государственный порядок установился раз навсегда. Опыт тысячелетий, в продолжении которых люди метались из стороны в сторону, мучительно отыскивая наилучшую форму жизни, пробовали то одну, то другую, вступали в междоусобные войны, истребляли друг друга, проливали братскую кровь, этот опыт не прошел даром. Теперь, если бы кому-нибудь вздумалось не то, чтобы поднять восстание, а даже только заговорить о новой форме государственности, его просто осмеяли бы. Все было выработано, и люди слишком были заняты своими делами, чтобы отдавать время таким пустякам.

Были глубокие специалисты управления, так же точно, как и специалисты всех других профессий. Они должны были тщательно следить, чтобы исполнялись законы, которые были совершенны. И этого было достаточно. Страна была спокойна за свое процветание. И вдруг все пошло вкривь и вкось. Главный министр, который считался человеком совершенно непоколебимым и твердым и относительно которого существовало мнение, что он скорее согласится, чтобы ему отрубили обе руки, чем допустит нарушение хоть одной буквы закона, вдруг словно переродился. Чиновники, выходившие от него с бумагами, на которых он клал резолюции, смотрели друг на друга с вытянутыми лицами, на которых выражалось недоумение, граничившее с ужасом.

Что сталось с министром? Уж не сошел ли он с ума? Вот дело о гражданине, который, впав в бедность, вследствие неблагоприятных условий жизни, долго и упорно боролся и, наконец, решился ограбить какое-то коммерческое учреждение. Это было безумное предприятие, которое заранее было осуждено на неудачу. Полиция, на которой лежала обязанность охранять граждан от всех возможных покушений на их личность и собственность, была организована идеально. Ни одно злонамеренное движение не ускользало от ее зорких глаз.

И, конечно, несчастный был взят на месте преступления тотчас после того, как совершил его. О, ему не мешали, хотя заранее знали о его намерениях. Ему дали довести свое дело до конца, чтобы были явные и неподлежащие никакому толкованию улики. Судья, действуя на точном основании закона, немедленно приговорил его к строгому наказанию. Но всякий приговор, прежде чем его исполнять, обязательно проходил через руки главного министра, без санкции которого ничто не делалось в стране. Он отвечал за все, значит, все должен был знать. И вот, перед ним дело этого несчастного. В прежнее время он дал бы себе труд, чтобы отметить на бумаге короткий значок: исполнить.

Но на этот раз главный министр до того заинтересовался делом, что даже подумал около минуты, – много, ужасно много для главного министра. И только подумавши, он положил резолюцию. Но какую? Разве можно было себе даже представить что-нибудь подобное? Он написал:

«Человека, который был подвигнут на преступление крайней нуждой, нельзя наказывать. Наоборот, государство обязано помочь ему стать на ноги и сделаться честным гражданином».

Читали эту резолюцию все и не понимали не только того, каким образом министр мог написать ее, но и того, как она могла бы быть осуществлена. Ведь все, что делалось этими служителями закона, подчинялось порядку, который устанавливался в течение столетий и в котором теперь каждая мелочь была незыблема.

Это была колоссальная машина, в которой обязанности колес и винтов исполняли люди. Каждый хорошо знал свою определенную роль и никогда не касался того, что составляло роль другого органа. Но как ни старались припомнить исполнители воли министра, на их памяти, – хотя среди них были двестипятидесятилетние старики, – не было ни одного случая, чтобы государство, как было сказано в резолюции, помогло встать преступнику на ноги. Что это значит? Как это сделать?

Очевидно, дать ему средства, но для этого не было выработано форм, все средства казны были заранее распределены между тысячами государственных нужд. Одним словом, необыкновенная резолюция министра спутала все, и все были так огорошены, что на несколько минут потеряли способность работать, и государственная машина бездействовала, что, разумеется, сейчас же отразилось на благосостоянии самых отдаленных уголков страны.

Но если бы только это! Дальнейшие резолюции были нисколько не лучше этой. Министр противоречил в них самому себе, всей своей неуклонной деятельности, всем принципам своего воспитания. Он вдруг перестал быть неумолимым сторонником бесстрастной справедливости и совершенно открыто стал на сторону обиженных и обойденных судьбой.

– Главный министр сошел с ума, – стали говорить ближайшие к нему люди, но старались держать это в секрете, боясь возмущения в обществе.

Однако министр сам постарался, чтобы это долго не оставалось секретом. Когда его резолюции вызвали недоумение в высшем государственном учреждении, которое обсуждало самые важные дела, – так что пришлось даже приостановить их исполнение, он сам явился туда, и тут уже для всех стало ясно, что ум его повредился.

Он вышел на кафедру и сказал, правда, блестящую и глубокую речь – о том, что государство не может крепко держаться на принципе неравенства всех своих граждан и что сейчас же все преимущества богатых должны быть распределены между бедными. Но мало этого. Когда он заговорил о классе париев, неспособных даже к работе и гибнущих от голода, голос его задрожал, и вдруг перед изумленными слушателями раздались рыдания. Министр всенародно плакал над судьбой обездоленных братии.

Это было нечто, не поддающееся описанию. «Главный министр плачет. Он плачет!» – восклицали слушатели, у которых у самих при этом глаза были наполнены слезами, так как речь министра растрогала их. Но это ничего не значит, – они могли растрогаться, но сознание сурового долга не покидало их и к тому же они не были министры. Для всех было ясно, что новый взгляд министра на отношение государства к слабым и гибнущим от собственной слабости его подданным – является гибельным для страны. Но самое главное было то, что от такой перемены взгляда у министра государство испытывало потрясение, оно несло огромные убытки. По распоряжению главного министра, строились какие-то дома для бедных, в разных пунктах страны открывались столовые, где злосчастные парии кормились на государственный счет.

Ничего подобного раньше никогда не делалось. Это противоречило основному принципу государственности: никто не должен жить на счет другого, и каждый имеет право только на те блага и преимущества, которые приобретены трудом его самого или его предков. И в стране начали раздаваться голоса, что так продолжаться не может.

Навели справки во «Всеобщем органо-ремонториуме». Оказалось, что мозг его на протяжении всей жизни уже семь раз вынимался из черепа для чистки и приведения в порядок. И стало совершенно ясно, что мозг главного министра износился и потерял все свои замечательные качества.

Блюстители человеческих душ

При таком настроении в государстве все клонилось к тому, что могла произойти величайшая несправедливость, а именно: всюду стали говорить о предстоящей отставке главного министра и замене его другим. Сам министр не чувствовал ни малейшей потребности в отставке и совсем не думал о ней. Но, само собой разумеется, если бы страна выразила свое желание, он беспрекословно подчинился бы. И хотя вопрос этот еще не трактовался официально, но всюду в частных кругах он уже почти был решен. Ожидали только повода, т. е. какого-нибудь крупного мероприятия, которое совершенно дискредитирует министра в глазах граждан.

4
{"b":"539373","o":1}