— Вы мне тут спектакли не устраивайте! — сказал он довольно высокомерно. — На каком основании вы учинили мне этот допрос?

Следователь поднялся из-за стола, пересек комнату и показал Титовко ордер на его арест. Затем торжественным тоном произнес:

— Господин Титовко! Вы арестованы по подозрению в причастности к преступной группе, совершившей кражу крупной суммы государственных средств.

Титовко повертел ордер в руке, недоумевая, как он к нему попал, затем швырнул его на пол и резко ответил:

— Вы забываетесь! Я буду жаловаться премьер-министру, моему непосредственному начальнику!

— Это ваше право. Однако советую не горячиться и сделать чистосердечное признание: это облегчит вашу дальнейшую участь.

Гость дачи буквально взорвался:

— Чистосердечное признание! Облегчит участь! Что за чепуху вы несете?! Каких дешевых детективов начитались?! Немедленно освободите меня, или вам будет хуже!

— А вот этого не надо! — жестко оборвал его следователь. — Угрожать мне, следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре Российской Федерации, да еще при исполнении служебных обязанностей — это для вас чревато! Можете получить дополнительных три года тюрьмы.

Титовко сник. Он вдруг понял, что на этого человека он не произведет никакого впечатления ни своими высокими правительственными должностями, ни машиной с «мигалкой» и спецномером, ни другими привилегиями и положением. Поэтому опустил голову и притих.

Усков подумал, что вряд ли добьется чего-нибудь сейчас от этого высокомерного правительственного чиновника. Но на всякий случай все же задал ему один вопрос:

— Вы заявили, что приехали к Джевеликяну. Значит, вы его знаете?

Титовко поднял голову и тихо, но решительно сказал:

— Ни на какие ваши вопросы без моего адвоката я отвечать не намерен. Это вам понятно?

— Понятно. Адвокат будет. Прошу следовать за мной.

Известие об аресте Титовко не было, конечно, для премьер-министра громом среди ясного неба. Звонок Генерального прокурора с намеками о причастности его подчиненного к криминальным делам не прошел для Николая Николаевича даром. Поэтому внутренне он был готов к такому повороту событий.

Однако статьи обвинений, по которым был задержан Титовко, просто поражали. Хищение казенных средств в таких размерах да еще беспрецедентным для России способом — это было невероятным делом даже для видавшего виды человека и должностного лица, каковым был Николай Николаевич.

Конечно, он должен был сделать из этого выводы. Но такие? Кинуться выручать Титовко? Просить об этом Генерального прокурора?

Но это может быть понято превратно и бросить тень на него самого. А его соперникам из президентской администрации только того и нужно. Да и Титовко не настолько ему друг, чтобы его выручать.

Осудить своего ближайшего подчиненного и немедленно освободить его от должности руководителя департамента? Но он пока лишь подозреваемый, и его непосредственная вина может быть установлена лишь судом, которого еще надо дождаться.

Трудная дилемма смяла сейчас перед премьер-министром. Больше всего он боялся огласки этого дела, страшного скандала, который могли поднять средства массовой информации вокруг Титовко, связав все с именем самого премьер-министра. Тогда карьере конец.

Но одна мысль все-таки грела его и утешала. В свое время Титовко убедил его сделать логически безупречный ход: выделить средства газетам и телевидению, предоставить им ряд налоговых льгот и таким образом привлечь на свою сторону. Правда, это было сделано в целях борьбы с Администрацией Президента. Но теперь та услуга средствам массовой информации должна окупиться.

И действительно, пока что ни одна газета, ни один канал ТВ ничего не сообщили в связи с арестом Титовко. Конечно, это могло быть и заслугой Генерального прокурора, который не стал раздувать скандала и сообщать об этом в прессу.

И премьер-министр решил выждать, решение он всегда успеет принять.

Джевеликян узнал о разгроме на своей даче, пожалуй, одним из первых. Цепочка сообщений от охраны к управляющему фирмой, а оттуда к нему в камеру сработала молниеносно. Правда, ни охрана, ни управляющий не знали о том, что делалось в той секретной комнате, оборудованной компьютерами самых последних марок. Дело было преподнесено как вмешательство все того же неугомонного следователя прокуратуры Ускова, который перебил половину его охраны.

Мягди, конечно, знал, что в словах донесений его подданных много преувеличений. У страха, как известно, глаза велики. И если в какой-нибудь перестрелке убили одного охранника, назовут десять.

Но факт оставался фактом. И его предстояло проанализировать.

Он лежал на мягкой кровати и неторопливо размышлял.

Значит, так. Усков, конечно, не дурак. И просто так громить его дачу не полезет. Выходит, есть другая причина.

А причина может быть только одна: компьютерный центр, посредством которого они собирались сосать деньги из государства. Если присовокупить сюда намек следователя во время его последнего визита, что подельники гребут там, на воле, большие деньги, а с ним не собираются делиться, вывод ясен.

«Усков уже знал, что мы грабим Центробанк! — сделал однозначный вывод. Мягди. И тут же горько усмехнулся: — Мы! Эти сволочи — Титовко и Петраков!»

Впрочем, упоминание этих фамилий его несколько утешило. Ему не было жаль разгромленной дачи: это все восстанавливается в считанные дни. А вот то, что Усков теперь накажет его обидчиков, грело душу. Пусть пока не сам, пусть чужими руками, но наказать этих гадов!

И Мягди поздравил себя с успехом. Оказывается, и сидя за решеткой, можно одерживать победы!

С самого утра Петракова не покидало ощущение надвигающейся беды. Он смотрел из окна своего кабинета на противоположную сторону улицы, слышал, как за спиной тренькали звонки различных телефонных аппаратов, но не подходил к ним.

Какая-то апатия охватила Вячеслава Ивановича. Ему ничего не хотелось делать и тем более выполнять то, что уже было намечено на сегодняшний рабочий день.

Наоборот, тянуло к какой-то родной душе, к человеку, который тебя поймет и пожалеет, поможет обрести покой и душевное равновесие.

Такой человек в городе у него был только один. Нет, не жена, к которой он давно охладел и терпел ее рядом лишь по обязанности.

Нет, не почти взрослая дочь, которую он, конечно, любил, но с которой, увы, нельзя было поделиться ничем сокровенным.

Это была, естественно, Джульетта.

А с ней он не виделся давно. С того самого злополучного момента, когда, явившись в сопровождении охраны к ней домой, стал невольным свидетелем и даже соучастником ареста Джевеликяна.

Конечно, это любви к нему со стороны Джульетты не прибавило.

«Но ведь мы были близки! — воскликнул про себя Петраков. — И даже счастливы, пока не появился этот прохвост Джевеликян!»

Впрочем, мэр слегка лукавил. Даже перед собой. Мягди они оба знали давно. Просто до поры до времени Джульетта не испытывала к экстрасенсу-бизнесмену, за которого выдавал себя в их городе Мягди, никаких чувств.

Но судьба изменчива. А Фортуна, любительница острых ощущений, тем более. И потому, в один далеко не прекрасный для Петракова день, он заметил, что Джульетта стала к нему охладевать. И, наоборот, воспылала неожиданной страстью к этому грузину.

Чем он ее так пленил, Петраков не мог понять до сегодняшнего дня. Но он мог и хотел простить Джульетту, вернуть ее. И делал в этом направлении немало попыток с переменным успехом. Так что ничто не мешало ему сделать еще один заход.

Сначала он хотел позвонить Джульетте. Но потом решил, что лучше приехать в редакцию. Он вызвал машину и быстро спустился вниз, к подъезду, где уже стоял новый «шевроле субарбан», который мэрия только что приобрела для него взамен устаревшей модели «форда».

Памятуя о прошлом инциденте, он решил поехать к Булановой без охраны.