Апрельский вечер обещал быть прохладным, поэтому я остановился у «Белого ибиса», захватил старую синюю парусиновую спортивную куртку, выстиранную и отглаженную благодаря любезности налогоплательщиков округа Сайприс, и отправился в одно местечко, которое присмотрел, разъезжая по городу. «Искатель приключений» — сплошной голубой неон, дымчатые стекла, акр асфальта, забитый местными автомобилями. Кондиционеры охлаждали воздух, вентиляторы выгоняли дым, расположенные на потолке призмы бросали тонкие яркие лучи на лица вечерних субботних посетителей. У длинной стойки бара было полным-полно народу, сидевшие за столиками люди тянулись друг к другу, кричали, ведя интимные беседы, чтобы их можно было услышать в оглушительном гомоне сотни орущих и оглушительной музыке расположившегося на высокой эстраде в углу трио — трех усатых мужчин с безжизненными физиономиями. Один из них был вооружен электрогитарой мощностью свыше пятисот ватт, другой — бас-кларнетом, третий парень, стоя, лупил по высокому барабану и что-то выкрикивал в микрофон — может, слова, а может, и нет. Трудолюбивой девушке была отведена собственная эстрада, превращенная в птичью клетку. Мясистая и энергичная, она мотала головой, хлеща волосами по закрытым глазам, отбивала чечетку с простым повторяющимся рисунком — наклон, поворот, танец живота, таитянский трепет. В строгом смысле ее нельзя было назвать обнаженной — деловито прыгающие соски прикрывала матерчатая ленточка. Девушку высвечивал луч прожектора, свет менялся с розового на черный, синий и снова черный. В черном свете призрачно фосфоресцировали только зубы, две узкие ленточки и высокие серебристые ботинки.

Ожидая возможности протиснуться поближе к бару и сделать заказ, я разглядывал толпу. Ученики старших классов, работники с ранчо, рабочие с упаковочной фабрики. Одинокие хлыщи и семейные парочки. Банковские клерки, секретари, юные агенты по продаже недвижимости. Плотники и водопроводчики, электрики и штукатуры рядом с молодыми дантистами, солдатами и матросами-отпускниками, больничными техниками, медсестрами, разносчиками, продавцами. Кучка обычных хищников — мужчин средних лет в молодежной одежде, высматривающих, оценивающих, выслеживающих потенциальные жертвы обоих полов, составляя тщательно выверенные планы кампании. Половина пьет пиво, половина — крепкие напитки. Пиво нацеживают в массивные стеклянные кружки с изморозью, содержащие лишь половину своей кажущейся вместимости. Официантки суетятся у столиков, разнося либо сандвичи с ростбифом, либо миски с варенными в пиве креветками. Подобное развлекательное заведение — превосходная денежная машина. Как только официантка швырнет счет на столик, либо расплачивайся и уходи, либо заказывай дальше.

Я взял холодную кружку, получив с доллара тридцать центов сдачи и слишком большую пенную шапку на темном пиве.

Выбравшись из давки и попивая пиво, я принялся искать надзирателей. Когда устраиваешь в центре ринга шумное крупномасштабное представление с участием львов, тигров, медведей, овец, кроликов, ласок и кобр, нужны люди с кнутами и сверкающими пистолетами, иначе начнешь терять слишком много животных и в конце концов окажешься на пустой арене с приколоченным к двери судебным постановлением. В дальнем углу длинной стойки бара завязалась возня, и невесть откуда возникшая пара спокойных мужчин тут же вмешалась, пресекая распространение беспорядка. Хорошая пара, проворные профессионалы, без всякой суеты прихватившие кого следует. Когда нарушителя вели мимо меня, я заметил скривившийся от боли рот, испуганный взгляд, бледную, потную физиономию. Двое мужчин, улыбаясь, шутили с ним. Такое препровождение с болезненным воздействием — механическим или ручным — лучше для бизнеса, чем полдюжины старомодных вышибал. Мужчины так быстро взялись задело, что я понял — заведение под наблюдением. Поэтому, выбирая наилучшее для обзора всего зала место, окончательно остановил выбор на этом самом наблюдательном пункте. Высоко в стене над баром было вставлено зеркало. Перед ним можно спокойно сидеть, видя весь бар, все столики, маленькую танцплощадку, кассы, вход и двери в другие помещения. Двое мужчин вернулись и заняли свои места справа от центрального входа. Один нажал кнопку переговорного устройства и что-то сказал. Предположительно следующее: «Он совсем уже утихомирился, Чарли. Едет домой, сегодня не вернется».

Итак, я стоял в абсолютном и полном одиночестве, возможном лишь в толпе незнакомцев, в оглушительном шуме веселых голосов и праздничной рок-музыки, глазел на неутомимую блондинку, умело трясущую телесами, и гадал, почему в моем уравнении отсутствует такое множество важных членов.

Мне повезло больше, чем я заслуживал. Во-первых, нашел одинокую, озабоченную, разговорчивую старушку, во-вторых, быстро и уверенно завоевал ее расположение, в-третьих, получил хорошее представление о частной потайной жизни Лью Арнстеда.

Очень многое превосходно сходилось, но в каком-то смысле чересчур хорошо, чтобы соответствовать истине.

Хорошо бы, чтобы рядом стоял Мейер, тогда я ему сказал бы:

— Фрэнк Бейтер спланировал дело с ипподромными деньгами. Использовал Хатча, Орвилла, Генри Перриса и Лило, падчерицу последнего. Генри мы видели, Мейер. Это могучий загорелый тип с белыми зубами, который в то утро опоздал на работу на станции Эла Стори. Он приехал в синем «рэмблере». Итак, Генри замешан в убийстве Бейтера. Дорогу перед нами перебегала Лило Перрис (Хэч). Генри организовал небольшую дымовую завесу. Может быть, перемудрил. Потому что сильно дергался. Схватил конверт и каким-то образом передал его Лило. Потом она отправилась в дом Бейтера, заморочила голову Лью Арнстеду и получила возможность подбросить конверт. Арнстед сидит на амфетамине, поэтому возбужден и опасен. От мистера Норма требуется одно — проследить путь конверта от Генри до Лило и до дома Бейтера, а потом взять и расколоть Генри, Лью, Лило. Причем поскорей, пока Лью с Лило не унесли ноги с деньгами из инкассаторской машины.

И вдруг я угадал ответ Мейера так, что почти услышал его голос:

— Если шериф Норман Хайзер знает свой округ так, как, по-моему, должен знать, то ему, безусловно, известно, что маленькой подружкой Фрэнка Бейтера перед операцией с деньгами была Лило Перрис. Он знает, что тут замешана молодая девушка. Вполне может подозревать в причастности и Генри Перриса, поэтому обязательно перепроверит и выяснит, где был Генри в те выходные. Но Норман Хайзер кажется абсолютно уверенным в нашей причастности. Словно считает себя обязанным верить. По какой причине?

— Может быть, что-то застит ему глаза? Может быть, он не видит со слишком близкого расстояния? Может быть, сам как-то в этом замешан? Все так замечательно сходится, Мейер.

— Разве все всегда замечательно сходится?

— Практически никогда.

— Так зачем же ты задаешь дурацкие вопросы?..

Мейер исчез, а передо мной возник здоровенный Кинг Стерневан. Из огромного деформированного кулака торчала бутылка кока-колы.

— Макги, я смотрю, ты еще не наткнулся на нашего друга Лью, а?

— Откуда ты знаешь?

— Я уже говорил, что поставил бы на тебя, только он все равно бы тебя пометил. Тут уж ты ничего не поделаешь. Я кругом расспрашивал, и никто этого сосунка не видал.

Цивильный наряд Кинга состоял из просторной красной спортивной рубашки с изображением пальмового дерева и помятых слаксов цвета хаки непомерных размеров. На макушке торчала маленькая соломенная шляпа с узкими полями, из нагрудного кармана высовывались сигары.

Нам приходилось орать, чтобы слышать друг друга, а мне не хотелось орать то, что надо было сказать. И Кинг охотно вышел за мной во внезапную тишину вечера. Мы пошли, сели в «бьюик» с опущенным верхом.

— Как считаешь, примерно с полгода назад Арнстед пошел вразнос?

— Может быть, и с того времени. Не обращал внимания.

— А до того был в порядке?

— Вполне хорош. Может, не хуже Билли Кейбла, а Кейбл чертовски отличный коп, уж поверь. Но… Не знаю. Девчонки, наверное. Несколько месяцев назад Лью побил одну свою подружку. Она подала было жалобу, потом забрала обратно. Ну, еще кое-что. Наверное, мне следовало доложить по начальству. Ехал я в своей машине шесть-семь недель назад. Он направлялся в другую сторону по сто двенадцатому шоссе, один, в нашем патрульном автомобиле номер четыре, причем он весь у него был помятый, до самой крыши. У нас «форды» с двигателем «Кобра-428», с мощной подвеской, толщина сзади триста пятьдесят. Надо держаться по правилам на двадцати пяти, а он летит, будто асфальт под ним горит. Черт возьми, я повернул — и за ним. Думаю, может, кто врезался ему в крыло. Нет, ничего не стряслось. Говорю: «Какого дьявола, Лью? Ты же убьешься на такой дороге». А он велел мне проваливать. С тех пор мы на ножах. Порой и самые крутые с катушек съезжают, как только девчонка начнет им мозги пудрить.