-- Зачем? -- она вновь повернула голову ко мне в искреннем недоумении. -- Разве я Вам нужна, такая, какая есть?
-- Нужны, -- произнёс я, стараясь звучать решительно, но без абсолютной уверенности.
Как будто борьба, мЩка, страдание отразились на её лице... но это недолго продолжалось: бесстрастие всё победило.
-- Очень благородно, но я не очень Вам верю, -- отозвалась сестра Иоанна. -- Вы ведь ищете не меня, а Аврору, правда? А я ею обернуться не смогу. У меня инвокации нет.
-- У вас ведь уже получалось это!
-- Это не у меня получалось, Вы ошиблись. Это у неё получилось прикинуться Леной Ивановой. Да если бы я и могла: разве я хочу? Почему Вы не спросили меня? Знаете, на что похожа служба mediatrix? На комнату, которая сдаётся внаём. Только вы приберёте её, помоете полы, постираете занавески, как приходят наглые съёмщики, выгоняют вас из вашей чистенькой комнатки, ведут себя неизвестно как, приглашают каких-то развязных девиц или кавалеров... Хватит! -- выдохнула она. -- Я устала "трудиться во благо союза двух миров", особенно когда поняла, что нет никакого союза. И про горний мир я тоже сильно сомневаюсь: не в том, что он есть, а в том, что все эти постояльцы действительно оттуда пришли. Я хочу пожить в моей чистенькой комнате. Запереть дверь, зашторить окна, выключить свет. Вам... лучше всего меня отвезти назад в больницу, Владимир Николаевич. Я с удовольствием подтвержу, что сама убежала, без всякой Вашей помощи. Сама и вернулась.
Я молчал: сказать мне было нечего, и винить кого-то, кроме меня самого, было невозможно.
-- Есть ли что-то, что я могу для Вас сделать? -- шепнул я наконец.
-- Я уже сказала Вам: отвезти меня в больницу.
-- А ещё?
-- Благодарю Вас, -- вежливо-равнодушно отозвалась девушка. -- Кроме этого ничего не нужно. Вот неплохо бы, правда, разыскать мою пижаму, в которой я убежала. Она ведь казённая.
-- Я поищу. Оставить Вам свет?
-- Не надо, я скоро засну. Спасибо большое.
Сдерживая слёзы, я быстро вышел из комнаты.
XXII
Хоть мысль о еде после всех этих разговоров и казалась вульгарной, есть, не менее, хотелось. Мне пост никто не назначал, я сам пользоваться тремя его преимуществами, во имя Отца, Сына и Святаго Духа, вовсе не собирался. Только я принялся соображать, как бы мне в печи сварить хоть рисовую кашу, что ли (пакет риса обнаружился в стенном шкафу, да вот ни ухвата, ни чугунка не было, была лишь алюминиевая кастрюлька), как в дверь дома снова постучали.
"Ну, теперь не иначе как сам папа римский пожаловал", -- усмехнулся я, отпирая дверь.
Нет, это был не папа римский. На пороге стояла Лена Петрова, мокрый снег лежал на её непокрытых волосах и воротнике её пальто.
-- Рад Вас видеть, -- глупо поприветствовал я её.
-- Я Вас не отвлекла? -- спросила Лена, тоже сохраняя этот вежливо-нейтральный тон. -- От... интересных дел?
А ведь когда-то мы были на "ты"... Бог мой, как давно!
-- Нет у меня никаких интересных дел, -- буркнул я.
-- Я войду? -- спросила моя бывшая невеста.
-- Пожалуйста...
Девушка вошла, стряхивая снег с пальто. Я переставил деревянную скамью, стоящую у внутренней стены, к печи таким образом, чтобы она могла, сев на эту скамью, облокотиться на печь спиной и немного погреться. Лена так и сделала, благодарно кивнув мне. Откинула голову назад, коснувшись затылком печи.
-- Холодно на улице? -- виновато спросил я.
-- Ничего не холодно, оттепель... Я... тут гуляла, неподалёку. До леса дошла. Там походила, вернулась... Мне надо было справиться с этим всем: я очень, очень на Вас была зла! Первый раз в жизни, наверное, так злилась... Ходила я, ходила, злилась -- и поняла...
-- Что?
-- Что Вы, наверное, нас всех обманули. Да?
-- Да, -- хрипло произнёс я.
Лена вздрогнула, выпрямилась на своей скамейке, не сводя с меня глаз. Как будто несложно принять то, что уже "понял", -- ан нет! Всё ж одно дело -- догадаться, другое -- узнать достоверно.
-- Так она здесь, правда? -- прошептала Лена. -- Та самая, пациентка Арнольда Ивановича? И Вы её вправду выкрали из больницы? О... -- выдохнула она и, мотая головой, как бы не веря, всё не могла отвести от меня глаз. -- Вы очень смелый человек, Владимир Николаевич! И, наверное, в самом деле... немного больной! Или всерьёз больной...
Мы помолчали.
-- А как сейчас... её состояние?
-- Днём было скверно, -- лаконично ответил я. -- Не приведи Господь кому наблюдать! Сейчас успокоилась. Только она ведь не больна, Лена!
-- Как же не больна?! Как не больна, если днём было скверно?! -- в глазах её внезапно блеснули слёзы. -- И Вы, значит... так вот сильно её любите, что готовы... что даже отрицаете очевидное... Ну что ж: я рада! Я бы так не смогла! То есть что значит "не смогла": я прямо сейчас не могу.
-- Чего не можешь? -- я сам не заметил, как соскользнул на "ты".
-- Иметь такую же самоотверженность по отношению к любимому человеку. Что Вы... что ты дальше собираешься делать?
-- Не знаю! Она просит вернуть её в больницу...
-- Разумеется!
-- ...Хотя она здорова.
-- Это Вам... это тебе так кажется! Как будто ты можешь оценить! В твоём состоянии... Арнольд Иванович -- опытный врач! Очень хороший!
-- Ни капли ему не доверяю. Нет, Лена, она здорова, правда. Я буду...
-- Что?
-- Искать частную клинику, наверное! Или поеду в какой-нибудь женский монастырь. Православный. Больше никаких католиков, хватит! Буду просить, чтобы её туда приняли. У меня теперь большой опыт общения с духовными лицами...
-- Ты... прости, пожалуйста, можно спросить? Ты не заговариваешься, нет?
Решительным, быстрым движением Лена встала, прошла расстояние, разделявшее нас, приложила ладонь к моему лбу, будто измеряла, нет ли у меня жара.
Отведя руку, она села на скамью рядом со мной.
-- Хотя откуда же мне знать, как выглядит бред и какие у него симптомы? -- потерянно улыбнулась она. -- Я ведь не врач, я ничего не умею. Я умею только таблицу умножения и Head and shoulders, knees and toes. Ах, хотела бы я быть врачом! Не ту я профессию выбрала... Можно... мне на неё поглядеть?
-- Если она ещё не спит...
-- А если даже спит, что с того? -- Лена перешла на шёпот.
-- Что ж, верно, -- согласился я.
Свеча, забытая мной в блюдце на столе, ещё горела. Я взял блюдце в руки. Тихо ступая, мы прошли в жилую комнату.
Сестра Иоанна спала, дыша неслышно, безмятежно, ровно.
Лена, сложив пальцы левой руки в кулачок и обхватив его ладонью правой на уровне груди, долго, печально, сочувственно глядела на свою тёзку. Я делал то же самое, пока она легонько не тронула меня за плечо. Мы вернулись в кухню.
-- Красавица, -- задумчиво выговорила Лена, закрыв за нами внутреннюю дверь. -- Жаль, что она больна... Похожа на Одри Хепбёрн.
-- На Одри Хепбёрн? -- удивился я. -- Ни капли не похожа!
-- Похожа, -- упрямо повторила собеседница. -- Не внешне, а... восприимчивостью, что ли. Внутренней отзывчивостью. Как-то это выражается в лице... Хотя что я понимаю в этом! А ты, получается, -- Грегори Пэк, который любил её "в тысяче форм, под сотней имён..."
-- "...В рождении любом, за столетьем столетие, вечно", -- закончил я. -- Откуда ты знаешь эту поэму?
-- Я тоже за жизнь прочла несколько книжек, -- улыбнулась Лена. -- Несмотря на то, что учительница... Только на что они годятся? Стихи не спасают, никогда, никого. Они пригодны самое большее на то, чтобы читать их на похоронах близкого человека...
Она прерывисто вздохнула, обернулась ко мне.
-- Скажи: а меня ты любил? -- спросила она дрожащим голосом, настойчиво. -- Ведь любил, тоже? Хоть немного, хоть часик, правда?
