В начале двухтысячных годов высшие учебные заведения (и не только их) финансировали всё ещё скверно: мебель в аудиториях была старой, царил некоторый организационный беспорядок. Старые стулья и даже столы ставили просто в холле. Наш факультет ютился на четвёртом этаже пятого учебного корпуса, а в холле третьего этажа, на котором обитали "филологи", как раз имелся стол с двумя стульями, обычная школьная парта. На большой перемене или в "окно" между двумя лекциями я садился за этот стол и читал. Спуститься в столовую мне не приходило в голову: там было шумно, вечно полно народу, того и гляди за твой столик норовил примоститься кто-то ещё. То ли дело стол на третьем этаже!

В одну из перемен рядом на оставшийся свободный стул присела девушка.

-- Что Вы читаете? -- спросила она.

Я глянул на неё: высокая рослая девушка с прекрасными тёмными, почти чёрными волосами. Красивая, пожалуй, -- нет, безусловно красивая, без всяких "пожалуй", но в её лице выражалась неуклонность характера, имелось то настойчивое, энергичное, даже победительное выражение, которое в моём понимании находится далеко от женственности и которое часто отпугивает поклонников. Правда, все люди разные: кого отпугивает, кого и привлекает... Всё это я отметил лишь мельком: девушки меня мало интересовали, да и прерывать чтение духовной книги ради беседы с девицей показалось мне пошлостью. Я вовсе не расставлял ловушки для дамочек своим видом интеллектуала! Я всерьёз занимался самообразованием!

-- Вивекананду, -- бросил я и на несколько секунд показал ей обложку с портретом знаменитого йога. (Книга, которую я держал в руках, была издана в 1993 году и имела бумажную суперобложку, выполненную в лаконичном белом, чёрном, красном и оранжевом цветах. Портрет знаменитого ученика Рамакришны был выполнен чёрным на белом.)

Девушка хотела что-то ещё спросить, но моя неприветливость её, похоже, не ободрила. Посидела за столом минуту. Я читал, не поднимая головы.

-- Приятного чтения! -- сказала она наконец насмешливо: так, мол, дурак, и останешься один со своими книжками. Встала и ушла, гордо неся голову, всем своим видом показывая: и без того на тебя, олуха, потратила внимание, которого добиваются другие!

Я пожал плечами и продолжил читать.

Спустя несколько дней, входя в университет, я увидел эту девушку снова. Она стояла вместе с друзьями мужского пола, которые мне показались ужасно взрослыми, заматерелыми какими-то, и бойко, оживлённо с ними о чём-то общалась. В руках "мужики" через одного держали банку пива.

-- Смотрите, смотрите! -- показав на меня пальцем, весело проговорила она (хоть и не в полный голос). -- Это тот самый ботаник! Чучело пернатое...

Были добавлены и другие, ещё более обидные, откровенно грубые слова, правда, не ей самой: их обронил кто-то из её компании. Последовал взрыв смеха.

Мне показалось это крайне оскорбительным. Я подошёл к компании, но уже подойдя, вспомнил о необходимости самовоспитания и удержался от грубостей.

-- Вы ведёте себя очень неприлично, -- сказал я негромко, глядя на неё. -- Не у всех интерес и радость жизни сводится к тому, чтобы стоять тут на крыльце, пить пиво и обсуждать с друзьями скабрезности. Те, кто изучают религиозные книги, не обязательно являются "ботаниками", "чучелами" и "задротами". Вам этого, к сожалению, не понять. Очень жаль! Вы сами отрезаете себя от лучшего, что создали люди, оставаясь с убожеством. Потом не жалуйтесь на свою жизнь! До свиданья.

Говоря это всё, я наверняка рисковал получить по шее от её то ли друзей, то ли кавалеров, но меня обуял воспитательный раж, да и те слегка обалдели от этой моей смелости. Или им даже стало стыдно? Лестно было бы подумать так, но мне не следует слишком льстить своему красноречию и способностям проповедника...

Я уже почти поднялся на четвёртый этаж, когда девушка меня догнала.

-- Остановись... Стой, тебе говорят! -- сердито крикнула она. -- Чего ты хочешь от меня? Чтобы я извинилась? Я извиняюсь, вот!

Она подошла ко мне ближе, внезапно притихшая, опустившая глаза.

-- Не надо думать обо мне хуже, чем я есть, -- попросила она негромко.

-- Я ничего о тебе не думал! -- ответил я, опешив.

-- Неправда! Как тебя зовут, дерзкий человек?

Я назвал своё имя.

-- Аля...

-- Ты не выглядишь как Алла, -- вдруг сказал я, сам не знаю почему.

-- Верно. Августа. Да, такое имя! -- сердито тряхнула она волосами. -- Не нравится?

-- Нет, очень нравится, -- признался я. -- Удивительно только то, что ты с таким именем...

-- ...Стою на крыльце и пью пиво с придурками? -- закончила она за меня. -- А ты, собственно, кто, чтобы читать мне мораль? Я тебя не выбирала своим гуру!

-- Извини! -- я развёл руками. -- Я тоже тебе не навязывался...

Я развернулся и пошёл прочь. Августа забежала впереди меня:

-- Нет, подожди! Ты так ведёшь себя, как никто себя со мной не ведёт!

-- Тебя избаловали, Августа...

-- Ты хочешь пойти со мной на концерт Гребенщикова, завтра? -- совершенно неожиданно спросила девушка, оставив без внимания замечание про свою избалованность.

-- Я?! -- поразился я. -- Я похож на людей, которые ходят на концерты Гребенщикова?

-- Ты ужасный сноб, отвратительный, невозможный человек! Почему нет, интересно? Он тоже поклонник Индии, как и этот твой дядька в тюрбане!

-- "Дядька в тюрбане" не поклонник Индии, а настоящий индус, в этом между ними маленькая разница, -- заметил я с серьёзным видом.

-- Так ты не пойдёшь со мной?

-- Разве у тебя мало друзей, Августа? -- удивился я. -- У тебя наверняка есть -- как это называется? -- бойфренд, точней, мужчина, потому что этих здоровых дядек на крыльце несолидно называть boys. И он меня справедливо спросит: на кой я с тобой увязался? Зачем мне отвечать на эти вопросы ради сомнительного удовольствия послушать "поклонника Индии"?

-- Ты трус, выходит? Мне так не показалось!

-- Я не беру чужого!

Августа сощурила глаза:

-- А я вещь, вещь, чтобы меня рассматривать как чужое? -- спросила она в гневе, почти в бешенстве.

-- Просто люди друг другу принадлежат по взаимному обещанию, и это нормально. Соблюдение этих норм -- это свойство человеческой порядочности.

-- Нет у меня никого! -- возмутилась девушка. -- Только что рассталась с одним идиотом! Я тебя не упрашиваю! И без того я целых пять минут на тебя потратила! Но если надумаешь, то вот... вот тебе билет! Возьми! Приходи всё-таки...

Она ушла, оставив меня с билетом в руках и недоумением в голове.

III

На концерт я всё же решил сходить, просто из любопытства. Искать Августу в такой толпе было то же, что искать иголку в стоге сена. Сидячего места мне не досталось, да, кажется, мой билет и не предполагал сидячего места. Я встал ближе к выходу из полутёмного зала. Концерт начался, мэтр вышел на сцену, публика его приветствовала восторженным рёвом. В середине первой песни (я честно слушал, стараясь разобрать слова и сложить их вместе) меня постучали по спине. Я обернулся и увидел Августу.

-- ЗдСрово, да? -- прокричала она мне в ухо.

Я пожал плечами.

-- Нет, не здСрово! -- крикнул я в ответ.

-- Не слышу!

-- Неважно!

Первая композиция закончилась, теперь музыканты грянули что-то восточно-зажигательное.

Я стоял в толпе и всё больше удивлялся: каким ветром меня сюда занесло? Что я здесь забыл? Что меня объединяет с этой ревущей толпой? Неужели это всё -- поклонники Индии и её духовности? Может быть, некая специфическая духовность и творилась на сцене, расслышать её было непросто, но здесь, среди слушателей, она преломлялась в нечто вовсе не тонкое и не возвышенное.

-- Снесла мне кры-ы-ышу... кислота-а-а... -- начал гуру новую песню своим дрожащим тенорком. Зал приветствовал это смехом, воплями и аплодисментами. Возможно, "кислота", которая "снесла крышу" Гребенщикову, и была некоей метафорой, намекающей на духовный опыт, но слушатели восприняли это исключительно физиологически.