Литмир - Электронная Библиотека

Где же укрыться? Ни деревень, ни отдельных домов поблизости не было. Охотники забрели в леса, сохранившиеся со времен чешских королей, когда они служили естественной защитой от посягательств завоевателей. До государственной границы еще было много десятков километров, но эти леса, протянувшиеся до самого Пльзеня, на протяжении целых веков чаще слышали грубую немецкую речь, нежели мелодичную чешскую.

Охотники направились назад домой. Но когда тяжелые капли застучали, по дубовым листьям, а потом их шум потерялся в неожиданном порыве ветра, Якуб сказал:

— Домой мы дойти не успеем, надо переждать здесь.

— Но мы же промокнем до нитки.

— Пойдемте, может, найдем какое-нибудь укрытие…

Якуб вспомнил, что недалеко от этого места еще стоит старая, наполовину развалившаяся смолокурня, в которой можно спрятаться.

Дождь перестал, и граф обрадовался этому, но Якуб знал, что через минуту разразится настоящий ливень с ураганом. Он попросил графа прибавить шагу. Как раз в тот момент, когда они, склонив головы, прошли под низким сводом из крошащихся кирпичей и оказались в помещении, своим потолком напоминающем маленькую церквушку, начался сильный ливень с ураганным ветром.

Внутри был полумрак, который немного рассеивался пучком света, проникавшим через треугольное отверстие в потолке. Но все равно сразу же можно было увидеть, что на досках вдоль стен сидят какие-то люди.

Граф немного испугался, но один из сидящих сразу успокоил его, сказав по-немецки, что они лесорубы, работают недалеко отсюда и пришли сюда укрыться от непогоды и грозы.

Граф рассмеялся. Он вообще с симпатией относился к лесорубам. Достав из сумки бутылку с бехеровкой, он пустил ее по кругу. Для графа было приятной неожиданностью встретить здесь людей. В компании бурю всегда пережидать легче.

Правда, присутствующие не очень-то были настроены беседовать с графом, тем более что граф никого из них не знал и они для него были действительно лесорубами.

Но между восемью сидящими здесь людьми находился и старый Эман Шпичка из Бржезан, который за всю свою жизнь не срубил ни одного дерева.

Все внимательно наблюдали за Якубом.

Якуб молчал. Он пытался понять происходящее, анализировал, сравнивал, но найти подходящего объяснения не мог. Однако он молчал. Наконец он решил, что зайдет как-нибудь к старому Эману Шпичке и обо всем расспросит его.

Однако время было более быстрым, чем Якуб.

Спустя два дня все восемь человек, которые во время бури прятались в смолокурне, были вызваны в жандармерию. Оказывается, это были никакие не лесорубы, а стачечный комитет местного завода, члены которого не только готовили стачку, но и совершению серьезно договаривались о том, как быстрее объединить немецких и чешских коммунистов.

Но стачка не состоялась, а немецкие и чешские коммунисты были объединены несколько позже. Осень еще не окрасила в том 1921 году природу яркими красками, как к Якубу пришел старый Эман Шпичка, бржезанский бедняк, который всю свою жизнь проработал на заводе, как и его четырнадцатилетний сын Йозеф.

— Вернулся я из каталажки, Якуб, как видишь. И ты знаешь, почему я там был.

При этих словах Шпички свет померк в глазах Якуба. Вопросы, которые так мучили его после встречи в смолокурне, теперь настоятельно требовали ответа.

Эман Шпичка продолжал:

— О встрече кроме нас знали только ты и граф. Я пришел спросить тебя, Якуб, мог ли граф нас выдать?

— А вы думаете…

— Конечно, Якуб. Кто-то ведь сделал это. Иначе и быть не может.

Сознание того, что на него, Якуба, падает подозрение, делало жизнь невыносимой.

— Граф никого из вас не знает.

— Ты уверен в этом, Якуб?

— Да, уверен.

Шпичка замолчал. Якуб не сказал бы так, если бы сделал это сам. Наоборот, он ухватился бы за эту мысль и старался всеми способами доказать, что это дело рук графа. Никто в организации не верил, что это совершил Якуб. Но как же тогда объяснить происшедшее?

Якуб вдруг ни с того ни с сего вспомнил старую кузницу и длинные щипцы, которыми вытаскивал из огня раскаленное железо. И молоты, которые стучали и стучали по железу, а оно вытягивалось, остывало и, наверное, своим особым голосом кричало от боли.

— А вы думаете, дядя Эман, что я мог бы?..

— Не думаю, Якуб. Никто из нас ни о чем подобном не думает. Но пойми, нам надо знать точно.

Шпичка понял, что он уйдет с тем же, с чем и пришел.

Когда Якуб прощался с дядей Эманом, он думал о своей винтовке, спрятанной в темном углу осиротевшего хлева.

В том году Алоис Машин получил к рождеству королевский подарок. В свои двадцать лет он стал господским кучером. Якуб узнал об этом, когда сидел на пороге и кормил кур. Пастух общественного стада, который прошептал ему эту новость, принес Якубу приглашение от пана графа. Якуб вернул приглашение и сказал:

— Передай пану графу, что я болен.

— А что у тебя болит, Якуб?

— Вот здесь болит, внутри! Как будто там сидит страшный червь.

Посыльный недоверчиво выслушал его и удалился.

Через два часа Якуб стоял на господском дворе и разговаривал с Лойзой Машином.

— Поздравляю тебя, Лойза! Ты уже кучер, а меня до сих пор еще не хотят брать на «Шкодовку». Но это все-таки будет. Пойдем обмоем твое счастье!

Лойза скорчил довольную мину, распряг второго мерина, шлепком ладони по крупу загнал его в конюшню и пошел с Якубом. Не в корчму, а в дом к Якубу, где в чулане на столе стояла бутылка рома, а в постели под матрацем лежала винтовка Якуба.

Они сидели уже продолжительное время. В бутылке содержимого оставалось совсем немного, когда Лойза наконец разговорился. Якуб принес вторую бутылку рома, поставил ее перед Лойзой, потом вытащил из-под матраца винтовку, положил ее на колени и сказал:

— А теперь послушай меня, Лойзик! Если скажешь мне, кто выдал дядю Шпичку и тех остальных, получишь вторую бутылку. Если же ты этого не сделаешь, я застрелю тебя здесь, как паршивую собаку!

Лойза перепугался, стал просить, чтобы Якуб спрятал винтовку, а потом взял бутылку и захныкал:

— Обещали мне, что я стану господским кучером…

Когда он уснул, уронив голову на стол, Якуб запер его в чулане и скрылся в темноте.

Через минуту он постучал в маленькое оконце.

— Кого там черт принес?..

— Это я, дядя Эман. Пойдемте скорее со мной! — Он появился на пороге в пальто, одетом прямо на рубашку. — Вы должны услышать это собственными ушами!

Эман Шпичка улыбнулся. Не представляло большого труда установить, кто их тогда выследил и продал за тридцать сребреников. Он уже давно об этом знал. Но речь теперь шла не об Алоисе. Шпичка оделся, и они пошли.

Лойза еще храпел, подложив под голову руки. Якуб растормошил его и крикнул ему в ухо:

— А теперь повтори все, что говорил мне!

Лойза вытаращил глаза, закачался, не понимая, что происходит.

— Не надо, Якуб, мы уже давно об этом знаем. А ты, Лойза, иди домой и помни: если совершишь еще что-нибудь подобное, все честные люди в нашей деревне отвернутся от тебя.

По дороге к господскому двору Лойза пустил слезу во второй раз из жалости к своей собственной судьбе. В ту ночь он пошел спать на конюшню к своим верным меринам.

Эман Шпичка потом сказал Якубу:

— У людей в районном центре тоже есть ум. Они помогли нам. Мы были рады, когда узнали, что это был не ты. Но того, что ты сделал сегодня, мы не ожидали. Спасибо тебе, Якуб. А что ты думаешь насчет того, чтобы вступить в наши ряды?

Шел декабрь 1921 года. Коммунистическая партия Чехословакии сбрасывала детские пеленки и вставала уже на собственные ноги. К тому времени мы во многом успели проиграть, и жадные взгляды тех, единственным богатством которых было потомство, обращались только на Восток, туда, где пролетарии вели жестокий бой с капиталом всего мира. Только там светилась надежда. Надежда для обездоленных всей земли. Однако она светила только тем, кто воспринимал этот свет. Ведь и Лойза Машин был бедняком. Но мечтал он о другом: ему хотелось заполучить кнут кучера.

5
{"b":"539194","o":1}