А пока судьба США оставалась неопределенной. Реформы 1935 г. заложили фундамент новой системы, но не определили, где взять необходимые для социальных выплат ресурсы. До начала Второй мировой войны уровень производства 1929 г. стал пределом роста американской экономики. Как только уровень промышленного производства стал приближаться к нему, в 1937 г. начался новый кризис. В конце года промышленное производство упало на 31 %. В 1939 г. безработица составляла 9,5 миллионов человек, что было в 6 раз больше уровня 1929 г.

Экономический кризис привел и к кризису реформ. Конгресс стал блокировать инициативы президента. В 1938 г. Рузвельт продавил последнюю серию законопроектов, которые заполнили бреши, пробитые Верховным судом. Финалом реформаторской деятельности Рузвельта стала начатая в 1939 г. реформа органов исполнительной власти, которая открыла дорогу для быстрого разрастания президентской бюрократии.

Американский исследователь, уверенный в демократическом характере режима Рузвельта, признает: «Он был подлинно демократическим лидером, однако его многочисленные преобразования обернулись для современной американской демократии такими бедствиями, как введение чрезмерных полномочий для президента, бюрократизация государства и господство интересов различных ведомств, гипертрофированная разбухание государственной машины… Под его руководством американская система правления превратилась из политической структуры, вращавшейся вокруг конгресса, в более динамичную схему государственного устройства во главе с президентом»[140]. Динамизм этой системы спорен, если вспомнить «застой» периода Эйзенхауэра и отсутствие перемен в 90-е гг. Но очевидно, что новая послерузвельтовская система является более бюрократической. Впрочем, и за предыдущие годы правления Рузвельта аппарат вырос в полтора раза. И это обстоятельство немаловажно, если мы хотим понять, что построил Рузвельт.

Общество, возникшее в ходе реформ Рузвельта, называют по разному: государственно-монополистический капитализм, имея в виду, что капитализм не исчез, а лишь был ограничен; государственно-монополистический индустриализм, подчеркивая, что господствующие позиции в развитии индустриального общества перешли к государству; социальное государство, указывая на принципиально важную роль социальных гарантий государства гражданам, усиления социального, общественного начала за счет частного. Встречаются и менее содержательные, более лозунговые названия, которые также получили большую известность. Ч. Бирд называет эту систему «государство всеобщего благоденствия»[142]. Автор мог бы без труда заметить, что «благоденствуют» в нем далеко не все. Но идеология берет верх над объективным анализом. А. Шлезингер предпочитает термин «общенародное государство»[143], позаимствованный у социалиста Ф. Лассаля. Лассаль был раскритикован Марксом, который справедливо заметил, что государство не может быть общенародным, поскольку сам народ разделен на социальные слои с совершенно разными интересами. Именно различие этих интересов и вызывает необходимость в государстве, которое одни интересы поддерживает, а другие подавляет. Если эти классовые противоречия исчезают, то и надобности в государстве не будет. Любопытно, что наивную доктрину «общенародного государства» воспроизвели во времена Хрущева идеологи КПСС. Плохо читали своего «основоположника».

Авторы самых разных направлений сходятся на том, что Рузвельт построил новую систему общественных отношений, которая отличается от того, что существовало в США до кризиса 1929–1933 гг. В ходе реформ Рузвельта американское общество так сильно изменилось, что можно говорить о качественно новом этапе в развитии индустриального общества. Выражаясь марксистским языком, «активное вмешательство государства и общества в процессы частнокапиталистического производства и распределения зародились еще раньше, но только после 1933 г. приобрело системообразующий характер, стало не надстройкой над капитализмом, а вошло в его базис»[144]. С базисом тут вышло недоразумение — государственное регулирование экономики всегда «входит базис», каковым по Марксу и является экономика. А вот упоминание «системообразующего» характера приближает нас к ответу на вопрос, чем система Рузвельта отличается от предыдущих. Государственное вмешательство образует новую систему, с новым качеством. Что обеспечивает это новое качество?

До Рузвельта социальная система США являла собой классическое буржуазное общество. В стране господствовал монополистический капитал, который «заказывал музыку» во всех областях — от кинематографа до политики президента. Теперь, как мы видим, политика президента проводится вопреки воле крупнейших капиталов, президент даже избирается благодаря финансовой поддержке профсоюзов. Но и выразителем воли рабочего класса Рузвельта не назовешь. Что за класс стал господствовать в новой Америке? «Новый класс» взял в свои руки штурвал Соединенных Штатов. Это напоминает проблематику анализа социальной структуры СССР, которая в это же время приобрела классические формы. Там более поздние аналитики обнаружили «новый класс» номенклатуры — иерархии чиновников. Но что же здесь нового? Это не новый, а самый старый класс элиты в истории человечества — чиновничество или этократия (от «этос» — «государство»). Этократия (как правило, бюрократия) — социальный слой (класс), осуществляющий коллективное господство с помощью структуры государственного управления. Это класс социальных носителей государства. Все, что принадлежит государству, на деле принадлежит этократии. Как и любой класс, этократия состоит из разных слоев. Наиболее типичный из них бюрократия — иерархия чиновников, отстаивающая ведомственные интересы, неповоротливая и консервативная. Стратегические интересы государства отстаивает высшее руководство страны, которое вслед за Аристотелем можно назвать олигархией. Слои, стремящиеся к производственной модернизации, связанные происхождением с интеллигенцией и менеджерами-производственниками, мы называем технократией. В некоторых обществах (классические феодализм и капитализм) этократия теряет господствующие позиции. В некоторых (абсолютизм и плюралистичные формы государственно-монополистического индустриального общества) — разделяет власть с частными собственниками и отчасти даже гражданским обществом. Пока группа управленцев, интеллигенции и разночинцев стремится прийти к власти и проводить определенную политику с помощью усиления государства, эту группу можно считать отдельным слоем технократии, поскольку она еще не взяла управление государством в свои руки. Когда группа технократов приходит к власти, некоторое время она руководствуется первоначальными технократическими идеями рациональной организации общества. Это происходило и в Советской России в ходе революции, и при создании других огосударствленных обществ. Но, действуя подобным образом, технократия неизбежно усиливает бюрократию и постепенно поглощается ею. Остатки технократии отбраковываются бюрократической массой. Так случилось с неортодоксальными коммунистами в СССР и левыми демократами в США.

Рузвельт создал социальную систему, в которой государственная бюрократия стала господствующим слоем наряду с монополистическим капиталом. В XX веке это был магистральный путь развития человечества, по которому в разных вариантах шли и СССР, и США, и фашистские государства.

Капитализм был ограничен и подчинен государству. Усилилась самостоятельная роль государственной бюрократии, которая не была столь же зависима от буржуазии, как раньше. Капитализм был также ограничен и за счет расширения прав общественных организаций, прежде всего — профсоюзов (государственная бюрократия опиралась на профсоюзную, но их союз против капитала был выгоден и самим трудящимся, от имени которых действовали чиновники). В то же время монополистический характер капиталов только усилился. Происходило сращивание теперь уже равноправных правящих групп — монополистического капитала и бюрократии.