Она презрительно пожимала кримпленовым плечиком и звякала полукилограммовыми золотыми сережками.

- Вот, смотрите, - она вытягивала ножку в босоножке на высоченном каблуке, - в магазин привезли. Страшный дефицит, импортные, но я могу поговорить, вам оставят.

Тетушка скорей из вежливости, чем из интереса спрашивала:

- Да? А чье производство?

- Маде ин Kungur! - по слогам выговаривала свободная ингушская женщина и в доказательство импортности стягивала босоножку и тыкала тетушке в нос.

Тетушка делала вид, что ее одолевал кашель, что бы не оскорбить смехом заботливую подругу, вспоминая кривые Кунгурские улочки. Пермская область по праву гордилась Кунгурским обувным комбинатом, который выпускал по лицензии то ли венгерскую, то ли польскую обувь. Красивую, надо сказать. И продавал ее по всему Союзу, немного стесняясь надписи на английском языке "Made in Kungur".

Мы долго добирались до тетушки. Правда, я не помню как. Я помню только сам момент, когда мы выгрузились из маленького автобуса на центральной улице совхоза, нас встречала сияющая тетушка и соседи. У нас отобрали тяжелые сумки, сетки с вожделенным черным хлебом. Нас тискают, хлопают по плечам, что то радостно говорят. Пока взрослые целуются и обнимаются, я вижу длинную вечернюю улицу, маленькие разноцветные заборчики, вдоль улицы, как у нас тополя, растут абрикосы. Ветки гнуться под тяжестью солнечных, истекающих соком и ароматом фруктов. Все это несметное богатство валяется тут же, под деревьями. И, единственный, кто всем этим наслаждается - коза. И я понимаю, что попала в рай.

Мама, очнувшись от объятий и радости встречи с сестрой, смотрит на абрикосы хозяйским взглядом.

- Неля, - строго говорит она, - у тебя есть свободный кулек?

- Нет. А зачем?

- Ну, что то... - мама озадачена. - Ведро, чашка, ну что то...

- Да, нет, зачем тебе?

- Ладно, потом... - мама вздыхает и идет спасать абрикосы от козы.

И, правда, это безобразие! Продукты на земле! Продукты, дефицитные, между прочим, жрет скотина, место, которой в загоне и еда у нее - трава.

Я стою и соображаю, какого цвета будет молоко? Про вкус и говорить нечего - вкус будет самый абрикосовый!

Мама бегает вокруг дерева и отбирает абрикосы у козы, складывая их в подол. Коза возмущена. Она всегда их ест. Это ее законная добыча. Соседи в шоке. Они еще больше теперь убеждены, что жизнь на Урале возможна, примерно как на Марсе. Там, говорят, тоже будут когда-нибудь цвести яблони, но когда это будет.

- Нина! - тетка выходит из оцепенения, бросает сетки с бесценным хлебом и идет спасать козу и свою репутацию. - Нина, - тетушка пытается поймать маму. Но куда там, мама спортсменка, комсомолка и красавица, тетушке не угнаться. - Нина! Это жердели!

Мама не разбирается в агрономических тонкостях, она отобрала у козы абрикосы, обеспечив семье радость и счастлива.

- Нина! Это не едят! - безжалостная тетушка выкидывает из подола все добытые абрикосы, смущенно улыбается соседям. - Это жердели, не абрикосы, их едят только на Урале. У нас, нет. У меня во дворе растет абрикос, сортовой, с кулак! - тетушка трясет кулаком перед носом разочарованной сестры. - Пошли, я покажу, ты успокоишься и оставишь животное в покое!

Утром, на крыльце, я нахожу пять арбузов, ведра абрикосов, сетки кукурузы, томаты... все крыльцо заставлено подарками для диких, но забавных родственников Нелли.

Варвара и спорт.

Я всегда была спортивной барышней. Чем только я успела позаниматься в школьное время: волейболом, легкой атлетикой, плаваньем, баскетболом, лыжами, гандболом, туризмом. Всем этим я занималась серьезно, до каких-то успехов. Успехи были разными, если честно.

В плаванье я наплавала до "Первого взрослого", на этом моя карьера плавчихи была безжалостно загублена папой. Папа пришел на соревнования, увидел девочек-плавчих, которые выступали после нас, там были уже серьезные спортсменки - КМСы, чемпионки области и еще какие-то чемпионки. Папа посмотрел, порадовался за меня и мой новенький разряд. И все - это был торжественный конец моей плавательной карьеры. Как папа мне не объяснял, что нельзя себя уродовать, я не понимала. Я серьезно обиделась, и простила папу только в классе в десятом. Когда к нам в класс пришла девочка - чемпионка области. Я посмотрела, посмотрела... и решила, что папа был прав и лучше я буду любителем.

После этого я бегала и прыгала в легкой атлетике, наверное, год. И мне надоело. Потом Панама уговорила пойти меня позаниматься лыжами. Я, как то предпочитаю все же летние виды спорта, но не могла противится уговорам и обаянию Панамы - пошла. База находилась на зашифрованной остановке ДКЖ, и от нее надо было топать довольно прилично по лесу. Помещение маленькое, темное, запашистые раздевалки не произвели на меня нужного впечатления. Тренер у нас была жилистая громкая тетка, и сразу нас взяла в оборот. "Так, упал-отжался", - оборот звучал примерно так.

Все упали и начали отжиматься с энтузиазмом - мальчики от пола, девочки, с послаблением, от низенькой скамеечки. На десятом отжатии, я упала совсем, и получила презрительное - "слабачка". Панама, закаленный боец, она отжималась, когда сломались уже все мальчишки. Все стояли вокруг нее кольцом и хором считали:

- Семьдесят... восемьдесят... сто!

- Фу, что то я устала. - сказала Панама поднимаясь.

- Отлично! А теперь на лыжи! - скомандовала тетка, и выгнала всех в мороз.

Это мазахисткое удовольствие продолжалось около месяца, затем настали соревнования. Ну, бегать я умела, и надеялась, что не совсем опозорюсь на этих соревнованиях. Хотя бегать по снегу и по хорошему легкоатлетическому манежу, большая разница.

- Пуф! - судья дал мне персональный старт.

Я рванулась, ветер свистит в ушах, ветки хлещут по морде, снег и белки радуются всему этому безобразию.

На финише меня ждала только Панама. Через два часа. Она прыгала то на одной ноге, то на другой. Всем меня ждать надоело, и все ушли. Но подруги не бросают своих.

- Наверное, этот спорт не для меня. - только и смогла сказать я, ненавидя тренера, лес, лыжи, белок и снег. Нет, тренера я ненавидела больше всех.

С этого момента я отдавала, предпочтение благородным видам спорта, где нельзя потеряться.

Но в школе не выбирают. Там программа, и ты обязана заниматься тем, что решили за тебя другие. Но, до окончания восьмого класса, до перехода в старшие классы, я как то сумела договориться с нашим физруком. Он - хороший дядька, немного смущался нашими, к восьмому классу обретенными формами, и поэтому отмазаться от физры - было плевым делом.

- Валерий Николаевич, - глаза в пол, краснеешь, немного заикаешься, - я не могу сегодня идти на физкультуру...

Все остальное он придумывал сам, и, краснея, отпускал меня с каждого лыжного занятия. Зато я отрабатывала ему все эстафеты и "Веселые старты". По честному. Всех это устраивало. Но нас, всех восьмиклассников, без исключения тревожил переход в старшую школу. Девятые и десятые классы, по традиции вела преподаватель физкультуры Ада Алексеевна. Имя, имя ей очень подходило. Маленькая, сухонькая женщина, закаленная, высушенная ветрами, темная от постоянного загара. Весу в ней - килограмм сорок, ну ладно, сорок пять. Мы молились всем школьным богам, чтобы она ушла на пенсию, ей уже давно было пора, уже лет пять... все поговаривали, что уж к началу следующего учебного года, ее точно отправят, не зря же взяли новенькую физручку. И мы тогда сможем жить спокойно. Сидя на уроках, на третьем или четвертом этаже нашей старинной школы, с толстыми, по полметра стенами, из кирпича, мы каждый раз вздрагивали, когда Ада Алексеевна начинала кого -то несильно отчитывать, почти спокойно. В этом маленькой, сушенном теле, хранился такой мощный голос, что она совершенно спокойно обходилась без мегафона на городских соревнованиях. Но если она сердилась, мы слышали каждое слово, какое она сказала нерадивому ученику, или... учителю. Вся школа, после этого разноса знала кто, за что получил выговор от Ады. Это было страшно. Страшно представить, что и мы попадем к ней в ученики. Мы истово молились школьным богам. Но без толку. От нас ушел Валерий Николаевич - на телевидение, читать спортивные новости. Это был удар, мы были обречены...