Мой прихотливый организм иногда выдает такие пожелания, что впору сбежать от него. Я приверженец правильного питания. Но без закидонов. По моей диете можно кушать все. Желательно натуральное. Можно вино и коньяк, без фанатизма, конечно, иногда по желанию. Можно, налопаться торта, если есть настроение или повод. Благо фигура позволяет. Пироги там, всякие или плюшки тоже можно. Хорошая диета. Сама составляла. А для себя любимой не жалко. Только вот не люблю все химическое Колы, Фанты не жалую. Колбасы, нынче тоже голимая химия, не люблю... подозрительно отношусь к таким вещам.
Но организм, в период душевных волнений и стресса начинает мстить и требует всякой дряни. Например - чипсов, с самой - самой противной химической наполнилкой, самые зверкие. Фууу.... Гадость такая, рыдаю, а ем. Или, если я совсем провинилась - то сложносочиненного бутерброда: хлеб черный, колбаса химическая, маринованный огурец и сверху не жалеючи майонеза. Пишу, и уже передергивает. Иногда... ну просто не могу удержаться и покупаю банку маринованных огурчиков со зверским рассолом. И вот этот самый рассол, совершенно трезвая, надо отметить, глотаю, матеря себя страшно. Всю банку, литровую. Потом, отдельно взятая печень мне тоже устраивает день мщения, но это потом. С организмом в целом я договорилась этим литром. И самое страшное - это торт "Полет". Безе и много-много масляного крема. Точнее даже так: крем, крем и немного безе и сахар, сахар, сахар. И чайник чая, да не чая, чего уж там, признаваться так полностью - почти чифира. Черного как моя совесть в этот момент, крепкого как молоток по голове и горького, как мои слезы после этого.
Фу... рассказала и стало легче после вчерашнего "Полета".
Теперь вы. Колитесь:
Варвара и счастье в подоле.
Когда я решилась на ребенка, папа вздохнул и сказал:
- Слава богу, а то я так боялся, что ты принесешь в подоле, что уже не чаял дождаться.
- Ты, видно волнуешься сильно, с логикой проблемы. - сообщила я будущему деду.
- Да. - папа собрался и перефразировал. - Как только ты устроилась работать в манекенщицы, я стал бояться, что ты принесешь в подоле. А потом, лет через пятнадцать стал бояться, что я этого вовсе не дождусь.
- Все хорошо. Я принесла, как ты заказывал. Скоро станешь дедушкой.
- Да. А то от вас с братцем не дождешься. Два оболтуса, а не дети! Вот сколько тебе будет, когда твоему ребенку будет восемнадцать?
- Да фиг, его знает. - радостно ответила я.
- Ты будешь старая. А ребенку нужны молодые родители!
- Ты тоже будешь старый, старый ворчливый дед.
- Мало того, что старая, - не унимался папа, - еще и ребенка без отца вырастишь! Зачем ты его выгнала?
- Беда... - задумалась я. - Значит, ты не рекомендуешь мне рожать? Будем ждать наследников от брата? Но учти, с такой наследственностью, как у нас, ты почти в тридцать, я в тридцать с лишним, брат... неизвестно когда, можем и не дождаться вовсе!
- Что, значит, не рекомендую! Еле дождался. Но мужа надо.
Отсутствие мужа у дочери всегда занимало папу. Ну, как отсутствие. Иногда случались мужья. Но не такие, какие должны быть в понимании папы. Тогда папа начинал осваивать трудную профессию сводни, но если учесть, что всю жизнь папа работал с металлом, сводня из него получалась такая же - прямолинейная и тяжелая.
Первый раз папа озаботился сводничеством в мои двадцать с небольшим. Я приехала к нему на дачу, умаявшись помогать расправляться с шашлыками, вином, сорняками и прочими сельскими радостями ушла спать. Но, папа, человек закаленный, к нему приехали соседи по даче и друзья по жизни. И как бывает, на сытый желудок, и расслабленную душу баней и вином, хочется счастливить все вокруг. А заодно и решить свои проблемы. Проблемой папы была я. Проблемой соседей - сын. Примерно в таком же возрасте и состоянии - не осчастливленный браком и потомством, поэтому совершенно беспечный. Беспечность - раздражает. Такого человека, сам Бог велел осчастливить чем-нибудь этаким. Не состоявшиеся дедушки и бабушки грустили, о своем понимании счастья для детей и приступили к действиям. Составили план, что нас надо свести, разработали подробности, как это сделать аккуратно, что б мы не заподозрили родителей в причастии к этой авантюре. Но папа, человек прямолинейный, решил, зачем ждать и надо брать нас тепленькими, пока не очухались. Приказал вызвать сына, что бы забрал пьяненьких родителей, и пошел вытряхнуть меня из постели.
Сына вызвали, меня вытряхнули. Посадили на лавку и с едва сдерживаемым предстоящим счастьем, родители удалились. Я была сонная, взлохмаченная, почти не одетая и злая, потенциальный муж смущенный и злой. Вытряхивая меня из постели папа, удивившись на мои стринги, не дал мне толком собраться, решив, что мое дезабилье произведет неизгладимое впечатление на жениха. Но, жених был в свои двадцать пять уже закаленный боец и не сдался. Только нервно закурил.
- Дай, затянуться. - я решила с чего то начать разговор.
Он сердито ткнул в мою сторону сигаретой.
Я с наслаждением затянулась, хотя поле обучения пития спирта, бросила это дело, все же покашляла и спросила:
- Часто тебя так женят?
Жених понял, что я адекватная девица, хоть и в стрингах, на его свободу не покушаюсь и расслабился.
- Теперь - раз в полгода.
- Тебе повезло. - порадовалась я. - меня каждые выходные.
Мы еще немного поболтали, остались довольны друг другом и своей свободой. Выкурив еще по одной, расстались.
- Ты, там моих, отправь домой, я тоже спать хочу. - на прощание бросил успокоенный жених.
Я вошла в комнату, на меня с ожиданием уставились все будущие и настоящие родственники.
- Я спать. Вы, - я ткнула пальцем в свекра и свекровь, - домой, стринги произвели впечатление.
Родители разошлись обеспокоенные неизвестным результатом.
Папа по привычке, или из-за любви ко мне иногда пытается сбыть меня с рук. Не далее как вчера, он нашел очередного подходящего мужа мне, прочитал лекцию на тему "Сколько тебе будет лет, когда твоя дочь вырастет и бросит тебя". Вывод оказался неутешительным - я опять буду старая. Мне бы поплакать и согласиться, но я беспечная дура. И с этим ни чего не сделать.
В минуты, когда папа сердится на меня, на мою беспечность и непроходимую дурость, он вспоминает одного ухажера. Простого рабочего парня, который по случайности попал в мои сети, когда я была еще манекенщицей. Ухажер был мною выброшен, за ненадобностью и беззаботностью, так как мой вкус на мужчин уже пострадал от любви к Гришке. Я стала любить умных, а не хороших; коварных, а не правильных. Папа грустит до сих пор, по тому ухажеру, и по той, правильной семье, какая должна быть у его дочери. Я, честно говоря, даже не могу вспомнить этого парня.
Иногда я думаю, что возможно этот мой беспечный поступок, зачтется мне на небесах, как хороший. Так как я не испортила жизнь одному простому хорошему парню. Но папе я этого не говорю. Он все еще пытается найти мне такого.
Мама и отсчет беременности.
Мама, насмотревшись на меня со счастьем в подоле, вспомнила сразу много важных вещей, которые должна знать женщина. И еще много всяких вещей, которые произошли с ней, во времена радостно-развитого социализма. Не знаю, как бы я со своим дурным характером смогла бы выжить в это строго порядочное время. Или как бабушка мне все время предрекала - была бы тунеядцем, и получала б постоянную пропесочку. В общем - была б тем еще элементом.
Социализм, как известно, заботился о людях. Забота о нравственности населения, иногда может принимать страшные формы. Ну, мне так кажется. Я бы посчитала эту заботу вторжением в частную жизнь. Но тогда, когда моя мама была беременной, такого понятия не было. И она была почти счастлива. Она вышла замуж, ровно за полгода до того, как девушка, по понятиям советских женщин становится старой девой. Успела. Хотя никто не верил. И она, в первую очередь сама не верила, что такое возможно. Она считала, что ее благородный изгиб щиколоток, приобретенный в голодном военном детстве - стал непреодолимой преградой к счастью. Потому что он, этот благородный изгиб, все время вмешивался в ее жизнь и кроил ее по-своему. Сначала не давал ходить, как все дети в трехлетнем возрасте. Мама скучала и вырабатывала характер. Потом, он не дал поступить ей в балетную школу, и мир потерял навсегда трепетную Павлову. Мама поплакала и опять вырабатывала характер. Когда все одноклассницы бегали в пышных юбках и крутили наивные романы, мама мечтала о брюках, была вечной второй подругой и вырабатывала характер. Ну, и плакала, конечно. Когда, девушки, наконец, смогли носить брюки, без опасности быть сожженными на костре, мама решила уже, что она некрасивая, что ноги у нее кривые и замужества ей не видать. Когда человек чему то очень-очень верит - оно сбывается. Маму жалели, считали некрасивой и звали свидетельницей на свадьбы. Она была не опасна.
