Литмир - Электронная Библиотека

– Не обманул Слоняра! – ухмыльнулся Пашин.

Сейф осторожно наклонили, и из щели между дверцей и корпусом, потекло тоненьким ручейком драгоценное «шило» в предусмотрительно подставленный обрез.

– Точно шесть литров! – улыбнулся Сиплый, вместе с Пашиным устанавливая на место полегчавший сейф. – Теперь гулять можно.

Дальше было дело техники: сейф прикрутили гайками, мазнули краской пошкарябанную резьбу, закрыли дверь каюты, электродом защёлкнули замок… Теперь можно расслабиться и гульнуть.

Старпом потом долго сокрушался: в заводе стоим, в море не ходим, шторма нет, как же банки в сейфе разбились?! Короче говоря, он так и не въехал, в чём дело. Олень, одним словом…!

* * *

На большом противолодочном корабле «Маршал Ворошилов», где служил мой друг Дима Голиков, с «шилом» тоже история вышла. Во время боевого похода к ним на корабль погрузили двухсотлитровую бочку с «шилом». Командир корабля, конечно, понимал, что это, всё равно, что ягнёнка в стаю к волкам кинуть. Пока до этой бочки кто-нибудь доберётся, лишь дело времени. Но по правилам, эта жидкость положена для бачка-омывателя лобового стекла вертолёта и для протирки контактов. Значит: грузи и охраняй.

Легко сказать: охраняй! А как? Бочку к себе в каюту не поставишь, а в любом другом месте доберутся ведь сволочи. Думали всем офицерским составом и придумали: хранить бочку в вентиляционном отсеке, что в офицерском коридоре, отсек закрыть на висячий замок и опечатать, а у двери поставить часового, чтоб головой отвечал, если что. Так и сделали. Куда ещё надёжней?

Часовой стоит. Печать висит. Но, через неделю Командир нюхом учуял что-то неладное. Решили на всякий случай проверить. Отодвинули часового, вскрыли печать, открыли вентеляшку, а бочка пустая – ни капли «шила». Начали расследовать и только после долгих поисков, на дне бочки обнаружили маленькую такую дырочку. Её, дырочку, как оказалось, снизу, через палубу, просверлили… Значит правду говорят: «шила» на корабле не утаишь.

Тупой и картошка

Кто служил на флоте, тот в цирке не смеется.

(Правда)
Макароны по-флотски (СИ) - _078.png

Справка: Пиллерс: Одиночная, вертикальная стойка, поддерживающая палубное перекрытие судна.

Прохладным Владивостокским утром Большой Зам собрал экипаж на построение.

– Экипажу корабля построиться по сигналу «малый сбор» на юте! – пробасил динамик с крыши покосившейся деревянной будки-времянки, для солидности именуемой у нас на корабле «рубкой дежурного».

Экипаж выстроился по бортам. Ёжась от пронизывающего ветра, матросы стояли, переминаясь с ноги на ногу. На середину вышел Большой Зам:

– Товарищи матросы, я хочу представить вам нового замполита боевой части пять лейтенанта Тупченко. Он только что окончил Киевское Высшее Военно-Морское Политическое Училище, и мы рады принять его в нашу дружную фокинскую семью!

Бум! Бум! Мы вздрогнули от неожиданности. Отделившись от флагштока, с грохотом чеканя шаг по железной палубе, вдоль строя вышагивал незнакомый долговязый лейтенант. Бум! Бум! Барабанил он каблуками, оттягивая носок ботинка, как почетный караул у мавзолея. В строю переглянулись: на нашем корабле, стоявшем в ремонте последние шесть лет, офицеры ходили спокойно вразвалку, не то что шаг не чеканили, ноги еле поднимали, а тут – пятки выше головы задирает. Наверное, – орел…!

Сделав ещё шаг, лейтенант лихо развернулся на девяносто градусов лицом по направлению к центру площадки. Бум! Он впечатал каблук, оставляя след на ржавой палубе. Бум! Бум! Щелкнув каблуками, лейтенант замер как вкопанный в полуметре от опешившего Большого Зама.

– Товарищ капитан третьего ранга!!! Лейтенант Тупченко для прохождения службы прибыл!!! – проорал он, чуть не сдув с головы Большой Зама фуражку.

Большой Зам, зажмурясь, инстинктивно отклонился назад. После некоторого замешательства он поправил фуражку и, поведя бровями, поспешил свернуть церемонию представления. Он по-отечески похлопал молодого лейтенанта по плечу и пробубнил:

– Ну-ну, вы тут знакомьтесь, вникайте, повышайте… – и ретировался.

Так я первый раз увидел лейтенанта Тупченко. Новый маленький зам освоился быстро и шаг по ржавой палубе больше не печатал. Длинный, с оттопыренными ушами на вытянутой голове, он ходил по кораблю странной прыгающей походкой. «Тупой», – окрестили мы его. Кличка прижилась.

На следующий день после прибытия Тупой вместо офицерской кают-компании неожиданно появился на обеде в матросской столовой. Он подходил к матросам, знакомился, пытался завязать беседу. Говорил вкрадчиво, с еле заметным украинским говорком, заглядывал в глаза и заискивающе улыбался.

– Ребята, можно мне с вами покушать? – вежливо спросил он разрешения у матросов сесть рядом с ними за бак (стол).

Получив само собой разумеющееся «добро», Тупой присел на самый краешек. Бочковой подал ему миску. Лейтенант вежливо поблагодарил и с аппетитом, причмокивая, стал уплетать пресную перловку. Матросы переглянулись: это блюдо, которое с таким показным аппетитом, поглощал лейтенант, здесь называли «шрапнель» или «РБУ», в честь ракетно-бомбовой установки или из-за возможных последствий защитной реакции здорового организма. Как бы бедняге после такой лошадиной дозы не пришлось с непривычки потом в гальюне этой шрапнелью отстреливаться. Говорили, что был у нас один боец, который однажды попытался после «шрапнели» пропердеть Интернационал. Не получилось – слуха не было.

В перерывах между заглатыванием перловки Тупой, заглядывая в глаза соседям по баку, расспрашивал о жизни. Внимательно выслушивал стандартные ответы и доверительно пространно рассказывал о себе, хотя никто его об этом не спрашивал.

– Втирается в доверие, – простодушно поделился своим наблюдением один из сидевших рядом с ним матросов.

Тупой поперхнулся, но сделал вид, что не расслышал.

Толи потому, что его раскусили, толи потому, что эта игра в демократию ему надоела, а может офицерская хавка пришлась ему больше по душе, но с того дня лейтенанта в нашей столовой я больше не видел…

Цель жизни каждого маленького зама – прогнуться перед Большим. А самый верный способ прогнуться – прихват, то есть застать матросов с поличным за каким-нибудь неуставным делом: за занятием спортом с самодельными гантелями, за накалыванием татуировок, прослушиванием магнитофона, распитием чая или тройного одеколона…

В тот день мы сидели в носовой электростанции и как раз готовились заняться ещё одним из таких неуставных дел – жаркой картошки.

– Достал! – ввалился в помещение электростанции никогда не унывающий дизелист Халифаев. Торжествующе улыбаясь, он вывалил на стол свою добычу: пару кило картошки, полбуханки мягкого белого хлеба, десяток кусков сахара и здоровенный кусок сливочного масла, завернутый в плотную коричневую бумагу. – У земляков из хлеборезки разжился!

– Ну, класс! – обрадовался я. – Сковородка есть, плитку сейчас сварганим.

Халифаев был из Таджикистана. Его земляки держали хлеборезку, а следовательно, имели прямой доступ к хлебу, маслу и сахару. Через них можно было доставать и другие продукты. Уже месяц подряд нас пичкали одной пресной перловкой с запахом мяса. Картошка для личного состава, сваленная около камбуза в деревянный загон, обустроенный на палубе, закисла и частично подгнила. Матросы, стоящие в наряде по камбузу, поштучно вылавливали еще годные скользкие картофелины из сладковато пахнущей кучи. Выловленной картошки хватало разве что на суп с укропной эссенцией (вместо зелени), не разжуешься. А тут целый мешок настоящей негнилой картошки! Кадеты не обеднеют. Намечался пир, и каждому нашлось дело по подготовке. Коля Кондрашов неторопливо налаживал кипятильник, сделанный из спирали накаливания разобранного утюга. Будучи родом из небольшого рязанского села, Коля вообще всё всегда делал спокойно и основательно. Володя Селезнёв – Лом, получивший эту кличку за рост и недюжинную физическую силу, и два Андрюхи, Павлов и Тюрюханов, чистили картошку.

14
{"b":"538992","o":1}