Литмир - Электронная Библиотека

— У нас все совсем по-другому, — повторял он время от времени, потом, высказав несколько соображений о разнообразии пейзажей нашей планеты, затормозил у ограды маленького кладбища.

— Как здесь хорошо, — сказал он. — Мне стыдно испытывать такое удовольствие.

— Стыдно? Но почему?

— Потому что испытывать удовольствие в моем случае уже означает изменить. Живописная дорога, разнообразие красок, вы, Катерина, и вот я увлечен. Можно ли одновременно сохранять верность и развлекаться. Нет. Развлечение — это измена. Вас захватывает то, что развлекает, вот почему все так серьезно. Доверие, которое к нам питают, единственная путеводная нить. Наше спасение.

Г-жа Валь-Дидье не увлекалась философскими рассуждениями. Называла их пустыми упражнениями ума, а Петер, обвиняющий себя в гипотетической измене, только подавал ей лишнюю надежду. Вот все, что она поняла.

— О, Петер, люди тратят целую жизнь, напрасно пытаясь понять себя, так зачем мучиться угрызениями совести незнакомцу, каковым мы так и остаемся? Случается, этому незнакомцу необходимо посвоевольничать. У него появляются свои желания, и, препятствуя их исполнению, мы только увеличиваем его требования. Полноте, что вы загрустили, я ведь тоже нуждаюсь в утешении.

Петер, казалось, не слышал ее:

— Давайте, — предложил он, — прогуляемся немного пешком.

Он толкнул ворота кладбища, и они пошли по кипарисовой аллее, ветки деревьев, казалось, вздыхали. Порой какая-нибудь дата, эпитафия, выбитое на могильном камне имя привлекали их внимание. Г-жа Валь-Дидье сказалась усталой и вздохнула.

— Я совершенно измотана. Сил никаких нет. Верно, от свежего воздуха.

Петер, не раздумывая, предложил ей присесть у могилы семьи Дюжантиль, утопающей в зарослях шиповника.

— У могилы? Ни за что!

— Почему? Самое место для отдыха.

— Да, но какого отдыха! — возразила она, потом, опасливо оглядываясь, все же позволила себя уговорить. Он устроился рядом. Неожиданно поднялась стая птиц, закружилась венцом и канула в вышине. Г-жа Валь-Дидье сорвала цветок, принялась обрывать лепестки, приговаривая:

— Любит, не любит, любит… Совсем не любит! — воскликнула она, не решаясь притронуться к последнему лепестку, оставшемуся в серединке.

— На кого вы гадаете? — спросил Петер.

— На вас, — ответила она.

— На меня? Разве цветок может рассказать вам о моих чувствах? Вы хотите заставить солгать этот невинный цветок? Катерина, я вас…

Он замолчал, г-жа Валь-Дидье не отрывала от него глаз. Он прищурился, словно пытаясь увидеть в ней чьи-то далекие черты; дыхание его стало прерывистым, он задыхался, черты лица обострились, ноздри задрожали, губы приоткрылись, и Катерина, в каждом из этих признаков распознавая неминуемое приближение поцелуя, заволновалась, расслабилась, веки ее смежились, как вдруг «Апч-хи!» Петер фон Эль чихнул. Она отпрянула от него.

— Будьте здоровы, — сказала она и, не зная, как вести себя дальше, пробормотала первые попавшиеся строчки прочитанного утром стихотворения.

Петер достал носовой платок, снова чихнул, попросил прощения, высморкался и спросил, о чем она говорила.

— Что вы сказали, Катерина? Чертовы чиханья помешали мне расслышать.

— Я сказала: «Не могилой ли станет постель любви?»

— О! Такой образ мне не нравится. Пойдемте отсюда.

По дороге домой они остановились у торговцев глиняной и металлической посудой. Катерина в этот вечер нарядилась к интимному ужину в саду византийской мадонной.

Она выглядела ослепительно красивой. Он сделал ей комплимент: «Как вы хороши, Катерина, надеюсь, что сердце у вас не такое переменчивое, как внешность. За три недели я видел вас все более красивой и всякий раз иной. Это, поверьте, вызывает даже некоторое беспокойство», а потом, словно проведенный вместе день превратил г-жу Дидье в его кузину, обнял и расцеловал ее в обе щеки. Она хотела быть ласковой и жаждала ласк, и, конечно, надеялась, что выражение восхищения будет подкреплено более нежными жестами, поэтому вместо того, чтобы удовольствоваться поцелуем, прижалась к нему, а он из вежливости не решался высвободиться. Его это стесняло, она была полна любви, и их неподвижно застывшая скульптурная группа простояла бы еще Бог знает сколько времени, если бы не раздался звонок в дверь. Г-жа Валь-Дидье бросилась в дом и зашла в буфетную:

— Я никого не принимаю. Меня нет, — сказала она.

— Но, мадам, это ваш муж, ваш муж и мадемуазель Клотильда. Я видел их в окно.

— Как? Зачем? Я сошла с ума или они сошли с ума! Что же делать?

— Ну, так веселей, — ответил дворецкий, направляясь к двери.

Г-н Валь-Дидье прибыл из Англии, где раньше, чем рассчитывал, покончил с делами. Он воспользовался неожиданно представившейся возможностью, чтобы заехать в пансион за дочерью и отвезти ее в Лондон. Два дня они ходили по ресторанам, театрам и музеям, потом Клотильда заметила отцу: «Пока мы тут развлекаемся, мама там совсем одна готовится к встрече с нами. Поедем поможем ей, устроим сюрприз».

Г-же Валь-Дидье удалось скрыть досаду. Она встретила мужа и дочь радостной улыбкой, упрекнула в скрытности, а когда излияния закончились, проводила на террасу и представила им Петера фон Эля.

Г-н Валь-Дидье умел владеть собой. Он мыслил философски и не позволял чувствам, каковы бы они ни были, смутить свой покой. Он был жизнерадостен, великодушен и сделал вид, что очень рад компании незнакомца, тем более, что тот действительно сразу понравился ему. Что касается Клотильды, она тут же влюбилась в молодого человека, чья красота поразила ее. Слуги поставили еще два прибора, и ужин, на который так рассчитывала г-жа Валь-Дидье, превратился в семейное торжество.

Г-н Валь-Дидье расспрашивал жену о пребывании в Нормандии и удивился отсутствию Маризы Лежан.

— Ты мне писала, что она путешествует с тобой, — сказал он.

— Да, мы вместе приехали вчера, но сегодня утром она внезапно уехала.

Рассеянность Катерины не ускользнула от ее мужа. Он понял, что у нее нет никакого желания ни выслушать вопросы, ни отвечать, что внимание ее приковано к негромкому разговору Петера и Клотильды. Хотя г-жа Валь-Дидье знала, что она красивее и соблазнительнее дочери, все же на протяжении всего вечера она ревновала к ней Петера и обречена была ревновать еще сильней, когда на следующее утро, около одиннадцати, узнала, что Петер и Клотильда вместе уехали.

— Да, уехали купаться, — сказал г-н Валь-Дидье.

Она ответила, что тоже с удовольствием искупалась бы, после чего он проводил ее на пляж.

— Сколько народу, — заметила она. — Никогда нам не отыскать их в этом муравейнике.

— Не понимаю, чем это может помешать тебе искупаться.

— Одна в море, среди чужих людей? Нет, нет, я буду чувствовать себя потерянной. — И пока она осматривала пляж, отыскивая беглецов то среди купающихся, то в толпе разлегшихся в тени под зонтиками, муж беззаботно, порой улыбаясь красивым женщинам, порой глядя на море, следовал за ней.

— Вот я растяпа! — вдруг вскричал он, — ведь Клотильда сказала мне: «Мы собираемся в Гарупу».

— Она могла бы меня предупредить.

— Она поручила мне, но читая газеты, забываешь, на каком ты свете, все путается, ведешь себя, как дурак.

— Ты сам это сказал.

Они отправились в Гарупу; молодые люди играли там с друзьями в мяч. Клотильда, увидев родителей, оторвалась от игры и побежала навстречу.

— Как это мило с вашей стороны! — сказала она.

— Пойдешь купаться? — спросила мать.

— Конечно. Скорей переодевайся. Сейчас закончим партию, и мы в твоем распоряжении.

— Ты сняла кабинку?

— Да, мама. Вон налево, одна, вторая, третья. Видишь? Одна, вторая, третья и четвертая, зеленая моя. Ну, видишь?

— Да вижу, я еще в своем уме.

— Тогда я тебя не провожаю.

Г-жа Валь-Дидье разделась, открыла пляжную сумку, достала масло для загара, японские тапочки, разноцветные полотенца и вдруг обнаружила, что в спешке, стремясь поскорее прервать пребывание дочери с Петером, забыла купальник. Расстроившись, она снова оделась и пошла на поиски мужа, который с интересом следил за последними минутами игры в мяч. Вот уже с десяток лет он страдал ревматизмом, и морские купания ему были запрещены, но он от души посочувствовал жене.

80
{"b":"538882","o":1}