В высшем свете, где успех и репутация женщины зависят не столько от красоты, сколько от тонкости вкуса, прелестная г-жа де… слыла самой утонченной. Она задавала тон целому обществу, и, поскольку мужчины называли ее неподражаемой, наиболее вдумчивые женщины старались подражать ей во всем, ибо даже небольшое сходство приближало их к ней и позволяло получить хотя бы отзвук тех комплиментов, что звучали вокруг нее не умолкая. Все, к чему она обращала свой взор, обретало новый смысл и начинало казаться значительным; в ней жил дух изобретательности; она находила блеск в вещах, дотоле представлявшихся скучными, и умела приводить окружающих в замешательство.

Г-н де… владел недурным состоянием, гордился своей женой и ни в чем ей не отказывал. Он никогда не задавал ей вопросов по поводу ее трат, ни разу не дал ни малейшего повода убояться его упреков, и, тем не менее, демонстрируя его восхищенному взору только что купленную вещь или показываясь перед ним в новом платье, из-за малодушия, к которому примешивалось чуть-чуть бахвальства, что свойственно многим людям, она не могла удержаться, чтобы не уменьшить ровно вполовину уплаченную за эту вещь или платье цену. Так г-жа де… скрывала от г-на де… истинный размах своих расходов. Забавляясь этой игрой на протяжении нескольких лет, она вдруг обнаружила, что порядочно задолжала. Вначале она испытала обеспокоенность, затем тревогу, наконец отчаяние. Поделиться с мужем она не смела, во-первых, потому что лгала ему слишком долго, а во-вторых, потому что он всегда был с нею более чем щедр. Не желая терять в его глазах ни уважения, ни доверия, которым он ее удостаивал, она задумала выпутаться из неприятного положения, продав потихоньку что-нибудь из драгоценностей. Осмотрев свои ларцы, она сочла неосмотрительным избавляться от фамильных драгоценностей или сразу нескольких менее дорогих украшений, объяснить исчезновение которых будет нелегко, и решила продать серьги, сделанные из двух великолепных бриллиантов, обточенных в виде сердечек. Эти роскошные серьги г-н де… преподнес ей в подарок на другой день после их свадьбы. Она пошла к ювелиру — человеку, который был принят в лучших семействах и пользовался ее доверием, взяла с него клятву хранить молчание и повернула разговор так, что у ювелира сложилось впечатление, будто г-н де… в курсе ее затеи. У г-на де…, сделал он вывод, денежные затруднения, о которых ему не хотелось бы распространяться. Ювелир всем сердцем желал оказать ему услугу, но в то же время не хотел дать г-жа де… понять, что догадался об их сообщничестве с мужем, и потому весьма тактично спросил:

— Но, мадам, что же вы скажете г-ну де…?

— О! — отвечала она. — Ему я скажу, что потеряла эти серьги.

— В самом деле… Вы так очаровательны, что любой вам поверит, — сказал на это ювелир и купил серьги.

Г-жа де… заплатила все свои долги, и красота ее от этого стала еще неотразимей.

Неделю спустя на одном из балов г-жа де… неожиданно поднесла руки к ушам и растерянно воскликнула:

— О небеса! А где же мои серьги? Они, верно, упали, когда я танцевала вальс…

— Да нет же, нет! — наперебой уверяли ее все, кто в тот момент находился рядом. — На вас сегодня не было серег!

— Да как же не было? Я совершенно точно знаю, что были, — не согласилась она и поспешила к мужу. — Мои серьги, серьги-сердечки! Я их потеряла! Они упали! Вот, взгляните! — и она отняла руки от ушей.

— На вас нынче вечером не было серег, — сказал г-н де…, — я в этом уверен. Я обратил на это внимание еще тогда, когда мы выходили из дома. Мы и так сильно опаздывали, и я поостерегся говорить вам об этом, потому что боялся, что вы потребуете, чтобы вам их принесли, и это задержит нас еще больше.

— Уверяю вас, вы ошибаетесь, — ответила она. — Я еще думала, что надеть — сердечки или изумруды, и в конце концов выбрала сердечки.

— Значит, вы оставили их на своем туалетном столике. Я вас торопил, вы на минуту отвлеклись… — говорил г-н де….. Затем, чуть помедлив, он снова обратился к жене: — Постойте, а вы уверены, что не держали их в руке, когда садились в карету, чтобы надеть по дороге, как вы иногда делаете?

— В карету? Значит, они в карете? Это возможно… Хотя я не думаю, что…

Она казалась до крайности встревоженной. Г-н де… попросил ее набраться терпения и, горя желанием успокоить жену, вышел из зала, велел принести фонари и лично осмотрел все закоулки кареты; затем приказал отвезти его домой, открыл ларцы с драгоценностями жены, но не нашел в них украшение, которое искал. Он вызвал звонком слуг и учинил допрос горничной.

— Я точно не помню, — сказала та, — но я ни разу не видела, чтобы госпожа уезжала на бал, не надев серьги.

Поскольку дома серьги г-жи де… не нашлись, следовало предположить, что она унесла их с собой. Никакого другого объяснения г-н де… не видел. Озабоченный и с пустыми руками он вернулся на бал. Гостями овладели подавленность, смущение и неловкость. Кое-кто начал перешептываться. Танцевать больше никому не хотелось. Вскоре оркестр перестал играть, и вечер закончился.

На другой день рассказ об этом происшествии появился в утренних газетах, которые намекали на возможность кражи. В наиболее щекотливом положении оказался ювелир — он не мог, не раскрывая доверенной ему тайны, заявить о своем законном праве на обладание драгоценностью, которая считалась украденной. Потратив на размышления целый час, он уложил серьги в футляр и отправился к г-ну де…, который принял его незамедлительно.

— Полагаю, вы пришли меня искушать? — приветствуя ювелира, проговорил г-н де….

— Мне очень жаль, любезный сударь, но это не так, — отвечал ювелир. — Еще ни разу в жизни не приходилось мне находиться в затруднении, подобном нынешнему, и прежде чем докучать вам, а быть может, и огорчить вас, я вынужден призвать к вашему благоразумию.

— Тайна? — спросил г-н де….

— Тайна и вопрос чести, — подтвердил ювелир.

Г-н де… посмотрел ему прямо в глаза.

— Обещаю вам хранить молчание, — сказал он. — Говорите, я вас слушаю.

И ювелир рассказал, как к нему пришла г-жа де…, как она принесла ему бриллиантовые сердечки и как, не в силах поверить, что она без ведома мужа решилась продать такое ценное украшение, он купил их, полагая, что тем самым оказывает услугу обоим. С этими словами он вынул из кармана футляр, открыл его и добавил:

— Вы, должно быть, понимаете, в какое замешательство привели меня утренние газеты, из которых я узнал, что, возможно, серьги украдены…

Как ни грустно было г-ну де… узнать, что жена давно лгала ему, скрывая от него свои долги, тем самым подвергая сомнению его платежеспособность и нанося ущерб его репутации; как ни возмутили его цинизм ее давешнего притворства на бале, ее хладнокровное молчание на фоне наводнивших город слухов и бесстыдство, с каким она изображала из себя жертву, г-н де… ничем не выдал охвативших его чувств и поблагодарил ювелира за то, что тот пришел к нему. Довольно весело они обменялись некоторыми чисто мужскими соображениями о легкомыслии самых серьезных женщин, после чего г-н де… еще раз купил серьги.

— Я глубоко огорчен, что продаю их вам во второй раз, — сказал ему ювелир.

Г-н де… только рассмеялся:

— Не нужно извинений, — проговорил он, — я счастлив, что они нашлись.

У г-на де… была любовница, красавица испанка, к которой он начал охладевать и которая в этот же день собиралась уехать в Южную Америку. Он рассудил, что, продав бриллиантовые сердечки, г-жа де… доказала, что не дорожит ими, а потому счел возможным преподнести их в подарок своей любовнице, как бы в знак благодарности за то, что она оставляет его прежде, чем начнутся неприятности, связанные с разрывом. Естественность, с какой она приняла подарок, польстила тщеславию г-на де….. Он проводил ее на вокзал, устроил в купе и вышел на перрон. Она выглянула из окна и, когда поезд тронулся, помахала ему рукой. В ответ он поднес к губам затянутые в перчатки руки и послал ей вслед воздушный поцелуй, после чего вернулся домой.