Граф Каменский между тем поспешно переправлял свой корпус через множество рек и протоков, перерезывающих пространство, через которое надлежало проходить, преследуя неприятеля. В Пурмо устроен был наскоро мост; реку Эссеру перешли в брод там, где шведы имели дело с нашим авангардом. Переправясь через семь рек и ежедневно сражаясь с неприятелем, граф Каменский достигнулся до Гамлекарлеби 10-го сентября; в тот же день наш авангард в 6 часов вечера перешел через город, и остановился в пяти верстах за ним у сожженного моста. – На другой день авангард наш исправил мост, и пошел на неприятеля; но, пройдя три версты, снова должен был остановиться у другого сожженного большого моста, за которым находились неприятельские батареи. 12-го сентября прибыл к корпусу графа Каменского главнокомандующий финляндской армией граф Буксгевден, и главная квартира перенесена из Або в Гамлекарлеби.

Граф Каменский приказал строить понтоны для переправы своего корпуса под сильным неприятельским батарейным огнем, а между тем генерал Козачковский, Ушаков и Властов должны были действовать на левом фланге неприятельском. При таком положении дел начались переговоры сперва о размене пленных, и вслед за тем о перемирии. Малочисленность отряда генерала Тучкова в окрестностях Куопио, и отряда князя Долгорукова в Карелии; успехи, одержанные в восточной Финляндии над этими отрядами шведским полковником Сандельсом; недостаток продовольствия и позднее время года заставили графа Буксгевде-на склониться на перемирие, которое и заключено 17-го сентября. Корпусу графа Каменского обеспечен переход через широкую реку Гамлекарлеби, и демаркационная линия назначена в нескольких милях за нею. Шведы должны были оставаться в своей укрепленной позиции при Химанго. В восточной Финляндии Сандельс должен был оставить неприступные дефилеи Палоис, и сосредоточиться в Индесальми. Перемирие послано на утверждение в Петербург.

СОЛДАТСКОЕ СЕРДЦЕ. ЭПИЗОД[146]

В каждом вымысле много правды; в каждой правде есть вымысел, или для прикрасы, или для связи. – Великий Тацит писал картину при помощи своего воображения, когда изображал Агриппиину, вступившую на отечественную землю с прахом Германика. – То же самое, что делают великие писатели, делают и малые. И великолепный храм, и скромное жилище гражданина, хотя и не схожи между собой, должны иметь основание и крышу.

Иное дело литературная статья, иное дело рассказ очевидца или действовавшего лица, пишущего историю или правдивые записки. Расскажу теперь с исторической точностью то, что уже рассказано было с примесью литературных цветов. Но как самое дело противно военной дисциплине, то представлю действователя в третьем лице, не называя по имени. Я тысячу раз говорил и скажу, что в мире гораздо более добра, нежели зла; что добрых людей вдесятеро более, нежели злых, и что даже много зла происходит не от злости, а от глупости, заблуждения и невежества. Для определения побудительных причин зла выдуманы во французских супах, облегчительные обстоятельства, условие высокое, благородное, истинно христианское, достойное нашего просвещенного века невзирая на злоупотребления, сопряженные с каждым делом человеческим. Воля ваша, господа: но умысел и мгновенный порыв чувства или страсти не одно и то же, хотя последствия могут быть одинаковы. Но уж зато, если человек зол от природы и завистлив, то он во сто раз хуже и ужаснее самого лютого и кровожадного зверя; хуже, ужаснее, и притом опаснее! У хищного зверя есть сила, когти и зубы; у змеи есть только яд или сила мускулов, а у злого человека есть орудие, сильнее всего этого – клевета! Salve domine!

Сорок лет прошло со времени описываемого здесь происшествия, но это еще не ограда от клеветы. Клевета протачивает веки, а злоба превращает чистую ключевую воду в яд. И так вот вам верное, но безыменное событие.

В Финляндскую войну конница претерпевала более от откомандировок, нежели от сражений. В стране взбунтованной надлежало соблюдать осторожность во всех направлениях и при каждом тревожном слухе высылали конные отряды для скорейшего осведомления о настоящем состоянии дела. Разъездам и рекогносцировкам не было конца, а кавалерии было мало. По несчастью, многие пехотные генералы, как я уже говорил, принимают кавалерийских лошадей за почтовых, и не рассчитывают того, что конница не может исполнять службы на рысях и в галоп (разве в сражении), и в Финляндии многие пехотные генералы не принимали даже в соображение дурных, каменистых дорог и недостатка в фураже. – "Послать поскорее! Велеть возвратиться поскорее!" – вот как обыкновенно приказывали. Отправленный в откомандировку офицер получал всегда два приказания: от начальника отряда – исполнить поручение поскорее, а от своего эскадронного командира – не торопиться и беречь лошадей. Мудрено было угодить обоим!

– Господа, кто на очереди на службу? – спросил ротмистр.

– Такой-то.

– Велите взводу седлать и готовиться в командировку, а сами поезжайте в штаб.

– Слушаю-с! – И очередной офицер поехал трюшком в корпусную квартиру.

Граф Н.М.Каменский квартировал в большом крестьянском доме. Было около семи часов вечера. Дежурный адъютант доложил об офицере и потом ввел его в комнату. Граф сидел за столом, на котором лежала развернутая топографическая карта Финляндии. Он повернулся на стуле, взглянул быстро на офицера, и сказал: "Вы знаете последнее происшествие. Взбунтованными мужиками, которые разбили наш транспорт с продовольствием и перерезали прикрытие, начальствовал пастор. Меня известили, что пастор теперь дома, верстах в пятнадцати отсюда, и пробудет у себя до завтрашнего дня. Поезжайте туда, и захватите его. Долго мы гладили по головке этих господ, но они не унимаются, и на этом разбойнике я покажу первый пример!". Глаза графа при этих словах засверкали. "Вы приедете в пасторат около полуночи, – продолжал он, – и если пастор дома, то его легко схватить. Может быть, у него в доме находятся и его сообщники; берите всех, кого застанете, и возвращайтесь как можно скорее. Не думаю, чтоб вы встретились с шведами на этой дороге, а встретите вооруженных мужиков – бейте! Подойдите ближе. Вот вам на карте этот пасторат; запишите название его и этого геймата… Дорога прямая, а в геймате возьмите проводника. Если исполните хорошо поручение, я вас не забуду, а оплошаете, строго взыщу – Прощайте!"

Это было в первой половине сентября, когда ночи в Финляндии уже темные и холодные. Дорога была не дурная, но пролегала большею частью через леса. В геймате (т. е. крестьянском доме) офицер нашел хлебное вино, которым поподчивал своих солдат, и взял насильно проводника на крестьянской лошади. Уже с вечера носились тучи, а ночью полил проливной дождь, холодный, с крупинами града, и завыл страшный ветер в лесу. Для подобного поручения это была благоприятная погода, потому что вой бури заглушал конский топот, и дождь усиливал мрак. Но и офицер, и солдаты продрогли и промокли до костей. – Наконец залаяли собаки. Вот и пасторат! Двор огорожен был палисадом и ворота заперты. В одно мгновение уланы выломали несколько палисадин, вошли на двор и сняли с крюков ворота, а между тем офицер с унтер-офицером побежали к крыльцу пасторского дома. Лай собак выманил из людской избы работника; его схватили и связали арканами, так же как и проводника. Немедленно окружили дом пастора, и офицер постучался у дверей.

Полуодетая служанка отперла двери, и едва удержалась на ногах, увидев русских. Офицер успел, однако ж, выхватить у нее свечу из рук, и вошел в комнаты. За офицером шел унтер-офицер с заряженным пистолетом. Первая комната была пуста, дверь в другую комнату заперта. Офицер постучался. Послышался звук огнива, и раздался женский голос: "Сейчас!" Вышла пожилая женщина со свечей и, увидев офицера, задрожала и отступила до дверей.