В ноябре Россию порадовал новый бунт, в Севастополе, «великого» Шмидта, также пытавшегося улизнуть, впрочем, для дивертисмента, — как мать родила. Наконец, для кагального апофеоза, сподобились пережить, в декабре, вооруженное восстание и мы, в Москве, — за счёт Японии и князей Израиля, равно как при соучастии Финляндии и под командою столь же быстро прибежавших из Швейцарии, как и поспешивших «удрать», жидовских «генералов», вроде глав-нокомандовавшего на Пресне «Седого», он же Завулон Левин, и иные прочие…

Spectatum admissi, risum teneatis, amici!..

Независимо от сего, если Гапон, ещё в начале 1905 года предсказывал бунт на юте России — к июлю того же года, то действительное осуществление плана, обдуманного революционерами заранее, и самая общность их мероприятий удостоверяются всем дальнейшим. За Севастополем, как известно, дали себя знать Кронштадт и Свеаборг Все шло к «лучшему» — в этом лучшем из миров, как, вдруг, — в самый развал «свобод», т. е. в октябре и ноябре 1905 года, среди железнодорожной, почтово-телеграфной и всяких иных забастовок, дни 17–22-го октября были, «страшно сказать», отмечены в летописях революции так называемыми погромами.

Покинутый властями, истязуемый, унижаемый и расстреливаемый, в куски разрываемый «освободителями» русский народ обратился, наконец, к самозащите.

Он покарал врагов отечества: в Томске и Николаеве, в Великих Луках и Ростове-на-Дону, в Орше и Новозыбкове; в Аккермане и Горбатове, в Ярославле и Кутаисе, в Лодзи и Екатеринбурге; в Одессе и Вологде, в Вязьме и Житомире; в Балашове и Белостоке,[175] в Саратове и Нежине, в Тифлисе и Седльце…

Если бы ему не мешали, народ сам расправился бы и с тем «русским правительством», которое, ad majorem Jsraeli gloriam, дирижировало революцией из Петербурга, в лице «совета рабочих депутатов», с такими делегатами «всемирного кагала», — как названный выше «товарищ» Сруль-Ицка Бронштейн и Рухля-Фейга Маянц, во главе. Носарь являлся такою же пешкою «благочестивого» кагала, какою, под командой Винавера, Бака или Гессена, доныне служит Милюков. Пора же, наконец, уразуметь нам факт, почему и председателем «всемирного конгресса социалистов», — не далее, как в прошлом году, был немецкий жид Зингер, а «представительницею российского пролетариата» — являлась польская еврейка Роза Люксембург, невзирая даже на то, что она не Роза и не Люксембург».

В результате же иудейских забот о русском народе уже первая Государственная Дума блистала такими «избранниками» России, как Винавер, Каценеленбоген, два Френкеля, Червоненкис, Левин, Котловкер, Иоллос и Герценштейн…

Эти позорные и беспримерные факты не могут, однако, быть предметом лишь негодования с нашей стороны. Их надо понимать хотя бы для того, чтобы не допускать повторения.

В Сиаме водится змей — гамадриада. Он не только принадлежит к породе удавов, но и так ядовит, что укус его для слона смертелен в четыре минуты; пред ним туземцы трепещут, страшась больше, чем тигра или чёрной пантеры… Тем не менее, естествоиспытатель должен не гневаться, а изучать гамздриаду. Таково и наше положение относительно кагала кагалов. Справедливо замечено, что влияние иудаизма на любой преступный замысел — это действие тропического солнца на полярную растительность. То же мы видим и в «русской» революции. Она подготовлялась издавна, многими причинами и получила сильный толчок из далекой Маньчжурии. Но лишь кагальная сплоченность, ограбленные у нас же евреями деньги, наглость, упорство, жестокость, вероломство и деспотизм сынов Иуды дали те ужасающие результаты, которые едва не погубили Россию…

Уразуметь ход событий, хотя бы с некоторою ясностью, значит не забывать о заветах истории. Евреи были, как известно, ближайшими родственниками финикиан и карфагенян.

Подводя итоги многовековой борьбы семитов с арийцами, историк Курциус заключает свои размышления так: «Греция воспрянула только, когда ей удалось ниспровергнуть господство семитизма финикийского, — Рим заложил основы мирового владычества лишь в войнах на жизнь и смерть, которые он завершил победою над семитизмом карфагенским».

18-го же октября 1905 года, именно под командою двух иудеев, Шлихтера и Ратнера, расцветал вооруженный бунт в Киеве. Показания свидетелей, как и все обстоятельства дела, установленные на суде, приводят к убеждению в том, что в ночь на 19-е октября город был бы покрыт баррикадами, а с рассветом «самооборона» и союзные ей боевые шайки пособников кагала, шаббесгоев-«освободителей», залили бы кровью мать городов русских, превратив Софийский собор, церкви ев, Илии, Десятинную и Андрея Первозванного, а затем, без сомнения, и Киево-Печерскую Лавру в жидовские цитадели. Ведь «избранный» народ, как повелитель, не позволил бы, разумеется, поступить иначе, если собственные «школы» и синагоги он не жалеет отдавать под склады оружия и бомб, равно как для организации, снаряжения и вооружения «молодых евреев», т. е. такой надежды Израиля, перед которою «презренные гои» повинны не рассуждать, а трепетать…

Увы, еврейство обсчиталось на этот раз!..

Потомки «славного лыцарства Запорожского низового», сыны многострадальной Украины, двинулись против кагальных браунингов, парабеллумов и маузеров с пустыми руками, но с львиным сердцем. Мгновенно обратив негодяев-«освободителей» в бегство, они кинулись в погоню. Разгоняя «горе-героев» из самых потаенных убежищ, — сокрушили и, в несколько часов, долой смели жидовскую революцию…

Общий характер, преемственность и самое содержание Киевских событий в существе таковы:[176]

I. Основным фоном картины послужили, без сомнения, растерянность и беспомощность власти. Но если, при этих условиях, ее местные агенты медлили и колебались в свою очередь, то зловещая политика Витте ставила их прямо — в безвыходное положение. Этим отлично пользовались евреи, придавая себе значение, для которого, быть может, и не усматривалось достаточной подготовки. Все это, вместе взятое, с особою силою отражалось на людях «потерянных». Представляя нередко большинство в органах местного управления, они, в предвидении случайностей, усердно заигрывали с революцией. Еврейские же газеты и митинги, деморализуя невежественные массы и обещая никуда негодными средствами все возможное и невозможное, довершали хаотическое состояние государства. Новая Россия стала готовиться в жидовских лабораториях. Самооплевание же и самоунижение наши, наряду с бесстыдством и наглостью евреев, обеспечивали свободу для них одних. Железная дисциплина кагала и его вековая организация, равно как изобилие звонких аргументов, добытых обманом и насилием, непрерывно увеличивали полчища мстительных и разъяренных шаббесгоев. Параллельно с этим, чем ужаснее были невзгоды войны и чем оскорбительнее для русского достоинства являлись поражения, тем нахальнее становилось еврейство. Мукден же и Цусима вывели иудейскую продерзостность из всяких пределов…

II. Пользуясь изложенными обстоятельствами вовсю, сыны Иуды устремились на «дезорганизацию» общественных сил и на «координацию» собственных. «Разве политическая забастовка не есть вооруженное восстание?!.» — восклицал «товарищ» Бронштейн. Насильственная приостановка торговли, закрытие водопроводов, стачка аптек, не говоря о прекращении движения трамваев и о принудительном закрытии фабрик и учебных заведений, — все было применяемо в Киеве уже за несколько месяцев до 18-го октября 1905 года. Разбои же и убийства шли, разумеется, своим чередом. Повальные тревоги в населении, грозная неуверенность в завтрашнем дне, звериный вой «освободительной» прессы, скорбь и паника, слезы и кровь — создавали ту атмосферу, в которой свирепый кагал и не менее озверелый «Бунд» распропагандировали чернь, заманивая ее безумными видениями «диктатуры пролетариата»…