Я чуть улыбнулся, едва-едва, не в силах поверить в свое счастье, и показывая, что тоже узнал братишку, и обязательно попробую распаренный овес в действии.

И тут я вспомнил, что сумка моя синяя, с бездарной надписью «Adidas» находится в ногах у бабки, вдобавок на ней покоится рюкзак, а ко всему этому прислонены удочки в коричневом чехле.

Но они не присматривались к вещам, — их интересовали наши лица. Я видел, как озабоченные глаза братков пробегали от одного к другому, — кого-то выискивая…

У меня даже что-то оборвалось внутри, — от предощущения удачи.

Того, кто им был нужен, среди нас не было. У него теперь вообще не было лица. Так что напрасно они елозили по дачникам глазами. Не увидеть им Федуловой физиономии, как своих ушей. Никогда.

Это не моя смерть проплывала мимо черным катафалком. Чужая… Я ошибся.

Минут через десять подкатил автобус, как ни странно, почти пустой. Народ похватал свои корзинки и окружил его плотной толпой.

Двери не открывались, вместо этого из форточки высунулся усатый водило, в серой боксерской майке, и закричал:

— Автобус частный, не рейсовый, — проезд до станции — дичка… Ваш стоит за углом, сломанный.

— Это же десять рублей! — изумилась знакомая бабуля. — За пять с половиной километров. Милиции на тебя нет!

Вокруг прокатился смешок, — юмор любят все, но ехать нужно было, и народ уже смирился с новой ценой.

— Всем бонус! — прокричал водило. — Вещи — бесплатно!

И только тогда, заскрипев, стали складываться дверные створки…

Я устроился со своим скарбом у сломанной кассы, пол под ногами знакомо и приятно подрагивал, а когда мы тронулись, и навес остановки стал уплывать за окном, я догадался, — как бесконечно устал.

Подобные передряги кого угодно могут довести до кондрашки.

Наплевать и забыть, наплевать и забыть, наплевать и забыть, наплевать и забыть, наплевать и забыть…

Домой, домой в мою родную, покинутую обитель. Там, в ванной, горячая и холодная вода, мыло «Тик-так», зубная паста «Лесной жемчуг», и два полотенца, одно большое голубоватого цвета, другое поменьше, мое любимое, цвета кирпича. На кухне, в большом горшке, кактус, единственный цветок, который остался от мамы, потому что остальные нужно было часто поливать, а я, бестолковый, все время забываю это делать. Первое, что сотворю, когда приеду, вылью в него, сколько он захочет, воды… Там в большой комнате диван и телевизор, и пепельница на полу, которая когда-то была цветочным горшком. Там занавески на окнах, которые давно нужно постирать, — а в маленькой комнате, куда я почти никогда не захожу — тихо и полутемно. Даже днем.

Там можно снять кроссовки и носки, и ходить по прохладному паркетному полу босяком, не подходить к телефону, если не хочешь ни с кем разговаривать, можно заварить крепкий чай, включить телевизор без звука, и упасть в наше старое семейное кресло, откинуть голову и закрыть глаза…

Минут двадцать до станции, час с небольшим на электричке, где-то с полчаса на метро…

Наплевать и забыть…

Автобус не спеша и приятно катился, переваливаясь с боку на бок. Мы переехали мостик, под которым протекала, должно быть, моя незабываемая речка, и он, взревев, чуть-чуть прибавил скорости.

Я стоял вплотную к окну, держать за поручни, ощущая коленями рюкзак и сумку. Сзади кто-то время от времени касался меня спиной, — а вокруг негромко продолжались все те же неспешные домашние разговоры, такие же уютные, как кактус у меня дома…

Лес за небольшим поворотом отступил, и перед глазами стала открываться чудная картина. Я даже не поверил сначала, что мне не кажется, усмехнулся слегка, сквозь свою усталость, и оглянулся в салон, — дачный народ не уставился в окно в изумлении, продолжал все так же беседовать, не отвлекаясь на привычное.

А увидел я, показавшийся из-за деревьев, самый настоящий замок.

Всяких неимоверных дач, которые повырастали в красивейших уголках Подмосковья за последние десять лет, я наблюдал предостаточно. Подмосковье — музей архитектурной мечты… Будь у меня предпринимательская жилка, — я бы вместо туров по Золотому Кольцу, организовывал бы путешествия по дачному Подмосковью, — и если бы меня, вместе с моими туристами не замочили бы у первой же, бизнес бы мой вечно процветал… Но ведь замочат.

Но неорганизованным порядком, я на всякие чудеса насмотрелся, так что удивить меня очередным экзерсизмом казалось, было невозможно… До вот этого последнего поворота автобуса.

Замок вдавался в лес, так что со стороны дороги виден был, в основном, забор. Не забор — крепостная стена с башенками, увенчанными, как и положено, зубчиками, и с двумя часовыми, с алебардами на плечах, передвигавшимися от одной башенки к другой!..

За стеной виднелись зеленые крыши разнообразных строений, а между ними возвышался шпиль с курантами. Куда там зачуханным Кремлевским до этого золотого с изумрудами циферблата, сверкающего совершенством в лучах заходящего солнца. Я даже смутно представил великолепие мелодии, которую они извлекают каждый час или полчаса. Какого-нибудь Моцарта в исполнении Большого Симфонического. Или «Таганку», но тоже в очень хорошем исполнении.

К крепостной стене, — там, где через ров с водой был переброшен к воротам тяжелый мостик на цепях, сейчас, наподобие Петербургских, раздвинутый, — подходила коричневого асфальта проезжая часть, обсаженная по сторонам вечнозелеными пальмами.

Вот и все, что я увидел из окна автобуса, — но этого хватило, чтобы остро почувствовать себя нищим со своим одиноким миллионом в сумке. Чтобы такое отгрохать, нужно повстречать в лесу штук пятьдесят парашютистов, не меньше… А чтобы содержать?..

— Ни фига себе!.. — вырвалось негромко у меня.

Кто-то слегка прыснул, а больше на мою провинциальность никто не среагировал. Только высокий мужик, который время от времени касался меня спиной, негромко сказал:

— Знаете, те орхидеи — искусственные… Я однажды посмотрел. Их к зиме меняют на серебристые ели, — вот те будут настоящие.

— Так это орхидеи, — глупо сказал я.

Но замок проплыл мимо, — больше до самой станции ничего такого нам не встретилось.

Автобус замер в самом начале станционной площади, и распахнул двери.

— Все, приехали! — весело крикнул водило. — Счастливого пути!

Счастливого, счастливого, — но у меня с его дичкой появилась другая проблема: билет до Москвы стоил тридцать пять рублей, в кармане их оставалось тридцать два. Трех рублей не хватало, — катить же без билета, в надежде отдать наличку контролерам, означало вносить элемент риска в передвижение, а рисковать, имея на руках заветную сумочку, я не имел права.

Не открывать же ее при всех, чтобы выдернуть из пачки зеленый стольник. С обменом просто, на каждой станции по три штуки, — но что решат окружающие, когда заметят, с кем имеют дело. И, главное, — на какие действия их это зрелище подвигнет?!.

Можно было занять у знакомой старушки, до завтра, — но та со своей тележкой уже пропала, а больше вокруг знакомых у меня не было.

Вот, черт возьми, задача задач.

Пока я ломал голову, пропустил электричку до Москвы, со второй платформы. Ее объявили, народ ринулся, — и только я решился все-таки прокатиться зайцем, как она подошла, сидячих мест там не оставалось, я видел, но можно было и постоять, не шелковый. Народ тоже был согласен, набился битком, так что на перроне никого не осталось.

Теперь какое-то время появилось, — помыслить, что мне делать с этими тремя рублями?

Вдалеке, у касс, окошки которых выходили на улицу, стояла пара человек, и я, на всякий случай, направился к ним. Поближе к центру событий.

Но, как говорится, с обеда мне везло. Если то, что со мной постоянно происходило, можно назвать везением… Не успел я пройди половину дороги, как меня окликнули:

— Молодой человек, — вы рыбак?

Я по привычке остановился, — хотя никакой команды «стой» при этом не последовало.

На лавочке сидела беспризорница женского пола. Она позвала меня, когда я поравнялся с ней, так что мы оказались «визави», то есть, иными словами говоря, совсем рядом, — друг перед другом.