На одном из наших обеденных семинаров два молодых психо­лога сказали, что хотят представить новую идею. Аудитория со­стояла из персонала больницы, большинство были психоанали­тиками или сторонниками психодинамической идеологии. Ли­дером этой группы был директор обучающего центра, пожилой, консервативный психоаналитик.

В своем докладе молодые люди изложили способ усиления выражения эмоций, что в то время считалось в

ажн

ым. Если вы хотите, чтобы пациент выражал больше эмоций, говорили они, каждый раз, когда он выражает какую-либо эмоцию, вам нужно кивать и улыбаться. Когда он не выражает эмоций, вы остаетесь бесстрастными. Если вы так сделаете, говорили они, к концу часового приема перед вами будет очень эмоциональный кли­ент. Директор обучающего центра и его коллеги-психоаналити­ки отреагировали на доклад негодованием. Директор сказал, что это аморальное, чтобы не сказать хамское, поведение. Воз­действовать на человека, когда он не осознает, что вы делаете, —   просто недопустимо. Один из молодых докладчиков возразил: “Но мы ведь в любом случае делаем это. Если пациент делает то, что нам нравится, мы реагируем положительно; а если не делает, мы не реагируем”. Директор обучающего центра отве­тил: “Если вы это делаете, но не знаете, что вы это делаете, — тогда все в порядке!”

Так как мы уже были знакомы с методами Эриксона, приме­нение внушений без осознания этого клиентом нас не шокиро­вало. Это было типично для работы Эриксона в течение многих лет. Он говорил, что пациенту намного труднее сопротивляться указаниям, если он не осознает, что получает их.

Эриксон доказывал, что терапевт должен знать, как воздей­ствовать на клиента за пределами и внутри его сознания, обща­ясь с ним прямо и косвенно, контролируя выбор слов и измене­ния голоса. Терапевт должен воздействовать и своей позой, и движениями. Такой самоконтроль позволит ему подчеркнуть оп­ределенные слова в предложении и, говоря одно, предлагать другое, а движениями тела, возможно, внушать третье. Как же это отличалось от работы терапевтов, признававших только сло­весное взаимодействие!

Здесь мы упомянули две проблемы, связанные с отношением к Эриксону. Во-первых, он стремился менять людей вне их осознания этого. Во-вторых, он не использовал поло

жи

тельно­го подкрепления в обычном смысле этого термина. Лежат ли корни этих приемов в обучающих теориях бихевиористской шко­лы? Думаю, нет. Он использовал бихевиористские техники еще до того, как они были открыты терапией обучения, но не при­менял обычное положительное подкрепление, что является главным для этой школы. Он не говорил: “Вы сделали это хоро­шо...”, или “Отлично...”, или “Мне нравится, как вы сдела­ли... ” И шоколадок для подкрепления реакции он тоже не пред­лагал. Каждый знал, когда Эриксон одобрял его действия, хотя я не помню, чтобы он хоть раз сказал пациенту: “Ты сделал это хорошо”.

Эриксон и подкрепление

Эриксон однажды сказал мне, что не следует хвалить паци­ента за нормальные действия. Я вспоминаю об этом, когда слышу, как кто-нибудь из моих студентов обращается к клиенту: “Как замечательно, что вы пришли сегодня вовремя!” Обоб­щая, мо

жн

о сказать, что Эриксон не давал обычных поло

жи

­тельных подкреплений, потому что считал: человек должен не­сти ответственность за свои поступки. Поэтому, если клиент справлялся с проблемой, Эриксон реагировал так, как будто улучшение произошло благодаря клиенту, а не ему, направляю­щему клиента. Кто подкрепляет, тот и властью обладает.

В нашей культуре прочно укоренилась идея о том, что пове­дение может формироваться под воздействием позитивных под­креплений, и поэтому родители, и терапевты, и любые “руко­водители” расхваливают тех, кто делает то, что они хотят. Не думаю, что Эриксон так поступал. Возможно, кто-то и может припомнить, как он выражал положительное подкрепление, но не я. Если он и делал это, то лишь когда клиент был в трансе. Тогда он выражал свое удовлетворение успехами субъекта опре­деленным поведением. Конечно, Эриксон формировал поведе­ние и убеждал людей делать то, что он хочет, и даже больше, чем он хочет. Как он это делал? Например, он обязывает ре­бенка написать тысячу раз одно и то же предложение, чтобы улучшить почерк. Когда ребенок принесет задание, Эриксон не станет хвалить: “Замечательно написано!” Вместо этого он ска­жет: “Как четко здесь написана буква “о” или “А здесь “z” луч­ше, чем там”. И таким образом выделит единицу в классе пози­тивного подкрепления, не упоминая при этом весь класс.

Даже когда он не выражал положительное подкрепление, каждый знал, когда Эриксон доволен. Например, я много лет мучился и наконец написал книгу “Необычайная терапия”. Я послал ее Эриксону, но одобрительного отзыва не получил. Однако я узнал, что он купил много экземпляров моей книги и раздал их людям. Его одобрение выражалось в действии или как-то иначе, но никогда в словесном подкреплении.

Эриксон, как правило, не использовал для обучения прямую критику. Приведу личный пример. Я лечил женщину, страда­ющую от фантомной боли в ампутированной правой руке. Я за­гипнотизировал ее, заставив эту воображаемую руку левитиро­вать. Женщина указывала, где находится рука, когда она “под­нималась”. Я решил, что прием получился достойным статьи. Я с гордостью рассказал этот случай Эриксону, но он не никак не отреагировал на мой рассказ, а заговорил о посторонних ве­щах. Через некоторое время он завел разговор о том, что не следует гипнотизировать человека, фокусируясь на том, что бо­лит. Нужно концентрироваться на том, что приятно. Он ска­зал, что нельзя лечить гипнозом головную боль, концентриру­ясь на головной боли. В тот вечер или даже на следующий день я понял, что, скорее всего, не должен был гипнотизировать ту женщину, фиксируя ее внимание на больной руке.

Не используя позитивных подкреплений, невозможно при­надлежать к школе поведенческой терапии. Эриксон, похоже, сопротивлялся им и следовал своим путем. И это очень важно. Эриксон был одним из величайших мастеров убеждения. Люди делали то, что он хотел. Если он добивался поведения, которое ему нравилось, без положительного подкрепления, то как же он это делал? Я думаю, необходимы исследования, результатом которых, возможно, станет открытие нового способа мотивации —  способа доктора Эриксона.

Эриксон не принадлежал ни к поведенческой, ни к психоди­намической идеологии. А можем ли мы сказать, что его идеи основывались на теории систем?

Прежде чем перейти к рассмотрению этого серьезного воп­роса, позвольте мне остановиться на идее неосознаваемого изменения людей. В данном вопросе существует вполне оп­равданное противоречие, и в центре его — Эриксон. Однако это больше, чем просто этический аспект эриксоновских тех­ник. Этим спорным вопросом определяется вся природа пси­хотерапии.

Я всегда считал, что терапевт не должен помогать людям, не желающим, чтобы им помогали. Однако, если Эриксон делал это, возражений у меня не возникало. Я знал, что он добрый человек, несущий ответственность за все, что делает, и его суждения казались мне глубокими или, по крайней мере, со­впадающими с моими. Тем не менее, другие терапевты, пыта­ющиеся следовать Эриксону, не обязательно обладают его доб­ротой или глубиной понимания потребностей людей или непря­мых просьб.

Среди многих важных аспектов влияния на людей, не знаю­щих об этом, помимо этических существует два особых момен­та. Первый: можно ли изменять людей, когда они не осознают перемен? Второй: всегда ли воздействие и изменение в психоте­рапии требует сотрудничества?

Рассмотрим пример. У супругов проблемы с сексом, и они не желают открыто обсуждать их, но хотят изменить свою сексу­альную жизнь. Если Эриксон решит, что им следует изменить­ся, он может воздействовать на них косвенно, с помощью мета­форы. Он обсудит с ними какое-нибудь параллельное занятие, например, ужин вдвоем. Обсуждение будет проходить в таком ключе, что под воздействием окажется их сексуальная пробле­ма. Он спросит, любят ли они закуски в начале ужина, для стимуляции пищеварительных соков, или же сразу набрасыва­ются на мясо и картофель. В других случаях он мог провести внушение и вызвать амнезию, чтобы изменение оставалось вне сознания клиента. Он стремился принять ответственность за из­менение того, что, по его мнению, следовало изменить.