Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Павел Нечаев

Цена свободы (Свобода от, свобода для)

Глава 1

В тот год я долго сидел без работы, но натренированный за многие годы внутренний будильник исправно поднимал меня в семь утра. День, когда все началось, исключением не стал. Всю ночь мне снился какой-то бред. Во сне я лежал на спасательном плоту посреди моря, волны лениво бились о борт, соленые брызги падали мне на лицо и стекали по щекам, прокладывая путь среди морщин и недельной щетины. Ветер гнал по небу свинцово-серые тучи, они висели низко, обещая дождь. Приближение дождя радовало, я очень хотел пить, пересохшее горло горело, при всем желании я не смог бы издать ни звука. Впрочем, звать на помощь было некого, на плоту я был один. Я знал, что скоро умру, умру в одиночестве, и никто не придет мне на помощь, никто не пришлет за мной спасательный вертолет. Нет больше никаких вертолетов, потому что никого, кроме меня в мире не осталось. Я проснулся весь в поту, помотал головой, отгоняя навязчивый кошмар, и поплелся босиком на кухню, разогревать завтрак. По-зимнему нежаркое утреннее солнышко заглядывало в окно, на столе стояла тарелка со вчерашней жареной картошкой. В открытое окно ветерок тянуло запахом только что прошедшего дождя, зная, что на работу идти не надо, я расслабленно ковырял вилкой в тарелке, слушал «Электрических Партизан». Из комнаты доносилась пальба и взрывы, это Голан, соседский пацан, оккупировал мой комп, он был у меня частым гостем. В школе как раз начались зимние каникулы. Сегодня, с утра пораньше, услыхав через стену, что я встал, он тут же прибежал ко мне. Его мать, небогатая разведенка Сарит не могла позволить себе купить ребенку нормальную машинку, чтоб игрушки тянула. Мы сидели себе, каждый на своей волне, и тут, от души приложив дверью об стену, в квартиру вбежал Вайнштейн, и заорал:

— Коцюба! Включай новости!

— А что такое? — чуть не подавился я картошкой, и вышел в коридор, — и вообще, ты чего врываешься? Хоть бы в дверь позвонил для приличия.

— Включай быстро, говорю, в Империи что-то происходит, — Вайнштейн не обратил внимания на мои слова. Выглядел он еще более растрепанным чем обычно. Сколько раз он так вот вбегал ко мне с криками, что вот-вот, и нагрянет Песец? Пять раз, десять? Ладно, будут тебе новости. Я зашел в комнату, ссадил пацана с кресла, не обращая внимания на нытье, свернул игрушку и полез в сеть. Телевизора у меня уже давно не было — наслушавшись Вайнштейна, я отнес его на помойку, о чем ни разу не пожалел. Новости можно и через сеть посмотреть.

Кот торжествующе посмотрел на меня со шкафа, только глазищи сверкнули. Его давно что-то тревожило, он садился посреди комнаты, и, глядя на меня похожими на плошки глазами, истошно мяукал. Подбегая к входной двери, требовал, чтоб его выпустили, но, выходя на площадку, садился и оборачивался прямо ко мне, будто удивляясь, почему я не иду. Похоже, что он честно пытался меня предупредить, а я не внял, списал на причуды кошачьего характера.

Кстати, давайте знакомиться: зовут меня Виктор, фамилия Коцюба. Когда служил срочную, ребята называли меня Коц, то есть заноза, соответственно и позывной у меня был — Заноза. По профессии я выживальщик, теперь у всех такая профессия. И цель в жизни у меня есть — выжить самому, и попытаться выжить всех остальных. Ну а Вайнштейн…

Вайнштейн был в нашем полутрущобном райончике достопримечательностью, а точнее — городским сумасшедшим. Нескладный, в очках с примотанной изолентой дужкой, в шлепанцах разного цвета, вечно одетый не по погоде, частенько нетрезв — Вайнштейн выделялся из толпы. Несмотря на то, что кроме жалкой инвалидской пенсии, видимых источников заработка у него не было, он не бомжевал. Обитал он в доставшейся ему от родителей квартирке на первом этаже нашего дома, облицованного желтым камнем. Мы с ним поначалу не то, чтоб дружили — приятельствовали. По выходным он часто заходил ко мне, приносил пива, и мы с ним сидели, трепались о том, о сем. Он хоть и был сумасшедшим, но совсем не дураком, и поговорить с ним было о чем. Говорил он странно, как по писаному, и порой напоминал профессора. Со временем я стал прислушиваться к тому, что он говорил, читать рекомендованные им книжки, и, незаметно для себя, стал склоняться к его точке зрения на мир. Да и не я один — на крытом рынке, на задворках, где собирались алкаши, он был личностью легендарной, я иногда наблюдал его там в окружении местной «интеллигенции». Он стоял, и говорил, говорил, а они сидели вокруг, точно завороженные, и внимали. Как оказалось впоследствии, он был и не таким уж и психом. Его разговоры о грядущем конце света оказались пророческими, да и насчет чмуликов он оказался прав на все сто. Но тогда, когда еще всем всего хватало в избытке, его идеи действительно казались бредом.

По главному имперскому каналу показывали шоссе, забитое машинами. Съемки велись, очевидно, с вертолета. Внизу экрана надпись: «Прямое включение из Желтых Камней». Голос диктора вещал за кадром: «Необычный всплеск сейсмической активности в районе Желтых Камней вызвал массовый исход местных жителей. Три дня назад уровень земной коры в районе заповедника поднялся на несколько метров. Температура достигает семидесяти градусов Цельсия, земля в буквальном смысле горит под ногами. Трансимперское шоссе номер 9 забито машинами на многие километры, в пробке застряли десятки тысяч людей. Власти бессильны что-либо предпринять, ученые пока воздерживаются от комментариев. Сам район заповедника Желтые камни объявлен закрытой зоной, все подходы перекрыты военными. Как стало изве…». Речь диктора оборвалась на полуслове. Камера дернулась, оператор нацелил ее на виднеющиеся вдали покрытые лесом горы. Сначала мне показалось, что это камера дрожит в руках у оператора, но потом я понял, что это дрожат холмы, они то подымались, то опускались, но не успел я как следует удивиться такому зрелищу, как картинка опять переменилась. Там, где еще мгновение назад были Желтые камни, все чернело, точно распустился огромный черный цветок. В небо ударили, расходясь во все стороны, столбы пламени и черного дыма, они заполнили все небо, и черная стена покатилась прямо на камеру. Последнее, что мы увидели, это как волна докатилась до вертолета, преодолев несколько десятков километров в считанные секунды, и закрутила его. Изображение на экране хаотично завертелось, показывая то приближающуюся землю, то небо, и через пару секунд застыло и пропало. Я механически нажал на кнопку, обновляя страницу, компьютер секунду подумал, и выдал: «Страница не найдена».

— Так, — нарушил молчание Вайнштейн, — вот он и пришел, Песец всему, полный и окончательный.

— Да. Кальдера рванула, — большинство мест, откуда может прийти песец, мы мониторили регулярно, и Желтые Камни, естественно, были у нас в первой десятке. А как же — спящий уже миллион лет супервулкан это вам не жук на палочке. И вот он рванул, похлеще, чем сотня ядерных бомб.

Я отвернулся, и начал думать, мозг заработал быстро и четко. Эта новообретенная способность отключать эмоции мне еще не раз пригодится потом. Много лет спустя, прокручивая в памяти события того года, я понял, что именно в тот момент я начал меняться. Песец стал своего рода толчком, катализатором происходящих со мной изменений: «Скорость распространения продольных сейсмических волн… так Расстояние оттуда досюда… так. Одно делим на другое… так…»

— У нас есть где-то двадцать минут. Бери пацаненка, бери кота, иди к машине, заводи двигатель. Я заберу Сарит и второго ребенка. Парочка снизу — твои соседи, на работе, к ним не ходи, — я отдал распоряжения, повернулся, и вышел, ни на секунду не сомневаясь, что тот сделает все как надо. Это было чем-то новым — умение командовать. Рывком распахнув дверь, я ворвался к Сарит в квартиру, и прямо с порога заорал:

— Бери ребенка и быстро в машину! Бегом, сейчас будет землетрясение!

— Что? — Сарит ничего не понимала, и явно была не в состоянии что-либо понять. Я подскочил к ней, взял за руку, и потащил к двери, она от удивления даже не сопротивлялась. Другой рукой я попутно снял ее малого с детского стула, распахнул дверь ногой и вылетел из квартиры. Как мы только не расшиблись, ссыпаясь по лестнице, я не знаю. Машина уже стояла у подъезда, двигатель работал. Я затолкнул Сарит с ребенком на заднее сиденье, где уже сидел, тараща испуганные глазенки, Голан, сам плюхнулся на водительское сиденье. Вайнштейн сидел рядом, с его колен испугано таращился кот, я заметил у него под ногами наш «тревожный рюкзак». Молодец, Вайнштейн, не забыл. Машина сорвалась с места и понеслась вверх по улице, наплевав на правила движения, я развернулся через сплошную, и нажал на газ. Ни до, ни после этого я так не ездил, мы проехали весь город насквозь за какие-то пятнадцать минут, все время вверх, в гору. Выехав на смотровую площадку за Университетом, я затормозил. Вайнштейн вылез за мной из машины, притихшая Сарит и дети остались на заднем сиденье, я прихватил из бардачка бинокль. Отсюда, с горы, было видно порт и промзону, Городки — полосу протянувшиеся вдоль залива северных городов-спутников, виднелся и Орел — давно сросшийся с Городом пригород. Ударило, когда уже давно прошли и двадцать минут, и полчаса. Что-то я с расчетами напутал, и Вайнштейн уже тревожно на меня посматривал, его параноидальные фантазии были написаны у него на роже крупными буквами: мол, неужели опять — мимо? И тут ударило в первый раз. Толчок бросил нас на землю, только я приподнялся на руках, как земля опять качнулась, на этот раз сильнее, появилось чувство легкой тошноты. Когда толчки закончились, я с трудом поднялся на ноги и посмотрел вниз. Находящийся под нами пригород сползал по склону, многоэтажные дома, чертов кривострой, складывались как карточные домики, и превращались в мешанину бетонных обломков, которая лавиной ползла вниз, снося устоявшие дома. В бинокль я разглядел вцепившуюся в перила крошечную фигурку на балконе верхнего этажа схлопывающейся многоэтажки. «А вот нехрен было строить на сорокаградусном склоне район, да еще из этих дурацких башен», мелькнула у меня злая мысль. С морем тоже творилось что-то неладное, даже с такого расстояния было видно, как вода стремительно отступала, обнажая дно.

1
{"b":"538762","o":1}