Когда за пустяковую мелочь благодарят так, будто подарил бриллиант величиной с дом, это втекает в кровь подобно героину и остаётся там навсегда. Хочется дарить дальше, ещё и ещё, как наркоману, повышающему дозу ради кратковременного иллюзорного счастья.
Он старался отвлечься, видит бог, старался! Сколько их прошло за лето через его постель, бабочек-однодневок, мамбо-тёлок и прочих. Но все они были - не то, не так, не о том, ни при чём.
Когда пришёл сентябрь, он обрадовался как ребёнок. Потому что начинался пятый, последний курс универа. А в универе можно было встретить Свету...
Даже смешно. Побрился, тщательно выбирал костюм, букет. Впустую.
Светы не оказалось в универе.
Кто что говорил. Ушла, уехала, взяла академ... Никто ничего не знал. Света была белой вороной, подруг у неё не водилось, а уж когда Антон прибрал её себе, к ней вообще перестали подходить. Девчонки делились на два лагеря: брошенные и мечтающие, оба лагеря на дух не выносили текущих дежурных, какие уж тут подружки. Ребята сторонились сами. Вот так и вышло, что Света вроде бы была, и в то же время её не было.
Антон знал, где живёт Света, но поехать туда - значило сдаться совсем, проявить слабость, пустить себя в распил. Позволить себе подобное он пока ещё не мог. И по-прежнему вставал каждое утро в дурном настроении не с той ноги.
... Света любила закаты. Квартира выходила окнами на запад, двадцать пятый этаж, панорама открывалась внушительная, закаты удавались один к одному отличные. Антон нередко высмеивал подругу за глупости, порой довольно жестоко. Не понимал. Но подарил ей хороший фотоаппарат-зеркалку, и она носилась с ним, подбирая режимы. Кадры, надо сказать, иногда получались не хуже профессиональных. Один из таких стоял в рамке на полочке под телевизором; дурацкая сценка - оба на балконе, весёлые, сплетённые сердечком руки и в том сердечке уходящее солнце. Хотел выбросить проклятую рамку, разбить стекло, порвать фото, и не смог.
Фотоаппарат, кстати, стоял тут же. Флешка на тридцать гигов оказалась забита снимками почти полностью, когда Светка только успела. У неё был, был тот особенный глаз, чутьё на кадр, цепкая хватка художника, умеющего самый непритязательный объект сделать красиво. Закаты, улицы и улочки, играющие дети, транспорт, цветы, котята, бабочки, листочки, улитки, потерянные пуговицы, камешки, Луна... Антон повадился смотреть Светины снимки каждый день. Глупо, но остановиться не мог...
Так промучился всю осень. А в середине декабре, в стайке заочников, выходящих с лекции, наконец-то увидел её...
Она изменилась очень сильно. Снова были на ней дешёвые тряпки, джинсы и просторный серый свитер по бёдра, снова волосы зачёсаны в унылый хвост, ни следа макияжа на осунувшемся лице. Прошёл бы мимо, но что-то цепануло, заставило притормозить. Глаза, может быть. Те же самые огромные серые глаза, пристальный, полный громадного напряжённого чувства взгляд.
- О, привет. Какие люди в нашем Голливуде,- язык сам свернул на пошловатую развязность.- Ты куда пропала, дорогая? Позвонить нельзя было, что ли?
Она прижалась лопатками к стене, и он вдруг увидел изрядное пузцо под серой вязаной тканью. Когда успела, с кем?! Кто ещё валял её на постели? Он удивился тяжёлому бешенству, поднявшемуся откуда-то из живота. Приступ ревности? К кому, к ней, к подстилке этой дешёвой, что ли?! Три раза ха-ха...
- Времени, гляжу, даром не теряла, зайка,- зло сказал, придвигаясь ближе.- Так, и кто это у нас папаша?
- А-а-а-а!- взвинтился под потолок дичайший визг.- Не подходи! Не подходи! Не подходи-и!!!
- Ты что? Что ты разоралась, дура?- он ещё ничего не понимал.- Замолчи, не позорься.
- А-а-а-а!!!
Глаза у неё закатились под лоб, остались только бельма белков, - жуткое зрелище!- и Светка сползла по стене на пол. Сбежались все, кто слышал, пошла катавасия, кто-то несколько раз крикнул: "Скорую!", скорая была быстро вызвана. Антон отошёл, брезгливо смотрел со стороны. Это к этой вот истеричке собирался вернуться?! Ой, дурак...
- Падла ты, Астахов,- сказала Татка Гривенникова, когда возникла рядом, не заметил.- Ребёнок - твой.
- Ты почём знаешь?- окрысился он.
Она пожала плечами и не ответила. Когда-то давно Антон послал её ровно так же, как Светку, но гордости в Татке на тот момент не осталось ни на грош; умоляла, ползала по полу, обнимала колени, а он смеялся и толкал её ногой, вроде в шутку, но довольно сильно... Оба помнили, и она, и он.
Врачи уложили Светку на носилки, понесли. Мой ребёнок, ударилов виски. Мой ребёнок. Он вздрогнул и бросился следом:
- Пропустите... Да пропустите же! Я с ней! Я - отец ребёнка, я отец...
Скоротечные роды. Не довезли, родила в машине. В какой-то особенно тяжкий момент вцепилась ему в руку, сильно, синяк не сходил потом несколько недель. Прошептала: "Тоша, родной". И провалилась в бессознанку снова. Крошечный малыш в руках врача сморщил фиолетовое личико и смешно заквакал, возмущаясь живительным шлепком по заднюшке. Сын...
Дальше завертелось. Суетился, звонил, доставал, платил. Несколько дней в тумане, не замечая ничего вокруг: лишь бы жила. Сильное внутреннее кровотечение, редкая группа крови. Отдельно - ребёнок в боксе для недоношенных. Почти примирился с мрачной рожей Светкиного отца. Тот не говорил ни слова, ни слова не сказал с самого начала бдений под дверью реанимации, ну и чёрт с ним.
Потом сидел у постели, можно уже было, впустили. Держал за руку. Рука была ледяная, безвольная, мягкая, белая...
Света открыла глаза, серые, светлеющие к зрачку, родные до боли. Долго всматривалась, кажется, село зрение, и она мучительно пыталась понять, кто это рядом такой, почему он. Момент, когда поняла, Антон увидел чётко: глаза резко распахнулись, ему показалось - увеличились почти вдвое, хотя на самом деле это было далеко не так. От истошного ора зазвенело в ушах:
- А-а-аа! Уйди! Уйди! Пусть он уйдёт! Пусть он уйдёт! Пусть он уйдёт! ПУСТЬ ОН УЙДЁТ!!!
- Пошёл вон,- Светкин отец возник мгновенно и вытолкал растерявшегося Антона взашей, с треском свёл за ним двери.
Крик стих сразу же.
Антон стоял в коридоре, не понимая, что это было и почему. После всех этих дней... Почему?! Кажется, он задал вопрос вслух.
- Она очень сильно травмирована,- мягко ответили ему.
Женщина. Наверное, та самая Марина. О Марине слышал от Светки ещё тогда, "до"... смешно, вся жизнь разделилась на "до" этой проклятой больницы и "после"...
- Насколько...
- Насколько всё плохо?- уточнила Марина.- На самом деле, очень плохо. Вы подумайте хорошенько, Антон. Зачем вам это всё надо.
Он молча уставился на неё. Как это зачем?..
- Зачем вам девушка-невротик?- невозмутимо спросила Марина.- Вокруг полно красивых, здоровых, без проблем с головой... мужчина вы видный...
- А сын?
- Да,- она зябко обхватила себя за плечи.- Сын... Но у вас могут быть и другие дети. От других, нормальных, женщин.
- Найдите другой аргумент, Марина-как-вас-там,- сквозь зубы попросил он.
- Валерьевна,- со вздохом подсказала она.- Марина Валерьевна...
Молчали. За палатными дверьми молчали тоже.
- Как... как мне... чтобы она не кричала... Я понял, понял! Я виноват, я был скотиной. Но как теперь...
- Если снова доверится вам, кричать не станет,- отозвалась Марина Валерьевна.- Но вот как раз с доверием у неё и проблемы...
Проблемы. С доверием. Но ведь было, было же сказано: "Тоша, родной". Было. Вот и след на руке, как заверенная печать... Антон ахнул кулаком в стену и не ощутил боли.
- Я думаю, вам лучше сейчас уйти, Антон,- серьёзно сказала Марина.- Она успокоится, пойдёт на поправку. Потом, позже, можно попытаться... Может быть, получится как-то поговорить без напряжения. Но я вас ещё раз прошу: подумайте, очень хорошо подумайте. Это ведь навсегда. Истерики, слёзы, крики, ночные кошмары, полный набор. Ребёнок - тоже навсегда. Бессонные ночи, болячки, памперсы, колики... Ребёнок и у здоровой пары вызывает напряжение, а вы с нею сейчас даже не пара, а так... - она неопределённо пошевелила пальцами.- Если вы не выдержите, Антон? Сорвётесь? Уйдёте? Что будет с ней? А с сыном? Подумайте.
