Когда я только начала заниматься с Эми, я уже умела читать вслух, но не понимала смысла звуков, которые при этом издавала. Наконец я научилась читать слова по одному, находя смысл каждого сочетания звуков, а затем переходя к следующему слову. Я думаю, что проблема состояла в том, что я не могла связать один момент времени со следующим и была неспособна мыслить последовательно. Пока каждый момент времени существовал для меня отдельно от других, я не могла нанизывать мысли и слова на нить повествования. При этом мне самой казалось, будто способная к чтению часть моего мозга едва ли не отмерла и утратила интерес к обучению. Под руководством Эми и Джи-Джи я в течение нескольких недель поэтапно выполняла все, что нужно, для достижения моих целей. Это было весьма увлекательное занятие, потому что восстановление моего лексикона означало и восстановление утраченных папок в архивах мозга. Любые попытки этим заниматься сильно меня выматывали, но постепенно, усердно отвоевывая слово за словом, я открывала папки и знакомилась с жизнью той женщины, которой я была до инсульта. Под чутким руководством Джи-Джи, терпеливо стоявшей у руля, мне удалось заново найти дорогу к потаенным щелям своего серого вещества.

Для успешного восстановления было важно, чтобы мы концентрировались на тех способностях, которые у меня есть, а не на тех, которых я лишилась. Ежедневно празднуя свои достижения, я концентрировалась на том, как хорошо идут мои дела. Я решила, что не так важно, смогу ли я ходить и говорить и даже буду ли я знать собственное имя. Даже если единственное, что я могла делать, было дышать, мы уже праздновали, что я жива, и дышали глубже. Если я спотыкалась, мы могли праздновать, когда мне удавалось идти прямо. Если у меня текла слюна, мы могли праздновать, когда мне удавалось ее глотать! Концентрироваться на тех способностях, которых я лишилась, было бы слишком просто, ведь их было так много. Мне нужны были люди, которые ежедневно праздновали бы со мной каждую мою победу, потому что успехи, сколь угодно скромные, вдохновляли меня.

К середине января, через несколько недель после операции, речевые центры моего левого полушария начали понемногу выходить на связь и снова общаться со мной. Хотя меня и приводило в восторг блаженство безмолвного сознания, я с облегчением поняла, что левое полушарие мозга в состоянии восстановить свой внутренний монолог. До этого момента я отчаянно старалась связать свои мысли друг с другом и думать, опираясь на понятие времени. Последовательность внутреннего диалога стала фундаментом моих мыслей и помогла их упорядочивать.

Один из главных секретов моего успеха состоял в том, что я сознательно решила не мешать ходу собственного восстановления. Мне было за что благодарить судьбу по ходу моего физического и эмоционального выздоровления. Немалая часть моего восстановления, в ходе которого один процесс естественным образом переходил в другой, была для меня источником приятных ощущений. Я чувствовала, как все лучше становятся мои способности и восприятие окружающего. Был момент, когда я стала похожа на ребенка, едва научившегося ходить, и точно так же стремилась исследовать окружающий мир, но только если мама была где-то рядом. Я пыталась делать много нового для себя и нередко добивалась успеха, хотя иногда и бралась за дела, к которым была еще не готова. Но я решила не мешать эмоциями ходу собственного восстановления, а это означало, что, когда я разговаривала сама с собой, мне нужно было соблюдать осторожность. Например, мне было бы очень просто по тысяче раз на дню сетовать, что во мне осталось меньше, чем было. В конце концов, я лишилась своего разума, значит, у меня были вполне законные основания себя жалеть. Но, к счастью, радость и праздничное настроение моего правого полушария были так сильны, что оно не хотело, чтобы на их место пришли чувства, связанные с самоуничижением, жалостью к себе или депрессией.

Чтобы не мешать своему восстановлению, в числе прочего мне нужно было не пренебрегать поддержкой, любовью и помощью окружающих. Восстановление ― процесс долгий, и должны были пройти годы, прежде чем мы узнали, что именно мне удалось восстановить. Мне нужно было, чтобы мозг вылечился, а это означало, в частности, что я должна позволить себе с благодарностью принимать помощь. До инсульта я была очень независимой. По будним дням я занималась научными исследованиями, по выходным путешествовала в роли Поющего Ученого и управлялась с домашними и личными делами самостоятельно. Мне было неловко принимать постороннюю помощь, но теперь, когда я пришла в состояние умственной недееспособности, мне нужно было позволить людям делать многое за меня. Мне даже повезло, что у меня было повреждено именно левое полушарие, потому что без той части речевых центров, которая отвечает за чувство собственного "я", мне стало легко принимать помощь окружающих.

Успешное восстановление всецело зависело от моей способности разделять любую задачу на несколько промежуточных, более простых. Джи-Джи гениально разбиралась в том, что мне нужно научиться делать, чтобы перейти на следующий уровень сложности. Училась ли я раскачиваться, а затем приподниматься, прежде чем садиться, или без страха наступать на трещины в асфальте, когда ходила по тротуару, каждым из этих промежуточных этапов в конечном итоге и определялся успех всего дела.

Поскольку я не могла мыслить последовательно, мне нужно было, чтобы все исходили из того, что я ничего не знаю, давая мне возможность выучить все заново. Сведениям, которые я получала, сложно было зацепиться за что-то у меня в мозгу. Например, я могла не знать, как пользоваться вилкой, и мне приходилось неоднократно показывать, как это делается. Мне нужно было, чтобы те, кто обо мне заботился, были терпеливы. Иногда требовалось, чтобы мне много раз показывали одно и то же, пока моим телу и мозгу не удавалось разобраться, чему именно меня учат. Мне не удавалось что-то понять из-за того, что в какой-то части моего мозга зияла дыра, не дававшая осмыслить и усвоить полученную информацию. Когда те, кто меня чему-либо учил, повышали голос, это обычно приводило к тому, что я отключалась. Как ни в чем не повинный щенок, на которого кричат, я начинала бояться кричавшего, избегать его и обычно переставала ему доверять. Было очень важно, чтобы те, кто обо мне заботился, помнили, что я не глухая, просто у меня поврежден мозг. Еще важнее было, чтобы они и в двадцатый раз были готовы объяснять мне то, что объясняли, так же терпеливо, как в первый.

Мне нужно было, чтобы люди подходили ко мне ближе и не боялись меня. Я отчаянно нуждалась в их доброте. Мне нужно было, чтобы ко мне прикасались: похлопывали по плечу, держали за руку или осторожно вытирали мне лицо, если у меня текла слюна. Едва ли не каждому известен хоть один человек, перенесший инсульт. Если у этого человека был поврежден речевой центр, он, вероятно, не сможет поддерживать разговор с теми, кто его навещает. Я знаю, что здоровому человеку может быть очень неловко пытаться общаться с человеком, перенесшим инсульт, но я нуждалась в позитивной энергии, которую несли посетители. Поскольку разговаривать с ними я не могла, мне было особенно приятно, когда ко мне заходили всего на несколько минут, держали меня за руки и тихим голосом, не торопясь, делились новостями, мыслями, своей верой в мою способность восстановиться. Мне было очень трудно с людьми, которые приносили большой заряд тревоги. Очень важно было, чтобы люди ответственно относились к тому, какую энергию они приносят. Мы напоминали всем, чтобы они не хмурились, открывали свое сердце и делились со мной любовью. Очень нервные, встревоженные или рассерженные посетители только мешали моему лечению.

Один из главных усвоенных мной уроков состоял в том, как чувствовать физическую составляющую эмоций. Радость я чувствовала телом. Душевный покой я чувствовала телом. Интересно, что я могла ощутить, как во мне запускается новая эмоциональная реакция. Я чувствовала, как новые эмоции переполняют меня, а затем отпускают. Мне пришлось заново учить слова, которыми можно было обозначить эти ощущения, но замечательнее всего было то, что я узнала о своей способности выбирать, стоит ли мне зациклиться на том или ином чувстве и продлить его присутствие в моем теле или позволить ему протечь быстро и выйти из меня.