… С середины осени 1919 года военная ситуация в Сибири и Забайкалье неуклонно изменялась в пользу красных. Поспешно был оставлен Омск — столица Верховного правителя России адмирала А. В. Колчака. Потеря Омска оказалась не просто военным поражением, но также и огромным моральным ударом по всему Белому движению. Люди, отдававшие борьбе с большевиками все свои силы, внезапно лишились какого-то стержня, каркаса, на котором выстраивалась убежденность в неминуемой победе. Известия с юга России только укрепляли всеобщий пессимизм — армии генерала Деникина, уверенно приближавшиеся к Москве, исчерпав все свои силы, покатились назад, под контрударами красных. Под влиянием военных поражений стала стремительно ухудшаться политическая ситуация непосредственно внутри Белого движения. Потеря Омска белой армией полностью развалила всю структуру всероссийской власти. Сам Колчак, его правительство, Ставка не могли полностью контролировать оперативную обстановку, а вскоре вообще утратили возможность как-либо влиять на нее: Верховный правитель России оказался, в полном смысле слова, заложником так называемых союзников, — французов и чехов, решавших исключительно свои задачи, не имевшие ничего общего с задачами белых армий и объективно способствовавших своими действиями большевикам.

В военном руководстве белых армий произошел раскол — начались постыдные грызня, склоки. Если ранее линия политического разлома проходила между «белым большевизмом» атамана Г. М. Семенова и либеральнореспубликанскими настроениями, господствовавшими в окружении Верховного правителя, то теперь единство было утрачено даже в среде самих колчаковских генералов. Генерал М. К. Дитерихс, отказавшийся оборонять Омск и заявивший, что «защищать Омск равносильно полному поражению всей нашей армии», был немедленно отправлен в отставку и заменен на генерала К. В. Сахарова. Через месяц с небольшим, 9 декабря 1919 года, на станции Тайга генерал А. Н. Пепеляев арестовал генерала Сахарова и потребовал от Колчака суда над ним и восстановления в должности генерала Дитерихса. Колчак был вынужден обратиться к Михаилу Константиновичу с предложением вновь возглавить руководство фронтом. Как отмечают историки, ответ последнего был «безжалостным» — он согласился возглавить армию только при условии немедленного отъезда Колчака из России. Отъезда неважно куда — на юг, к Деникину, или в эмиграцию… Однако вскоре уже сам Верховный правитель был передан «союзниками» в руки проэсеровски настроенного Иркутского политцентра, который немедленно выдал Верховного правителя большевикам.

Ближайшие сотрудники адмирала Колчака своими поступками продлевали цепь предательств, по сути, начатую ими еще в февральско-мартовские дни 1917 года. Генерал от артиллерии Михаил Васильевич Ханжин, назначенный 6 октября 1919 года военным министром правительства Колчака, отправил Верховному правителю телеграмму с предложением отречься от власти в пользу генерала А. И. Деникина. После чего, попросив убежища в одном из поездов иностранных миссий, Ханжин бежал из Иркутска, бросив своего Верховного главнокомандующего на расправу коммунистам. Если так поступали даже люди, связанные военной присягой, что уже говорить о гражданских чинах Омского правительства. Заместитель Председателя Совета министров и Управляющий Министерством иностранных дел Третьяков, вовремя оценивший обстановку и оказавшийся в безопасном Харбине, отправил оттуда А. В. Колчаку телеграмму, в которой, во-первых, заявил о сложении своих званий, а во-вторых, сообщал, что отправляется в Японию для «выяснения настроений». В самое ближайшее время Третьяков оказался в Париже, где уже в 1941 году был разоблачен германской службой безопасности SD как давнии агент советской разведки, причастныи к похищению возглавлявших РОВС генералов Кутепова и Миллера чекистами.

Подобный трагичный исход всего Белого дела на востоке, по мнению Унгерна, можно было предугадать. Белых губило отсутствие единой позитивной идеи (антибольшевизм такой идеей считать было нельзя — он весь строился на отрицании, на «минусе»; кроме того, антибольшевиками были и эсеры, и меньшевики, и прочие кадеты, сыгравшие в гибели российской монархии гораздо более роковую роль, чем непосредственно большевики) и допущение в среду высшего офицерства партийности и политиканства. Мы уже говорили, насколько отличалось мировоззрение Унгерна от мировоззрения подавляющего большинства белых генералов. Эти различия подчеркивал и сам Унгерн, отзываясь о высших чинах Белого движения: «сентиментальные девицы из колчаковского пансиона» или «все они кадеты и шли в одной упряжке с большевиками…» Всем, кто на политическом фланге был «левее» него, барон просто не мог доверять — они были для него революционерами. Китайские республиканские войска Унгерн многократно именовал не только «революционными», но и прямо «большевицкими». Правда, и монголы называли китайских солдат «гаминами» — от китайского слова «гэмин» — революция.

Сам Унгерн был не просто идейным, но истово верующим монархистом. Только монархическая идея, только священная особа монарха, стоящая надо всеми возможными политическими течениями и идеями, способна остановить расползающуюся идеологию большевизма, которая, по словам Унгерна, «как страшная зараза распространяется по всему миру. Эта зараза хуже чумы, хуже холеры». «Я знаю, что только восстановление царей спасет испорченное Западом человечество, — писал в одном из писем Роман Федорович. — Как земля не может быть без неба, так государства не могут быть без царей».

Какое место в политических построениях Унгерна занимали Монголия и Китай? Прежде всего следует сказать, что все политические планы Унгерна не были отвлеченными фантазиями далекого от жизни полусумасшедшего мистика, каковым часто изображают барона в популярной литературе. В данном случае Унгерн мыслил как вполне «реальный политик». После того как белые армии откатывались все дальше на восток под натиском красных, стало ясно, что в отсутствие надежной тыловой базы вести боевые действия против советских войск с военной точки зрения совершенно бесперспективно. Создание же подобной базы представлялось совершенно невозможным без налаживания контактов и взаимной поддержки с военной и аристократической элитами Монголии и Китая. Судьба русского Белого дела, судьба русской контрреволюции очень во многом решалась именно на Востоке.

Кстати, это прекрасно понимали и большевики. После того как рухнули их надежды на скорую победу коммунистической революции в Германии (на нее очень рассчитывал Ленин) и в остальной Европе, вожди III Интернационала обратили все свое внимание на Восток. Восточные люди, не отягощенные европейскими философскими и политическими системами, не знакомые со «всесильным учением» Маркса, сохранившие феодальный, средневековый уклад жизни, являлись, с одной стороны, естественным резервом для борьбы со всяческими «передовыми» и «прогрессивными» идеологиями. Но, с другой стороны, они представляли необыкновенно податливый, горючий материал, который можно было легко поджечь и, используя местные традиции и обряды, направить вспыхнувший огонь в необходимую сторону. Только Китай и Индия — это сотни миллионов людей, способных в силу своей лишь численности решить судьбу мировой революции (или же контрреволюции). Проницательный русский эмигрантский историк И. П. Якобий, почти неизвестный в современной России, писал о большевицкой политике в Азии в издававшемся в Париже журнале «Двуглавый Орел»: «… Будучи интернационалистами в Европе, большевики явились на Востоке проповедниками самого непримиримого национализма цветных рас… Не ради освобождения азиатских народов большевики работают и сыпят червонцами, а для того, чтобы… бросить это громадное сорганизованное стадо на «буржуазную» Европу. Какая доблесть, какие технические силы смогут остановить этот человеческий поток, который польется из неисчерпаемых азиатских хлябей?»

Строя свои геополитические планы, барон Унгерн не был оригинальным. Его мысли о необходимости создания Великой Монголии, а вслед затем — о формировании Срединного государства, которое включало бы в себя Маньчжурию, Синьцзян, Тибет, Казахстан, алтайские и бурятские народы, — зеркальное отражение коммунистического плана «борьбы за Азию», перенесения центра мировой революции из Европы на Восток. Политические перспективы Унгерн оценивал весьма реалистично: «Надо… воспользоваться тем, что в Китае избран президент, известный революционер-большевик, доктор Сунь Ятсен. Очевидно, что от такого правительства, во главе которого стоит большевик, нельзя ожидать ничего хорошего для Монголии и Тибета. Очевидно, что подлое революционное учение Запада проникло в Китай. Необходимо теперь же начать действовать, чтобы спасти народы Востока от гибельных революционных учений и пагубных идей гнилого Запада. Верный к тому путь — объединение автономных Монголии, Тибета и Синьцзяна в крепкий федеративный союз и последующее восстановление Цинской династии. Только этим путем можно охранить великие устои и проблемы Востока, охранить честь и достоинство его народа, охранить обычаи, предания и заветы».